Психика и материя: Очерки по гомеопатии в свете психологии Юнга

 

Эдвард Уитмонт

 

Опубликовано в: Edward Whitmont, Psyche and Substance: Essays on Homeopathy in the Light of Jungian Psychology, 1982, North Atlantic Books

 

Об авторе: Юнгианский аналитик и врач-гомеопат. Он получил медицинское образование в Вене в 1936 г., в начале изучал психологию А.Адлера и антропософию, потом пришел к гомеопатии, натуропатии, хиропрактике, йоге и астрологии, а после 1940 г. познакомился с К.Г. Юнгом и стал одним из основателей Института К.Г.Юнга в Нью-Йорке. Автор книг: «Символический поиск» (1979), «Сновидения, портал к Источнику» (1991), «Алхимия исцеления» (1996), «Возвращение к богине» (1997).

 

 

Введение

 

Aude sapere

 

Описания лекарств, представленные в этой книге, сделаны в большинстве своем 25 или даже 30 лет назад. Это были попытки исследования нового направления мышления, которое, в противоположность абстрактному и причинно-следственному, я бы назвал образным и аналогическим. В общем и целом, этот способ мышления до самого недавнего времени не выходил за рамки мира искусства, и преданные здравому смыслу чертоги науки были закрыты для него, равно как и для гомеопатии со всеми ее приложениями, практическими и теоретическими.

Рационалисты и позитивисты XVIII и XIX веков, эти верные спутники меркантилизма и индустриализма, были способны мыслить только в рамках механической причинности и практической выгоды. Идея, что вообще форма и образы (patterns) представляют собой игру природы, которая ведется с единственной целью собственного их осуществления, была им чрезвычайно чуждой и неприемлемой. Теперь же, как мы знаем из открытий микрофизики, а также глубинной психологии Карла Густава Юнга, развитие формы порождает глубинную динамику и материи, и души. Форма включает в себя образ, определенный порядок, аналогию и, более того, - эстетику. Следовательно, распознавание аналогических форм требует особенной восприимчивости, особого строя чувств. Однако развитие таких способностей не является задачей нашего естественнонаучного образования. Тем не менее, они (эти способности) могут быть очень полезны в деле открытия и прояснения функциональных взаимосвязей и указания различных направлений энергии и ее проявлений. Поверх механической и химической динамики формо-образы выражают символические корреляции, корреляции аналогии и подобия, отношения "как будто". Подобным же образом ядерная физика использует символические образные обозначения при создании моделей поведения элементарных частиц –  поведения, которое не может быть описано никаким иным способом. И глубинная психология также установила тот факт, что символические образы и связи являются одними из наиболее мощных передатчиков энергии, и они способны "двигать горы".

Образное и символическое мышление также в высшей степени необходимо для восприятия и понимания конституциональных "лекарственных картин" гомеопатических Materia Medica. Более того, оно может открыть наши глаза для нового взгляда на все существующее, помогая нам постичь то, как душа и тело, человек и земля проявляют себя в качестве различных сторон некоего единого поля. Подобный взгляд на вещи не является сегодня чем-то новым. Он обсуждается специалистами по окружающей среде, специалистами в области гуманистической и трансперсональной психологии, а также в восточных религиозных учениях. Но все же, оставаясь частным и особенным приложением, это направление не может пока претендовать на то, чтобы быть чем-либо большим и значительным, чем неким родом современного романтизма, некоей философией жизни. Они могут быть в чем-то примечательны и полезны, однако, за исключением некоторых исследований головного мозга, они имеют относительно малое влияние на современную научную практику.

С другой стороны, гомеопатия предстает перед нами как истинная сокровищница практических данных, которая крайне смущает и просто ударяет по сознанию, приверженному традиционному научному мышлению. Стоит признать эти данные поддающимися проверке, т.е. не голословными, и это потребует произвести пересмотр многих основных положений физиологии, психобиологии и патологии. Химия и механика не смогли бы более занимать свое общепризнанное фундаментальное положение. Форма, образы как архетипические, автономные и поистине трансцендентные модели, первичные по отношению к веществу и играющие с ним, направляющие жизненную силу и, следовательно, биохимические процессы, физиологию и психологию –  вот что будет признано основными регуляторами. Эти автономные формо-образы включают в себя все то, что мы по привычке склонны разделять и разграничивать в сравнениях и противопоставлениях: душа и тело, человек и природа, здоровье и болезнь, твердое вещество и неосязаемая энергия. "Все преходяще, кроме символа", – говорит И.В. Гёте во второй части своего "Фауста".  

Такая образная наука, желающая и способная мыслить посредством символических образов, по всей видимости, только начинает зарождаться в наши дни. Что же касается времен Ганемана, то тогда она полностью отсутствовала. Именно поэтому теоретические основания гомеопатии не могут и "не должны" быть истиной – согласно взглядам ортодоксальных современных ученых. Эти взгляды основаны не на том, что данная теория не работает, а на том, что она "возможно, не будет работать", т.е. на принятом в качестве a priori пристрастном и тенденциозном суждении. Ученые медики и биологи именно по этой причине отказывают в клинической проверке тому, о чем свидетельствует гомеопатия. Те же из них, кто решился на это, стали убежденными гомеопатами.

Всякий может вспомнить времена Галилея, Коперника и Кеплера, когда идея о возможности того, что Земля, а не Солнце, является движущимся телом, отвергалась без рассуждений как еретическая. Клерикальные современники Галилея даже отказывались смотреть в его телескоп, чтобы воочию убедиться в существовании открытых им спутников Юпитера. С клерикальной точки зрения, если в Св. Писании ничего не сказано о каких-либо спутниках Юпитера, то, следовательно, они не могут и не должны существовать. Человеческому уму свойственно цепляться за устоявшиеся взгляды вроде религиозных, поскольку они обещают безопасность порядка, противостоящего хаосу. Всякий вызов привычным воззрениям –  угроза такому чувству религиозной безопасности, и это так же справедливо для нашего "просвещенного и рационального" времени, как и для прошедших "темных" веков. Изменилось только имя непогрешимой догмы: "Как учит церковь" теперь звучит  "Как учит наука". Но и религии, и взгляды на существующее все же меняются, хотя и медленно.

Специалисты в области ядерной физики открыли, что в мире субатомных процессов природа ведет себя совершенно иным образом, чем то, что мы привыкли воспринимать невооруженным глазом и обычным здравым смыслом. То, что мы привыкли назвать видимой материей, является исключительно символической перцепцией "как будто", поскольку она представляет собой сгущение чего-то неизвестного, возможно непознаваемого, но которое, тем не менее,  может быть наилучшим образом описано и вызвано к действию посредством образов, таких как модель атома или уровни психики. Это "Образование, Преобразование, Вечного ума Вечное возрождение" (Гёте, Фауст, часть 2). Тем не менее мы продолжаем иметь дело с повседневной реальностью так, как будто бы образы и динамика психических процессов не имеют никакого отношения к "материальным явлениям", отделены от них и движимы по большей части законом случая.

В наше переходное время наблюдается противоположная тенденция, для которой характерно сбивающее с толку смешение холизма с психологизмом, что выражается в утверждениях вроде того, что все известные заболевания вторичны по отношению к психологическим явлениям – старая картезианская дихотомия до сих пор превалирует в таком подходе к пониманию, только с перевернутыми знаменателями. Тело здесь трактуется как эпифеномен разума, а не наоборот. Теперь за "правильными" установками сознания видят исключительную и определяющую роль в лечении и предупреждении болезней, посредством избегания стресса и напряжения. Несмотря на всю истинность того, что безнадежный и пессимистический взгляд на жизнь, подавленные психологические конфликты и напряжение приводят к органической патологии, а позитивное воображение способствует поддержанию и восстановлению здоровья, – все это столь же справедливо, как и утверждение, что никто из живущих не может полностью избежать напряжения, стресса, конфликтов, подавления, депрессии и разочарования. Более того, психологические комплексы и кризисы являются для личности строительными блоками. Фрустрация и подавление являются столь же неотъемлемыми условиями формирования ego, как и одобрение, успех, удовлетворение и радость. Способность заболеть представляется качеством, встроенным в самую почву человеческой природы, не считающейся с усилиями ума утверждать обратное. К тому же, мы нисколько не являемся "свободно плавающими" сознаниями, но являемся сознаниями воплощенными, облеченными телами, и истинно холистический взгляд не может видеть в теле что-либо иное, кроме видимого воплощения ума, а в уме – выражение некоего особенного и индивидуального, личного пути воплощения.  Подобно тому как наши души открыты и в самом деле принимают участие в окружающих нас энергетических явлениях, также и наши тела взаимодействуют с веществом, являясь частью земных процессов и природы. А природа склонна проявлять не только доброту и поддерживать жизнь – она может быть разрушительной и устрашающей. Природное существование не гарантирует здоровья, а совершенно природный способ жизни не может в итоге не потребовать возврата к дикости. Болезнь была известна и примитивному человеку. Цивилизация вне всяких сомнений производит свою собственную патологию, но и натуральный примитивизм делал то же самое. По какому бы пути мы ни пошли, нам не избежать кризиса, боли и болезни. И склонность болеть выглядит как один из аспектов земной динамики, равно как и лечение. Это –  как две стороны одной монеты. "То, что ранит, должно и исцелять", - древнейшая формулировка закона similia similibus curentur, мудрость бессознательного или богов, высказывание, приписываемое Дельфийскому оракулу по поводу раны Телефа. Telephos по-гречески означает "далеко светящий".

 

 [Телеф– в греческой мифологии – сын Геракла и Авги, дочери аркадского царя Алея. Царствовал, согласно Аполлодору, в Мисии, и при отражении нападения греков на его страну был поражен копьем Ахиллеса и получил незаживающую рану. От Аполлона Телеф получил указание, что "рану его может излечить только тот, кто ее нанес". Последнее свидетельство несколько расходится с тем, о чем пишет Э. Уитмонт. Однако с гомеопатической точки зрения примечательно следующее. Телеф под видом нищего отправился в Аргос к Ахиллу, указал ему дорогу к Трое и за это уговорил Ахилла исцелить его. Лекарством послужила ржавчина с ахиллова копья, того самого, которым и был ранен Телеф. Примечание переводчика.]

 

Очевидность гомеопатических испытаний и эффективность simillimum выбранного из особенной тотальности симптомов демонстрирует тот факт, что для всякого возможного склада личности, также как и для всякого особенного по своей природе организма, а следовательно, и для всякого рода болезни, есть также и субстанциональный образ "внешнего" вещества (substance pattern "out there"), который точно повторяет его. Испытания показывают, что всякое вещество включает в себя или воплощает в себе потенциал расстройства человеческого существования, который может быть активирован в ходе процесса потенцирования, десубстанциализации. Этот процесс способен изменить даже так называемые "инертные" вещества в могущественные действующие начала. То расстройство здоровья, что происходит в ходе испытания, вызывается настойчивым повторением или простой передозировкой того, что в единственной и правильной дозе будет способствовать излечению. Упомянутое расстройство представляет собой эффект дисбаланса, намеренно вызванного в ходе испытаний, но при естественной болезни возникающего спонтанно. Прекращение дисбаланса в ходе испытания имеет результатом восстановление равновесия жизненных процессов, если только не происходит истощение восстановительных способностей при неправомерно излишнем употреблении испытуемого вещества –  в последнем случае мы можем говорить об отравлении. Более подробно определение гомеопатических испытаний с кратким описанием их методологии дано в главе "К основному закону взаимосвязи психического и соматического".  

Средневековые алхимики полагали человека микрокосмической репликой, т.е. повторением природного макрокосмоса. Следствием такого представления является утверждение Парацельса о том, что заболевания человека следует классифицировать на болезни свинца, серебра, золота, Сатурна, луны, солнца или иных сущностей сообразно с их (болезней) связями с феноменами космоса, которые их определяют и активируют. Это положение было экспериментально и клинически подтверждено гомеопатией. Всякое расстройство здоровья, будь оно органическое или же только функциональное, это "крик о лекарстве" или, как это выразил Геринг, крик о действии, являющемся аналогом макрокосмической формы, способном войти в конфронтацию с болезненным процессом и таким образом восстановить утраченное равновесие. Когда внешний и внутренний процессы приходят к столкновению, они аннулируют друг друга. Даже более того, это не просто аннулирование: пониженная активность стимулируется, повышенная – унимается; дисбаланс представляет собой болезнь, а конфронтация восстанавливает равновесие и здоровье.

Все, что в конечном итоге способно излечить нас, способно также и сделать нас больными. Но только то, что способно и сделать нас больными, способно нас вылечить. Быть живым означает оставаться подверженным подобному приливам и отливам балансу-дисбалансу, сталкиваться с каждым из этих двух и каждый из них переживать.

Не существует никакого a priori среднего идеала, который сможет гарантировать постоянную и устойчивую норму. В самой попытке уцепиться за такой "безопасный" и лишенный риска путь, избегающий приобретение опыта и открытия, содержится потенциал создания ее собственной компенсаторной патологии –  результатов непрожитой жизни и окоченения. Из опыта глубинной психологии и патологии позднего возраста мы знаем это довольно хорошо. Всякий, кто сойдет со своего пути, желая избежать неудачи, лишь накличет на себя ее же, только в другой форме: "Жди яда в стоячей воде", - предупреждал Уильям Блейк. С психологической точки зрения, рост личности совершается через кризис и конфронтацию с архетипическим, т.е. со специфическим и типичным человеческим содержанием, с такими ситуациями и проблемами, как зависимость, разобщение, близость и единение, соревнование, агрессия, любовь и комплексы отца, матери, ребенка, героя или зла. Психопатология развивается тогда, когда вызов этих содержаний не принимается с адекватным осознаванием. Тогда они грозят подавить и сокрушить нас. Осознанная конфронтация, сознательная и последовательная проработка всего эмоционального и телесного опыта и символическая реализация (такая, например, как в психодраме или групповой психотерапии) защищает нас от насилия, деструктивного "отреагирования", от виктимизации нас нашими же собственными психологическими комплексами. Техники осознанной конфронтации ослабляют ее болезненный характер, а приобретаемый при этом символический опыт "как будто" – дает новое измерение смыслу, почти духовную его сердцевину, которая, будучи активированной, приводит к новому равновесию между Я и внутренними побуждениями.

Это поразительное свидетельство тотального единства космического существования, являющегося динамическим аналогом процессов на биологическом и органическом уровнях. Оно находит свое выражение в свойствах темперамента и конституции, в "острых" адаптивных дисбалансах, в формах болезней, которые предусматривают свой архетипический анти-образ, для столкновении с ним через посредство simillimum в его ослабленной и "символической" потенции или динамической сущности.

Здоровье и болезнь являются не более чем вариантами динамики жизни в ее равновесии и дисбалансе, интеграции и дезинтеграции, дифференцированном или недифференцированном выражении архетипических формо-образов.

И поскольку жизненный процесс представляет собой постоянную игру текучих форм, постоянно экспериментирующих с новыми возможностями и вариантами дифференциации, равновесие всегда и постоянно подвергается риску сдвига и нарушения. Нормальность и анормальность, болезнь и здоровье – суть пути, посредством которых, по всей вероятности, жизнь ищет большей и более совершенной дифференциации. Дух и жизнь относятся к "внутреннему вещей" – "inwardness," как называл это Тейяр де Шарден. Внутреннему вещества, одушевленного и неодушевленного, "внешнего" в не меньшей степени, чем то, что внутри нас. Кроме того, Внутреннее, сокровенное, духовное и внешнее, поверхностное, видимое являются наилучшими символическими образами. Они соотносят представления о пространстве с измерениями реальности, которая находится за пределами и пространства, и времени, и понимания. В течение всей нашей жизни мы нуждаемся в том, чтобы с помощью способностей нашего воображения постоянно встречаться с этими образами, сталкиваться с ними в борьбе и интегрировать их как символически, так и в порядке эмпирического опыта.

Заключая, я сознаю необходимость произнести нечто вроде предостережения, касающегося практики гомеопатического лекарственного назначения. Представленные здесь лекарственно-личностные картины предполагают не более чем один из многих подходов к изучению Materia Medica. Это взгляд с высоты птичьего полета на ту целостность, которая иначе теряется в лабиринтах множества конкретных подробностей. Но все же следует признать, что такой взгляд с высоты чреват возможностью упущения важных и решительных деталей конкретной диагностической ситуации. Общий обзор способен помочь нам увидеть смысловой контекст этих деталей, которые в противном случае должны быть запоминаемы просто механически. В самом деле, такой учитывающий смысловой контекст деталей путь сам по себе может нередко привести к весьма точному назначению, особенно при хронических и конституциональных состояниях.

Однако же, в силу того, что на практике картина конституционального подобия часто бывает покрываема лишь частично, следует всегда иметь в виду, что шаг от подобного к simillimum, т.е. подобнейшему, всегда требует тщательного и многократного анализа модальностей и особенностей, возможных не иначе, как путем сравнительного изучения данных из различных реперториев и Materia Medica.

 

Практика гомеопатии

 

Поначалу я попытаюсь ответить на один вопрос, который мне много раз задавали и который я не раз задавал самому себе: почему гомеопатия встречает столь недружелюбное и неприязненное отношение со стороны большинства врачей? Я убежден, что тому есть глубокие причины, которые не следует недооценивать. Трудность, которая с самого начала препятствует пониманию гомеопатии, находится в области того факта, что ее подход к явлениям полностью и фундаментально различен с тем, что называется подходом к науке. Я подчеркиваю, что сказал  "с подходом к науке", а не с научным подходом, а именно с тем общим методом, который стал общепринятым в последние сто лет. Гомеопатический подход более отличается финализмом и феноменализмом, чем каузальностью. Гомеопатия не стремится оценить ситуацию – болезнь, например, –  с точки зрения того, "что в данном случае является причиной состояния", т.е. того, что является стандартом для процедур современной медицины. Она не спрашивает, какая инфекция, метаболическое нарушение, изменение структуры и т.д. лежат в основе болезни и, следовательно, должны быть устранены. Вместо этого она обращается к тому, что мы называем феноменом конституциональной тотальности, и рассматривает целостность феномена с описательной, а не причинно-следственной точки зрения.

Теперь может показаться, что сказанное мной содержит одновременно и определение, и осуждение, способное заклеймить гомеопатию как ненаучную дисциплину: разве не является обязательным поиск и устранение причины чего-то плохого? В самом деле, ненаучность гомеопатии выводится именно из того факта, что она уклоняется от следования этим путем, а все ее противники считают такой подход странным и неприемлемым.

Здесь мне следует привести свидетельство одного современного ученого – Роберта Оппенгеймера, Принстонский институт передовых исследований. Это цитата из его речи перед собранием психологов в марте 1956 г.

"Я бы хотел указать на нечто, в чем физике следует отдать должное здравому смыслу, который, как кажется, в определенной области был ей утрачен. Ибо мне представляется, что наихудшее из всех возможных недоразумений заключается в мысли о том, что психология должна создаваться по модели некой физической науки, что, однако, уже более не отвечает реальности и стало весьма устаревшим убеждением.

Мы унаследовали в начале нынешнего столетия представление о физическом мире как о мире причинно обусловленном, в котором каждое событие при определенной доле изобретательности с нашей стороны может быть объяснено; мире, описываемом цифрами, где все, что представляет интерес, может быть измерено и вычислено, детерминистском мире, где нет места для индивидуальности, мире, в который непосредственно погружен объект изучения, и при этом свойства данного объекта ни в коей мере не зависят от того, каким именно способом осуществляется это изучение...

Это в высшей степени косное представление о мире в большой мере страдало отсутствием здравого смысла...

Существует пять вещей, которые мы вновь должны вернуть физике... вещей, полностью объективных в том смысле, что мы понимаем друг друга без какой бы то ни было двусмысленности, и приведших к совершенно феноменальным техническим достижениям. Одна из них заключается в том, .... что физический мир не полностью детерминирован. Относительно этого мира возможно строить определенные прогнозы, но они основаны на статистике; между тем любое событие по своей природе несет в себе элемент сюрприза, чуда, чего-то, что не возможно вывести заранее. Физика предсказуема, но в определенных пределах. Ее мир упорядочен, но не абсолютно причинно обусловлен.

... Классическая наука была совершенно иной. Все происходящее могло быть разбито на более мелкие элементы и таким образом проанализировано... Каждое наблюдение по формуле "зная это, мы предскажем то" считалось глобальной и неоспоримой истиной.

В конце концов, каждое отдельно взятое атомное событие индивидуально. В своих существенных моментах оно неповторимо". ("Analogy In Sciences," Robert Oppenheimer, Institute for Advanced Study. The American Psychologist. March 1956).

В переводе на доступный язык все это означает, что в современной физике мы пришли к осознанию того, что явления не всегда могут быть объяснены с помощью причинно-следственной связи, предполагающей, что определенная причина ведет к предсказуемому результату, но что они (явления) должны быть совершенно по-другому осмыслены: как в определенной степени индивидуальные части великого целого, некоей всеобщей и объединяющей их модели. Примером этого является так называемое энергетическое поле. В рамках модели поля разнообразные результаты зависят друг от друга не причинно; следовательно, они в своей упорядоченности могут быть предсказаны только статистически; поле определяется не как то, что "является тем-то и тем-то", а только косвенно, то есть описательно – с помощью моделей и форм проявления, демонстрирующих его воздействие. Оно есть основа всех наших современных технических достижений. Мы не можем сказать, что такое поле, –  мы этого не знаем.  Мы только можем описать, как оно себя ведет, и мы осуществляем это, описывая некоторое количество явлений и фактов, которые складываются в целостную модель, единую картину. И именно так действует гомеопат, анализируя заболевание, с которым он имеет дело.

Гомеопат организует, изучает, составляет картину. Говоря и мысля в терминах лекарственных картин, мы изучаем внешнее выражение энергетического поля болезни, которая сама по себе неизвестна, но она проявляет себя и может быть обнаружена по тому, каким путем она организовывает симптомы, или, иными словами, по выражению нарушений функционирования. Затем мы сравниваем этот полевой эффект, этот большой тотальный образ с подобным же эффектом, который мы наблюдаем при подвержении организма воздействию энергетического поля лекарства. Благодаря такому подвержению мы устанавливаем точное лекарственное действие и лекарственную энергию в форме образа лекарства. Терапевтическое мышление в понятиях такого феноменологически описываемого поля, таким образом, обращается не к причине и цепи ее последствий, а к большому конституциональному целому, выраженному в феномене поля, имеющему своим результатом то, что мы называем конституциональным назначением лекарства. С практической стороны это означает, что гомеопатия никогда не имеет дела с явными и очевидными проявлениями болезни –  с какой-нибудь инфекцией, к примеру, – но с расстройством, которое позволяет инфекции проявиться и которое включает в себя ее как частный элемент. Гомеопатия также имеет дела не с самими последствиями биохимических изменений, но с той энергией, с тем определяющим элементом, из-за которого эти изменения происходят.

Пожалуй, теперь вы сможете ясно увидеть, что такая разница в подходе к явлениям имеет два весьма практических аспекта: во-первых, как мы этот подход применяем, и, во-вторых, что мы получаем в результате его применения. Метод конституциональной тотальности отличается от того, что принято в обычной медицине тем, как он служит выбору лекарства, и тем, что предполагается в качестве эффекта от применения лекарства. Используя аналогию, можно сказать, что упомянутое различие напоминает таковое между двумя способами предотвращения оспы: окуривание и сушка одежды с дезинфицирующими веществами, как в стародавние времена, и современная иммунизация посредством применения вакцин. Говоря это, я нисколько не оправдываю вакцинацию и не осуждаю ее. Я только использую аналогию с целью обозначить подход, основанный на мобилизации защитных сил организма, иммунных его сил, а не на попытках остановить и предотвратить "инвазию" в прямом смысле. Данная иммунизация защитных способностей может быть рассмотрена как общий феномен, значительно превосходящий то, что нам теперь известно из узкой области иммунологии, которая основывается, как-никак, на очень ограниченном приложении основного гомеопатического, или изопатического, принципа.

Сказанное нисколько не означает, тем не менее, что, если для выбора лекарства симптомы в гомеопатии используются таким описательным образом, то, следовательно, гомеопатия "лечит симптомы". Это настолько же неверно, насколько неверным будет сказать, к примеру, что счетчик Гейгера – регистрирует шумы. Счетчик Гейгера не более, чем использует шумовые явления – пощелкивание – для указания на присутствие радиации, которая сама по себе никак неощутима. Подобным же образом симптомы в гомеопатии используются для выявления присутствия не воспринимаемого иным образом энергетического нарушения, вполне сравнимого с радиацией из предыдущего примера.

Теперь зададимся вопросом: какие симптомы использует гомеопатия? Она использует симптомы, которые показательны для расстроенного энергетического поля, а именно, индивидуальной психологической реакции или выражения реакции. Иными словами, гомеопатия выбирает те симптомы, которые делают уникальным данное болезненное состояние и в то же время выглядят наиболее выразительными в плане обобщающей цельности обследуемого человека. Эти симптомы мы называем общими, т.е. теми, которые поражают всю индивидуальность, а не только отдельные ее части. Далее следуют психические симптомы, выражающиеся в реакциях личности, и странные, необычные и редкие симптомы, выражающие типы реагирования, свойственные только данной индивидуальности, а также странные, необычные и редкие симптомы, которые логически не укладываются в данную клиническую картину и неожиданны для нее. Для примера можно назвать состояние острой лихорадки, при которой выражен голод и отсутствует жажда, – это особенный симптом, поскольку для лихорадки обычно характерна жажда и, наоборот, отсутствие голода, и он указывает на определенную индивидуальную организацию энергетического поля.

Эти несколько слов подводят нас к той оболочке, за которой находится реальность гомеопатии. Это и есть гомеопатия. Эта дисциплина не есть прописывание малых доз. Вопрос о дозах здесь достаточно второстепенен и имеет чисто прагматический смысл. К истокам гомеопатии он не имеет принципиального отношения, не говоря уже о том, что гомеопатия прописывает не малые дозы, а потенцированные лекарства –  вещества, измененные в том направлении, которое подчеркивает их качественную, а не количественную сторону.

С тем, чтобы придать сказанному как можно более точный и конкретный характер, приведу пример одного из своих гомеопатических назначений. Мы рассмотрим и обсудим историю болезни пациента, страдавшего тем, что называется пароксизмальная тахикардия. Для этого состояния характерны исключительные учащения сердцебиения до 150 и более ударов в минуту. Это и было поводом обращения за помощью.

Клиническое исследование также показало, что пациент также страдал от клапанной недостаточности, которое, вероятнее всего, имело ревматическую природу. Как бы то ни было, приступы сердцебиения сами по себе появились у него незадолго до обращения и не обнаруживали видимой связи с предшествовавшей клапанной патологией. Он получал длительное время хинин с удовлетворительным эффектом, но желал знать, насколько необходим ему постоянный прием этого препарата. В дополнение к основным жалобам он сообщил, что его длительное время беспокоят спазмы кишечника, звон в ушах и болезненность в тазобедренной области справа. Лабораторные тесты не дали ничего примечательного, за исключение электрокардиограммы, которая в той или иной мере подтвердила сердечно-сосудистую патологию. Вот та полная клиническая картина, которая обусловила назначение тех лекарств, которые он длительное время принимал – дигиталис и хинин.

Возникает вопрос: что скажет гомеопат по поводу этой информации? Гомеопат скажет: "Ничего, поскольку случай еще совершенно не ясен. На основании этой истории я могу сказать только то, что я еще ровным счетом ничего не знаю об этом пациенте. Рассуждая практически, во всем этом пока нет никакого смысла и у меня нет пока даже и самой смутной и первоначальной идеи, в каком лекарстве нуждается этот пациент, потому что наиболее важная и существенная информация до сих пор не получена". Что же представляет собой эта отсутствующая информация? Для ответа на этот вопрос давайте посмотрим мои врачебные записи.

Перво-наперво я сказал ему: "Расскажите мне обо всем, что вас беспокоит – буквально обо всем, о каждой мелочи, независимо от того, имеет ли это отношение к вашей основной жалобе". Так, он рассказал мне о том, что время от времени его зрение замутняется, затем он упомянул об урчании в животе и склонности к недержанию стула, рассказал о звоне в ушах, утомляемости, болях в тазобедренной области справа. Он отметил также ощущение слабости в животе – рентгенологическое обследование еще за 15 лет до нашей с ним встречи выявило у него опущение кишечника. Он сообщил, что его жалобы возникают независимо от того, находится он в покое или в напряжении. Узнав все это, я сказал ему: "Кое что прояснилось, но, тем не менее, должен сказать, что я еще ничего о вас не знаю". Я продолжил расспрос и выяснил следующее.

Мой пациент имел выраженную склонность к сладкому –  радовался всякому леденцу. Смешно, не правда ли? Какая, могут сказать, мелкая и не идущая к делу глупость! Он чувствовал себя лучше во время непродолжительных прогулок; после длительного сидения он чувствовал скованность в теле, что уменьшалось при энергичном движении. Шум в ушах был более выражен справа. В связи с этим я спросил его о болезненности его тазобедренной области –  она ведь тоже была выражена справа? Так оно и было. Тогда я спросил его: "Не обстоит ли дело так, что большинство ваших жалоб также связаны в правой стороной тела?". "Пожалуй, нет, – ответил он, – я так не думал". "А как ваши боли в животе?" –  спросил его я. "Ах, да! –  был ответ, –  также справа!" Я записал общее замечание: "правосторонность". В ходе дальнейшего расспроса он упомянул о том, что приступы сердцебиения обычно случаются у него ближе к вечеру. Это ответ не удовлетворил меня: "Как понять "ближе к вечеру" - три, четыре, пять, шесть, семь часов?" Он уточнил, что после четырех. Он отметил улучшение в тепле, то, что он легко зябнет, но на открытом воздухе ему лучше, что он не переносит давления на живот. Я сам прежде задавал ему вопрос об этом, но он ответил отрицательно. Я обратил внимание на его брюки – он носил их довольно низко. На мой вопрос, почему он так делает, он ответил, что ему так удобнее, когда ремень затянут пониже. Я опять спросил его, в связи с чем ему это нравится. Только тогда он ответил прямо, что не переносит давления. Далее я сказал ему, что хотел бы знать, почему я никогда не видел его в головном уборе. Он ответил: потому что у него вовсе нет головных уборов. "Почему их у вас нет?" –  настаивал я. Подумав, он сказал, что потому, что не переносит давления на голову.

Тогда я почувствовал, что удовлетворен –  я нашел для него лекарство. Каким образом? Позвольте мне дать вам пример лекарственной картины (вы ведь помните, что я говорил о картине лекарства), которая проявляется при испытании препарата на здоровых людях. Я опишу это лекарство так, как я преподаю в Postgraduate School of Homeopathy. Люди, нуждающиеся в этом средстве, обычно из тех, кто занят умственным трудом. Это интеллектуалы со слабой физической конституцией. Они легко теряют уверенность в себе, обычно интровертированы, склонны к задумчивости, полны страхов, опасений, предчувствий, выглядят старше своих лет, с ранними морщинами на лице, те, кто не любит оставаться один, но в то же время избегает компании. На деле, лучшее для них положение –  это когда кто-то есть в соседней комнате. Они вспыльчивы, несдержанны, раздражительны, легко возбуждаются, после чего они вновь возвращаются к своей обычной задумчивости.

Такие люди главным образом живут "в своей голове", они подвержены инфекциям из-за слабой сопротивляемости. Для них характерен смуглый цвет лица, ранняя седина. Они не выносят каких-либо ограничений, будь то физические или моральные преграды. Это последнее видно в их непереносимости давления одежды, что тоже воспринимается ими как ограничение. Их жалобы обычно тяготеют к правой стороне тела, включая склонность к заболеваниям печени и желчевыводящих путей. Они легко зябнут, однако не переносят и жару, им лучше от открытого воздуха и движения. Жалобы и недомогания имеют склонность усиливаться ближе к вечеру, между четырьмя и восемью часами пополудни. По характеру это личности из тех, про которых можно сказать, что они деспотичны, властны, не терпят возражений, молчаливы, неразговорчивы, жадны и скупы, эмоционально легко ранимы; очень консервативны, склонны страдать от уязвленной гордости, ипохондричны, спорщики, повышенно чувствительны к шуму, страстно любят сладкое, со склонностью к метеоризму и ухудшением от холодного питья.

Наверное, после этой характеристики более нет необходимости обсуждать детали. Можно только еще добавить, что такие люди крайне подвержены хроническим заболеваниям. Следует обратить внимание на то, что приведенное описание имеет в полной мере обобщающий характер и представляет наиболее существенные моменты для выбора гомеопатического лекарства, поскольку конкретные жалобы пациента – будь то насморк, ангина, пневмония или гепатит –  в данном случае достаточно второстепенны. Для таких личностей, которым показано назначение данного лекарства, всегда можно обнаружить правостороннюю латеральность –  правосторонний тонзиллит, такие же боли, заболевания печени и т.д. Правосторонность проявляется у них также и в случаях пневмонии и разного рода желудочно-кишечных расстройствах. Но конкретный клинический диагноз здесь будет иметь не более чем второстепенное значение, поскольку, если тотальность симптомов соответствует описанной выше картине, то какие бы анатомо-физиологические отклонения мы бы ни встретили, как бы ни называлась болезнь с клинической точки зрения, –  Lycopodium будет тем лекарством, которому мы должны будем отдать предпочтение.  И он будет действенным средством во всяком таком случае при отсутствии необратимой патологии. Следовательно, сведения о том, что пациент страдает пароксизмальной тахикардией, помогли мне столь же мало, как, скажем, сведения о том, что он страдал бы пневмонией или чем-либо еще в этом роде. Все, что мне необходимо знать – это как он реагирует в тех терминах и понятиях, которые гомеопатия называет конституциональными симптомами и которые многие находят смешными, странными и не имеющими отношения к медицине. По уяснении этой картины я назначаю именно это средство, и никакое иное, независимо от того, с чем обратился ко мне пациент, с ангиной или нарывом на шее. Это, однако, не означает, что мне безразлично наличие у пациента какого-либо заболевания, например, пневмонии, поскольку определенная клиническая картина этого заболевания также будет отражать определенные свойства конкретного лекарства, которое более, нежели другие, будет способно в данном случае воздействовать на те или иные органы и системы. Для выбора гомеопатического лекарства точная картина такого заболевания может иметь существенное дифференциально-диагностическое значение.

Я, наверное, должен напомнить читателю, что в обычной фармакопее Lycopodium считается инертным и терапевтически неактивным веществом. В старые времена фармацевты использовали его для покрытия пилюль как полностью безвредный и безразличный организму материал. Таков он и есть. Если вы примете малую дозу его, он будет инертен; примете еще меньшую – Lycopodium все также не проявит никакой активности; возьмете совсем малую – он будет еще "инертнее" и т.д.; если вы поступите так, как говорят те, кто иронизирует по поводу гомеопатии, т.е. "поместите каплю его в Гудзон", то все равно ничего не произойдет. Не произойдет потому, что все это не имеет никакого отношения к гомеопатии. Гомеопатия делает нечто абсолютно иное. Вместо того, чтобы "уменьшать количество" чего-либо, она, посредством определенного процесса поверхностной дисперсии, увеличивает энергетический заряд того или иного вещества. Здесь мы имеем дело с феноменами, которые пока не получили удовлетворительного объяснения. Теоретически они принадлежат к некоторым разновидностям электрического поля и, возможно, имеют отношение к поверхностным взаимодействиям. В качественном отношении они представляют собой не "малые количества" чего-либо, например, Lycopodium, но энергетическое проявление поверхностного или, возможно, ионизирующего эффекта. Все, что я могу по этому поводу сказать, это то, что предмет гомеопатии аналогичен этим общеизвестным явлениям.

Я не уверен, нужны ли еще примеры, но, возможно, не лишним будет привести один простой случай излечения острого состояния. Это была пациентка, госпитализированная по поводу плевропневмонии, кстати, тоже правосторонней. Случай был несколько неясен. Мне было неизвестно само начало заболевания: когда я впервые осмотрел больную, она уже две недели принимала акромицин, но, тем не менее, ее продолжало лихорадить. Возможно, это был случай антибиотико-резистентного возбудителя. В прошлом эта больная приняла много различных курсов антибиотиков. Особенным симптомом в этом случае было то, что больная желала находиться в абсолютном покое; боли ее носили "колющий" характер; была выражена сильная жажда; она также чувствовала себя лучше, лежа на больной стороне.

Все три особенных симптома указывали на одно определенное лекарство – Bryonia. Оно и было дано больной, но не дало никакого эффекта. С такими ситуациями приходится сталкиваться, и вопрос в том, что они собой представляют. Здесь мы имеем случай, когда тщательно и убедительно подобранное лекарство почему-то не действует. Данное лекарство было подобрано на основе симптомов, свойственных острому, сиюминутному состоянию. Это означает, что все симптомы, которые описаны выше –  правосторонние боли, улучшение от давления и т.д. –  имели отношение к острой реакции на пневмонию. В широком конституциональном смысле эти симптомы нельзя считать в полной мере общими. Это собственно симптомы острого заболевания, а не индивидуальности. Назначение лекарства по таким симптомам иногда бывает эффективно, но чаще нет. Рассмотрим теперь, что же представляла собой индивидуальность этой пациентки?

Итак, это была анемичная на вид больная с восковой бледностью, болезненно чувствительная и нервная по натуре. Она вскакивала от малейшего шума, а также тогда, когда ловила на себе чей-либо взгляд, если ей казалось, что на нее смотрят неприязненно. Ее симптомы претерпели значительные изменения в течение последних двух недель. Она не желала есть мясо, постоянно просила холодного молока, превалирующим у нее было желание свежего воздуха, хотя она замерзала при раскрывании. Также у нее была выявлена склонность к ночным потам, которая усилилась в последнее время. Эта новая, как нетрудно заметить, картина оставляет факт заболевания пневмонией на втором плане, но дает нам нечто иное, а именно сведения о конституциональных особенностях, которые можно найти в описании испытаний Tuberculinum. И одна-единственная доза этого средства в течение двух суток сделала то, что оказалось не под силу антибиотикам в течение двух недель, а также и предыдущему гомеопатическому средству. Указание в описании симптомов Tuberculinum на "отсутствие реакции на правильно подобранное средство" –  не представляет какой-либо ценности. Отсутствие эффекта от того, что мы называем острым средством, само по себе является конституциональным признаком, указывающим на иное определенное лекарство.

В заключение я представлю еще один пример, случай маниакально-депрессивного психоза. Предваряя возможные различные сомнения по этому поводу, скажу, что первый раз я беседовал с этой пациенткой 2 мая 1945 года, что означает, что наблюдение этого случая велось более тринадцати лет. До того, как встретиться со мной, пациентка была выписана из государственного психиатрического госпиталя после третьего или четвертого ее помещения туда. Приступы мании у нее отмечались с периодичностью каждые восемь или десять месяцев. Это состояние, как известно, обычно представляет собой переход от глубокой депрессии к болезненной веселости, оживлению и возбуждению вплоть до неистовства и склонности к насилию. Ее госпитализировали, поскольку она становилась опасна для членов своей семьи, и эти меры принимались регулярно в течение трех или четырех лет: ее отправляли в госпиталь, затем выписывали с ремиссией ее симптомов, а в скором времени вновь возникала необходимость госпитализации. В конце концов возник вопрос о том, нельзя ли положить конец этому, разорвать этот порочный круг.

С этим я и взялся за этот случай. Первое, о чем я попросил ее – сообщить обо всем, что ее беспокоит. Она рассказала, что испытывает боли и беспокойство во всем теле все время, что ее беспокоят пульсирующие головные боли, при длительном стоянии возникает головокружение. Она сообщила также об артрите позвоночника, ишиасе и преходящем помутнении зрения. О своем психическом расстройстве она сказала, что при его появлении она думает о мире во всем мире и эти мысли ей бывают приятны, в этом состоянии она не может уснуть, постоянно ходит и говорит. В такое время я ее впервые и увидел. Она именно ходила и говорила. Кроме того, она отмечала у себя скованность во всех суставах, хруст в суставах позвоночника, болезненность шеи при начале движения и онемение в руках. Отмечалась также чувствительность глаз к любому воздействию, газообразование в желудке, кислый вкус во рту, изжога, склонность к запорам, пониженный аппетит и отвращение к кофе. Имело место отвращение к интимной жизни, непереносимость яркого света, улучшение в помещении и выраженная нетерпеливость. Перед месячными, которые у нее были скудными и короткими, она чувствовала себя хуже – испытывала подавленность перед ними и в течение их. Она испытывала сильное отвращение к прикосновению, сжимающие ощущения в горле, чувствительность к давлению и стеснению в области талии, боялась и избегала принимать ванну. Сон у нее был глубоким, отмечалась плаксивость в основном по поводу вещей, которые она находила прекрасными. Избегала общества людей, имела неопределенные страхи и опасения, как будто может случиться что-то плохое, слабость памяти, общую неудовлетворенность. Также следует отметить, что она была крайне зябкой, очень легко мерзла, иногда это сопровождалось ощущением озноба, пробегающего вверх и вниз по спине. В сыром холодном месте у нее наступало ухудшение самочувствия. Было также сильное отвращение к молоку, пристрастие к сладостям и соленой пище.

Теперь позвольте показать то, что называется разработкой случая. Я использовал следующие симптомы: отвращение к кофе; депрессия; пониженное настроение перед месячными; скудные месячные; непереносимость прикосновения; недостаток жизненного тепла; глубокий сон; желание сладкого; желание соленой пищи. Здесь я использовал так называемый метод реперторизации. Есть у нас такая книга – очень конкретная книга, в которой ко всякому выявленному при испытании симптому указаны соответствующие ему лекарства. Так что, если мы сталкиваемся с каким-либо сбивающим нас с толку случаем, то можем сопоставить выявленные при обследовании пациента симптомы и посмотреть, какое лекарство имеет все эти симптомы. Принимая во внимание, что первый симптом – отвращение к кофе – можно найти у пятидесяти или шестидесяти разных лекарств, использование сопоставления его с другими выявленными у пациентки симптомами оставило только два из них. Одно из них было известью – карбонатом кальция, а другое хлористым натрием –  пищевой солью. Подобно Lycopodium, пищевая соль считается инертным веществом, если его, конечно, не подвергнуть той странной и необычной обработке, которая заключается в повторной многократной дисперсии, которая ведет к увеличению поверхностной энергии обрабатываемого вещества. Остается нерешенным важный вопрос: какому из двух лекарств отдать предпочтение? Тут я внимательно посмотрел на пациентку. Ростом она была, пожалуй, ниже среднего, очень полная, округлых и пухлых форм, с сухой кожей, белокурая. Все так, как мы описываем тип Calcarea carbonica. Тип Natrum muriaticum чаще бывает стройным, сухопарым, по натуре он очень активен и напряжен –  он никак не похож на флегматичную Calcarea carbonica. Calcarea carbonica и была использована в качестве лекарства в этом случае в течение длительного времени с различными интервалами. И вот прошло тринадцать лет с тех пор, как она впервые приняла это средство, и за все это время у нее ни разу не возникла необходимость в госпитализации. Эта пациентка по профессии учитель музыки. Она живет и работает в одном из западных штатов. Временами она пишет мне и сообщает о себе, а последний раз я видел ее год тому назад, когда она приезжала в Нью-Йорк. С ней во всех отношениях все в порядке –  и депрессивные, и маниакальные расстройства отсутствуют. Однако я бы не сказал, чтоб она стала менее говорливой… Я использовал потенции, начиная с 200С и выше. Спустя шесть месяцев после начала лечения у нее все же был один легкий приступ болезни, который обошелся без госпитализации.

Все это, конечно, может быть и чистым совпадением, но тринадцатилетний срок наблюдения - это вещь все же изрядно убедительная.

 

Закон подобия в аналитической психологии

 

В правильном гомеопатическом назначении существенным является то обстоятельство, что тотальность симптомов пациента, как мы обычно ее называем, должна совпадать с тотальностью симптомов лекарственного препарата, при условии, что под тотальностью симптомов не следует понимать множество не связанных между собой деталей. Здесь важен определенный основной образ, порядок, характерный для общего функционального целого. Тотальность может быть в полной мере представлена двумя или тремя симптомами, если они характеризуют то неповторимое, что содержится в том или ином лекарственном патогенезе. Эмпирическое обследование пациента должно строиться так, чтобы из множества признаков той или иной степени выраженности выявить то, что будет наиболее показательно, достоверно и характерно. Исключительное значение в этом смысле имеют психические и общие симптомы, поскольку они наиболее целостно представляют общее расстройство организма. Между собой они находятся в порядке логического (и едва ли не автоматического) соподчинения и таким же образом включают в себя частные симптомы поражения тех или иных органов. Мною были предприняты попытки изучения Materia Medica, которые имели целью организацию и классификацию множества изложенных в ней симптомов сообразно тем неповторимым образам (patterns), в которые складываются ведущие симптомы патогенезов этих лекарств.

Так или иначе, но мы должны согласиться с тем, что наша Materia Medica сталкивает нас с огромным количеством наблюдений, которые как будто сопротивляются всякой попытке их логического упорядочения. Следствием этого является трудность двоякого рода. На практике мы имеем дело со значительными затруднениями при изучении Materia Medica, которое таким образом превращается в чисто мнестическую задачу, а в теории эти обстоятельства лишают нас возможности рационального объяснения того разнородного множества симптомов и показаний, особенных общих и психических симптомов одного и того же лекарства, с чем мы часто сталкиваемся в работе.

Поскольку психические симптомы имеют преобладающее значение для определения основного образа (pattern) тотальности, то правомерно будет заключить, что они являются наиболее существенным фактором в ее (тотальности) формировании. Но до сих пор мы не можем дать внятное объяснение, почему определенные психические нарушения связаны с определенными же соматическими расстройствами. Мы также не обладаем пониманием того, почему определенные вещества связаны с определенными психологическими характеристиками, как, например, Natrum muriaticum – со склонностью к уединению и затворничеству, Phosphorus – с общительностью и коммуникабельностью, Aurum – с депрессивными состояниями, а Sulphur – с веселостью, жизнерадостностью и энергичностью. Перечисление можно сколь угодно продолжить, но дело не в нем, а в том, какие путеводные нити приведут нас к решению вышеперечисленных проблем?

Гомеопатический подход является по своей сути феноменологическим. Ганеман вывел свою теорию не на основе спекуляций, а в результате чистых наблюдений, благодаря которым он узрел аналогию между симптомами лекарственного испытания и проявлениями спонтанной болезни. Он счел такого рода аналогию не случайным явлением, а выражением сущностной связи между болезнью и патогенезом лекарства.

Из этого факта следует вывод, что поскольку, вообще говоря, аналогия между внешними проявлениями отражает сущностную взаимосвязь, постольку причиной подобных свойств и признаков различных явлений должен быть некий общий фактор. Этот общий фактор и обусловливает то, что данная аналогия включает в себя не только чисто внешнее сходство, но реальную тотальность свойств и признаков аналогичных явлений.

Закон подобия является законом сущностной взаимосвязи аналогичных феноменов. Таким образом, в нашей попытке установить логическую корреляцию между лекарством и его психическими, общими и частными (местными) симптомами поиск аналогичных феноменов будет вполне оправдан. Здесь приходит на ум сходное обстоятельство, которое можно обнаружить в аналитической психологии, а именно совпадение внешних явлений с явлениями внутренними, психологическими.

Аналитическая психология показала, что основные, наиболее существенные и значимые психологические явления, обобщаются и выражаются в образном языке символов. Карл Густав Юнг привлек наше внимание к тому факту, что архетипическая символика в течение всей известной истории человечества остается совершеннейшим образом инвариантной, выражая при этом идентичности не только смыслов наших индивидуальных сновидений, но проявляя себя точно так же и в различных религиях, тайных учениях, мифологических и сказочных сюжетах, а также в алхимических трактатах. Такая интерпретация символов не оставляет места для каких-либо случайных смысловых привнесений, чьих-либо частных мнений и предубеждений. Напротив, она потрясает нас своим выражением той аналогии, или подобия, которая существует между символом как объектом внешней физической природы и психическим содержанием, которое оно представляет. Данное рассуждение можно пояснить следующими несколькими примерами. Зеленый цвет символизирует внутренний рост; красный стоит за эмоциями; число четыре отражает принцип целостности и полноты; море символизирует коллективное бессознательное; соль представляет тенденцию к индивидуализации разума.

С чем по сути мы сталкиваемся, когда имеем дело с символами такого рода? Психический импульс, или, выражаясь на языке клинических понятий, психический симптом, для своего выражения требует образ объекта или действия из внешней природы. В связи с чем это происходит? Очевидно, что некоторый объективный фактор должен быть общим и для душевного побуждения, и для символического материала, именно эта общность должна обусловливать регулярную повторяемость данного паттерна. Сам этот факт регулярности ассоциированных паттернов, независимых от обстоятельств исторической эпохи и частной индивидуальности, свидетельствует против того, что наши ассоциативные процессы основываются на чем-то вроде простого поверхностного сходства. Зеленый цвет, как об этом уже было сказано, представляется символом роста, поскольку он – цвет растений, а наша психика обычно рост ассоциирует именно с растениями. Несомненно, что это правда, однако, с другой стороны, не только и не столько мы ассоциируем зеленое с этими процессами, но сам зеленый цвет по своей природе связан с ростом, и именно в мире растений, где они, зеленый цвет и рост, имеют свою наиболее чистую и ясную форму. Ведь стоит только зеленому цвету смениться на какой-либо другой, и это будет означать остановку роста, как это бывает видно при цветении растений (которое редко бывает зеленым) или при обратном росту явлении – увядании. И если эта преизобилующая сила роста достигает границы, за которой происходит явление душевной жизни, то зеленый цвет растений уступает место красному цвету крови – цвету эмоций.

Таким образом, оказывается, что наши субъективные ассоциативные процессы интуитивно схватывают то, что уже объективно ассоциировано самой природой в ее творящей и творческой целостности. Конечно, не всякая символическая ассоциация обнаруживает столь объективную и очевидную оправданность, но, тем не менее, поиск их истоков и предпосылок может привести нас к пониманию нового. К.Г. Юнг, рассуждая о числе четыре как символе цельности и полноты, отмечает то, что он иронически назвал странной игрой природы: она дала четыре валентности атому углерода – основному строительному камню органической материи.

Принимая гипотезу объективной ассоциации между внешним выражением символа и его смыслом, мы все же остаемся неспособны понять, каким именно путем эта связь осуществляется. Мы сталкиваемся с феноменом интуитивного прозрения в область тайн и неясных связей, не поддающихся пониманию и погребенных в темных глубинах творящей природы и нашего собственного бессознательного. Поскольку этот материал является более или менее общим для всех людей, К.Г. Юнг назвал его "коллективным" бессознательным.

Возвращаясь к проблеме взаимоотношений между симптомами и веществами, мы не можем не отметить, что связи внешних субстанций с психическими проявлениями и физиолого-биохимическим функционированием организма погружены в ту же самую тьму бессознательного: нам неизвестно ничего, кроме самого факта их объективной ассоциации. Таким способом можно прийти к аналогии между тем, каким путем тот или иной психический импульс соотносится с некоторым биологическим явлением, тем, как он подвержен воздействию внешнего лекарства, каким образом он, этот психический импульс, соотносится с некоторым определенным внешним объектом и сутью того энергетического процесса во внешней природе, образ которого психика заимствует для того или иного символического выражения.

Изложенное выше может быть кратко суммировано следующим образом:

1. Психические побуждения объективно ассоциированы с физическими изменениями в организме и динамической энергией лекарств.
2. Психические побуждения посредством символического смысла объективно ассоциированы с внешней деятельностью и внешними объектами.

Отсюда проистекает неизбежное в своей логичности заключение, что возникающий из точной психологической интерпретации смысл символа может быть тем мостом, который приведет нас к прояснению и пониманию природы связи между веществами внешнего мира, движениями психики и лекарственными патогенезами. Аналитическая интерпретация символов и ее результаты способны помочь всякому, кто попытается выявить скрытый смысл множеств ничем внешне не связанных между собой симптомов различных лекарств.

Для иллюстрации этого момента обратимся к одному примеру. Всем известно, что одним из исключительных и характерных свойств фосфора является его способность излучать свет. Символически свет понимается как сущность и форма бытия души, что означает знание, мудрость, самосознание, контроль высшего "Я." Продолжение толкования приводит к идентификации перечисленных качеств психической жизни с дыханием и материальным органом тела – печенью. При построении этой гипотезы наша бессознательная интуиция связывает личностный контроль, функции печени и дыхания с тем, что может быть обозначено как "внутренний свет", а это может направить нас к такому исследованию доступного в Materia Medica материала, которое приведет нас не только к пониманию эффектов фосфора, но и вообще физиологии и патологии света. Это наше предположение не только подтверждается таким очевидным образом, но исходя из него можно логически упорядочить сообразно одной связующей нити все разнообразие психических и соматических проявлений всякого лекарства.

Рассмотрим другой пример. Natrum muriaticum связан с алхимическим толкованием символического смысла соли посредством одного симптома, а именно желания быть одному. Алхимическая "соль" выражает сепарацию, т.е. процесс выделения сущности из окружающих ее обстоятельств, отделяющееся свойство индивидуализирующегося ума и его общую направленность к высвобождению и независимости. Из этой тенденции к внутренней индивидуализации можно дедуктивно вывести все остальные стороны патогенеза Natrum muriaticum.

С этим новым подходом мы остаемся в полной мере верны гомеопатическому методу сравнения аналогичных феноменов, только его пределы, расширяясь, начинают включать в себя тот материал, что приносит интуитивное понимание человеческого коллективного бессознательного, этой сокровищницы, собранной в течение неизмеримо огромных периодов времени. И если этот метод выдержит проверку на прочность со стороны самого тщательного и беспристрастного систематического исследования, то он сможет послужить бесценным инструментом всякому ученому, будь он гомеопат или психоаналитик, и перед всяким открыть новые пути понимания. Телесное и психическое с этой точки зрения подобны двум разным, но взаимосвязанным сценам, на каждой из которых одна и та же главенствующая сила, одна и та же индивидуальность разыгрывает ту же самую драму на двух разных языках.

В заключение надо заметить, что здесь трудно удержаться от того, чтобы не поразмыслить еще над одним фактом. Бессознательное помогает нам тем, что внешним образом выражает на языке символов внутренние проблемы и трудности, а также нередко показывает и правильные пути их решения. Предлагая "психологическое лекарство" в виде отражения внутренней проблемы в том или ином образе внешнего мира, внутреннее расстройство совпадает со своим подобным самому себе дополнением. Иными словами, на психологическом уровне представлен собственный simillimum в виде корректирующего энергетического принципа. Гомеопатический же подход выглядит как язык творящей природы вне и внутри нас. Мы со смиренным восхищением и изумлением смотрим на это всепроникающее творческое единство.

 

Когда говорят о психосоматике, то обычно имеют в виду некую особенную область медицины, что указывает на непонимание природы функционирования человеческого организма. Психосоматика, как клиническое понятие, sui generis предполагает, что существуют психические и соматические функции, которые разделены между собой, т.е. не включают друг друга и являются проявлениями соответственно невоплощенной души и бездушного тела. Именно по этой причине психологи, равно как и доктора медицины, в своей работе имеют дело с умственными абстракциями, а не реальными людьми.

Несмотря на то, что народная мудрость и молва до сих пор знает "разбитые сердца," "ноющие боли," "желчность" и прочее, пост-картезианское просвещение видит тотальное разделение между сознанием и материей и их полнейшую несовместимость. Со временем позитивизм, целлюлярная патология и бихевиоризм пришли к точке зрения на человеческий организм как на электрохимическую машину, которая "производит" сознание тем же манером, что печень производит желчь. Подобные воззрения в свою очередь ставят перед нами новые вопросы: как нам вновь соединить то, что никогда и никоим образом в действительности не было разъединено, и чему – сознанию или материи –  отдать первенство.

"Современная" механистическая концепция машины видит в болезни нарушение функционирования или несоответствие друг другу отдельных ее частей. Лечение, согласно такому взгляду, должно состоять в удалении, исправлении или замещении неисправных частей. Такой узкий и частный – партикуляристический –  подход лежит в основе биологии и медицины, несмотря на "холистические" доводы против. Гомеопатия, будучи рассмотрена под этим углом зрения, с неизбежностью будет выглядеть как нечто бессмысленное, абсурдное и, более того, заведомо ведущее к обману. Ибо как может что-то, чего "на деле не существует" – поскольку оно утратило свою материальность, как это имеет место в случае разведений более 30x, –  иметь воздействие на материальные процессы? А менее высокие разведения – способны ли они вызывать химический эффект? И вообще, как может нечто, способное вызывать расстройство здоровья, подобное тому, что мы наблюдаем у данного больного, способствовать его выздоровлению, а не наоборот, ухудшению состояния? Если уж ваша машина повреждена, то можно ли ее исправить, воздействуя на нее тем, что ее повредило?

Однако же, если терапия, основанная на законе подобия, и ультрамолекулярные дозы действенны, с очевидностью следует признать, что механистические воззрения либо неполны, либо неверны вовсе. Но отказываться следовать устоявшимся точкам зрения – дело нелегкое. Если определенные факты не согласуются с некоторым воззрением или же выводы, следующие из них, кому-то просто не нравятся, то можно просто отказаться принимать эти факты во внимание. Поэтому нельзя не заключить, что мы не так уж далеко продвинулись в этом отношении со времен Средневековья, когда противники Галилея просто отказывались смотреть в телескоп на спутники Юпитера, поскольку существование таких спутников ими, противниками, не допускалось.

Вместо общепринятой механистической модели я намерен предложить иную, основанную на таком видении явлений жизни, которое предполагает их многозначность в творческой и драматической космической игре. В ней все мы являемся частными и частичными манифестациями, сравнимыми с клетками сверхупорядоченного организма. Целостное функционирование этого организма, смысл и цели его существования мы можем постичь не в большей степени, чем какая-нибудь эпителиальная клетка нашего организма может, например, понять наше желание пойти в театр.

Мне кажется, что такая рабочая гипотеза может быть выдвинута, и выдвижение это поистине необходимо провести, исходя из двух наиболее "скандальных нелепостей" гомеопатии, а именно нематериальных доз и закона подобия. И, наоборот, такая рабочая гипотеза поможет нам понять, почему гомеопатия работает и работает именно таким, ей свойственным путем.

 

Нематериальные дозы

 

Нам следует остановиться на минуту и подумать о том, что мы делаем, когда назначаем десяти- или стотысячные разведения. На деле мы даем пациенту несколько гранул сахара или капель спирта, которые несут… А что в самом деле они несут? С точки зрения вещества – абсолютно ничего! Выше 23-го десятичного разведения присутствие молекул исходной субстанции маловероятно. Но как бы то ни было, эффект от этого "ничего" является специфичным для данной субстанции, и его терапевтический потенциал может быть передан посредством дальнейшего растворения и даже стенкам сосуда. Более того, этими растворами в эксперименте можно вызвать определенные вегетативные и двигательные рефлекторные реакции.

Ясно, что здесь имеет место передача определенного рода информации, которая как бы "впечатывается" в растворитель, удерживается наподобие памяти и передается организму пациента. Вспомним впечатывание ("imprinting") форм мысли в протеиновые молекулы мозга, физическую основу памяти и следствие ее процессов. Однако же нам говорят, что способностью памяти наделен только живой мозг, и, когда в относительно недавнее время биолог Руперт Шелдрейк постулировал, что память является универсальным аспектом морфогенеза и свойственна всем формо-образам проявления субстанции на всех уровнях ее организации [1], его книга была объявлена "заслуживающей сожжения." Причем с таким заявлением выступил тот самый издатель журнала Nature, который однажды призвал на помощь некоего "мага" с тем, чтобы тот "опроверг" экспериментальные данные по гомеопатическому использованию микродоз.

По всей вероятности, с точки зрения морфогенеза между живой и неживой субстанциями нет определенной разницы. С тем, чтобы уразуметь и преодолеть этот кажущийся парадокс, мы должны пересмотреть наши устаревшие представления о материальной субстанции и ее "отделенности" от сознания. Мы должны избавиться от крайне устаревшего представления о материи, на понимание которой мы претендуем и в реальности которой мы так убеждены, заключающегося в том, что в смысле способности к памяти существует фундаментальная разница между живой и "мертвой" ее разновидностями. Вероятнее всего, память – это универсальное свойство бытия. И следует сказать со всей определенностью, что, соблюдая верность идеям XIX века, сообразно которым материя понималась как некоторая твердая и отдельная от разума "вещь," медицина продолжает основываться на физике, которой более не существует.

Эрвин Шрёдингер утверждает, что идея об индивидуальном характере элементарных частиц как проявлении своеобразия материальных объектов "оказывается безосновательной и даже "мистической" (sic), находясь в сильном противоречии с тем, что мы открыли. ... Согласно новой идее, все, что есть в этих элементарных частицах постоянного ... это их форма и организация. Сами по себе они представляют собой чистую форму, ничего, кроме формы, в которой нет никакой крупинки материала" [2]. Эйнштейн трактовал материю и поле как способные к взаимным превращениям. Согласно его определению, материя "конституируется областями пространства, где поле обладает исключительной интенсивностью... В этой новой физике нет места и материи, и полю, поскольку поле является единственной реальностью" [3]. И Дэвид Бом словно бы добавляет к этому следующее: "... всякая относительно автономная и стабильная структура, вроде элементарной частицы, должна пониматься не как нечто независимое и постоянно существующее, но как результат, сформированный всем текущим движением и который в конечном итоге обратно растворится в этом движении. Как она формирует себя и поддерживает свое существование, таким образом, зависит от ее места и функции в рамках целого" [4]. Она является ничем более, как "состоянием информации" [5], которая "... создана ни чем иным, как нашей физической операцией, способной ... выявить, обнаружить... но не локализовать; она фактически совсем не будет иметь никаких свойств, кроме тех, которые мы для нее создадим" [6].

Но возникает вопрос, что такое информация? Не говорим ли мы уже о чем-то, родственном сознанию? Будучи подобна форме, информация (а именно то, что находится в формах – "in-forms") стремится к форме, но не является чем-то, что имеет форму. Информация – это "некоторая вещь ..., не являющаяся ни знанием, ни смыслом.  Ее фундаментальные компоненты [представляют собой] не идеи или концепты или даже неизбежные слова и числа[7], не являются они, надо добавить, также и молекулами или вообще веществом. Подобно форме, информация представляет собой нечто данное a priori; имея нематериальную природу, она может использовать материю и иметь материальные эффекты. Информация или формальные смыслы следует понимать как почти трансцендентные принципы или "поля".

С другой же стороны, информация с необходимостью должна быть функцией некоторого "знания", которое, следовательно, в чем-то и относительно чего-то "информировано" и может поделиться, передать свое "содержание" каким-нибудь другим знаниям. Оно не есть само по себе "сознание", но, по меньшей мере, является тем субстратом, из которого происходит сознание, память и самая возможность происхождения и развития смысла, равно как и того, что мы называем материей. Таким образом, получается так, что дихотомия "материя-сознание" есть иллюзорное суждение о разделении того, что на самом деле никак не разделено, основанное только и исключительно на особенностях нашего научного восприятия и подхода.  

Поле, порядок, форма, паттерн и даже такие явления, как системы в настоящее время понимаются как исходные и элементарные единицы бытия. Даже концепция энергии более не является первичной, поскольку поле стало пониматься как формирующий гештальт (formative Gestalt) или чистая информация. Поле, порядок или формообразы, которые мы можем воспринимать при помощи наших органов чувств непосредственно или при помощи тех или иных приборов и инструментов, являют собой выражения непредставимой организующей сущности (unrepresentable organizing essence) как таковой – того, что Юнг назвал "архетип как таковой…, который трансцендентен..., но способен производить эффекты, делающую возможным его визуализацию" [8]. Материя, таким образом, является определенным образом кодированной информацией, некоторым вектором, направленным в сторону формы или паттерна. Дэвид Бом называет это "эксплицитным" выражением невидимого и непредставимого "имплицитного порядка" [9].

Руперт Шелдрейк приложил эти воззрения к биологии и назвал эту имплицитную информацию морфическими полями:

"Природа вещей зависит от полей, называемых морфическими полями. Всякая природная система имеет свое собственное особенное поле: есть поле инсулина, поле берега, береговой ласточки и т.д. Такие поля создают все известные виды атомов, молекул, кристаллов, живых организмов, общественных установлений и складов ума.

Морфические поля, как и все другие, известные физике, представляют собой нематериальные области воздействия, протяженные во времени и пространстве. Локализуются они внутри и вокруг организуемых ими систем. Когда какая-либо частная система прекращает свое существование, например, при делении атома, таянии снежинки, смерти живого существа, организующее его поле в том месте исчезает. Но с другой точки зрения, морфические поля никогда не исчезают, поскольку они являются потенциальными организующими паттернами действия. Физически они могут проявить себя в иные времена и в иных местах, где угодно и когда угодно при необходимых соответствующих им условиях. Кроме того, при всяком таком повторном проявлении они обнаруживают, что несут в себе память о своем прежнем физическом существовании.

Процесс, посредством которого прошлое в морфическом поле становится настоящим, носит название морфического резонанса. Морфический резонанс определяет передачу причинного формообразующего воздействия через пространство и время. Морфическое поле содержит в себе суммарную, интегрированную память, что лежит в основе того, что все вещи и явления становятся привычными при своем многократном повторении. И когда такое повторение становится многократным в астрономическом числе повторений в течение миллиардов лет, как это имеет место в случае атомов, молекул и кристаллов, природа этих вещей становится столь глубоко привычной и определенной, что делается практически неизменной или вечной" [10].

Морфический резонанс объясняет и тот феномен, что когда некоторое новое вещество бывает синтезировано и выделено в одной лаборатории, то с каждым повторением сделать это становится все легче и легче, даже в других, сколь угодно удаленных от первой, лабораториях и предприятиях. Это выглядит так, как будто сам по себе рабочий навык устанавливается на некоем невидимом уровне. Если действительно морфический резонанс существует, то живой и актуально находящийся в употреблении язык должен быть более легким в изучении, чем, например, язык искусственный и вследствие этого неупотребляемый. В одном таком эксперименте люди, не знавшие японского языка, получили задание запомнить два текста, один на истинном японском, другой – на искусственном псевдояпонском. Этот эксперимент показал, что текст на истинном языке запоминается несравненно легче.

Морфический резонанс передает информацию на уровне поля. Изначальные элементы бытия, таким образом, представляют собой не неизменные частицы материи, но информацию, поле, образ, паттерн, за пределами которого протекает то, что наш чувственный опыт определяет как "реальное" вещество и что считается самой основой реальности, а также психика (mind), сама "реальность" которой до сих пор остается предметом сомнений.

Наиболее ясная и внятная, а на деле самая достоверная феноменология, указывающая на действительную "реальность" психики, равно как и на единство психики, памяти, знания и материи, предложена в книге И Цзин. Книге И Цзин насчитывает примерно 4000-летнюю историю и содержит ситуационные образы (situational images) и их решения, касающиеся разнообразия человеческих состояний и их связей с человеком и космосом. Книга может быть использована в качестве оракула, которому задают вопросы посредством бросания монет или счета стеблей, раскладываемых в случайном порядке. Получаемые таким образом числовые паттерны соотносят с образами и их толкованиями в книге, которые могут быть ответами на заданные вопросы.

В течение последних пятидесяти лет я использовал И Цзин великое множество раз и извлекал из нее информацию и прозрения относительно вероятного развития будущих событий и риска в положениях, суть которых не представляла возможности их рационального понимания. Я испрашивал у нее совета относительно своих пациентов, случаи которых мне представлялись клинически неопределенными или трудными для решения. И как это не может не показаться удивительным, при всех обстоятельствах, когда была возможность удостовериться в справедливости ее вердикта, И Цзин подтверждала себя со сверхъестественной точностью и аккуратностью как в случаях со мной, так и со многими моими коллегами и друзьями, которые поделились со мною своим опытом.

Один из них, университетский профессор, который, в частности, проявлял интерес к проблеме статистической достоверности, рассказал мне презанятную историю. Он хотел проверить И Цзин, задавая оракулу один и тот же вопрос каждый месяц и сопоставляя ответы с целью выявления возможных противоречий и непоследовательности. "И знаете ли вы, что произошло?" - сказал он мне некоторое время спустя. - "Вы не поверите мне, но я получал в точности один и тот же ответ всякий раз, когда я испытывал оракул!"

Стоит здесь привести еще один примечательный эпизод с одним моим весьма скептическим знакомым, который также вознамерился проверить И Цзин на деле. Однажды мы находились в летнем доме, стоявшем на вершине холма, подъем по которому был довольно длинен и крут. Этот знакомый приехал к нам нас навестить и, собираясь отправиться назад в скором времени, оставил свою машину у подножия нашего холма. Однако же его пребывание у нас затянулось в связи с разыгравшейся в тот день нешуточной бурей. В полночь, когда ливень еще вовсю продолжался, он решился заночевать и был в нерешительности относительно того, пригнать ли машину наверх или оставить ее там, где она была. Тогда один из нас предложил ему: "Почему бы вам не спросить совета у И Цзин?" Это был в самом деле подходящий случай для проверки. Ответом была 26-ая гексаграмма, текст которой гласил: "Большой человек укрощен, ему следует стоять, как он есть". И вторая строка: "Повозка и ось разъединились" [11]. Как и следовало ожидать, здравым решением было ничего не предпринимать по части передвижения в дождь и по темноте. Но самое удивительное для нас было в том, что подтвердило в действительности этот столь грозный вердикт: наутро, когда мы спустились вниз поглядеть, что с машиной, то увидели, что два – именно два, а не одно – колеса спущены... И вот вопрос, как могла И Цзин, или, если быть точными, бросаемые в случайном порядке монеты, "знать" об этом?

Этот феномен говорит об осмысленном поведении неорганической субстанции, полагаемой вполне "безжизненной." Монеты брошены и выпали в "случайном" порядке, однако, тем не менее, дело обстоит так, как будто бы они знают не только суть заданного вопроса, но и то, что неведомо самому спрашивающему – возможности и варианты исхода ситуации в соответствии с психологическими тенденциями спрашивающего и возможными подходами к разрешению проблемы. Более того, их "случайное" выпадение происходит так, как будто они знают или помнят то, что было написано в древней книге около четырех тысячелетий назад.

Это "поведение" бросаемых монет в их "действии", сообразном бессознательной динамике определенной и конкретной драматической ситуации, к которой взывает сознание спрашивающего, принуждают нас отказаться от идеи случая и самой "случайности." Что именно во всех практических смыслах определяет чисто случайное выпадение, происходящее от столь же случайного бросания и непредсказуемого движения воздуха, влияющего на процесс падения, в результате которого появляется определенная конфигурация, которая соответствует психическому импульсу (задаваемому вопросу) и экзистенциальной ситуации, неведомой самому спрашивающему, но точно известной некоему "полю," чем бы оно ни было. Конфигурация объектов внешнего мира выражает динамику формы, которая представляет психологический (задаваемый вопрос, умственное и эмоциональное состояние спрашивающего), а также неизвестный событийный порядок, осуществляемый посредством транспсихологического информационного содержания, которое находится как будто где-то "вне", в непространственном поле.

Осмысление подобных вещей еще не нашло себя в биологии, медицине и повседневной жизни, и, надо сказать, к существенному ущербу для понимания нашего положения на земле и в космосе, а также к неменьшему ущербу для решения вопросов лечения и экологических проблем.

 

Что имеет клиническое значение?

 

Мне вспоминается случай одного коллеги, который принял одну дозу Calcarea carbonica 10M по поводу выраженных лицевых acne – угревой сыпи. Первое, что он ощутил после приема лекарства, это были судорожные спазмы в пальцах рук. Эти спазмы имели место в течение нескольких дней и вызвали воспоминания из раннего детства: его мать сжимала ему пальцы точно таким же образом, желая отучить его от мастурбации. Эти воспоминания сопровождались пронзительным чувством стыда и вины по поводу своих неправильных и плохих действий. В данном случае некий полевой процесс был активирован лекарством, содержащим кальций, которое включает в себя кальциевый метаболизм, функции паращитовидных желез, с их функциональным выражением в тетанических спазмах. Это лекарство активировало также чувство стыда и его выражение в виде "потери лица" в форме лицевых acne. Все перечисленное выше оказалось включенным в поле Calcarea и было выявлено им, в соответствии с принципом временной регрессии закона Геринга. Это убедительно показывает, что память есть в мышцах, памятью обладает метаболизм кальция, паращитовидные железы и кожа. Но до приема лекарства эта память не была манифестирована в головном мозге: события были позабыты, и их последствия оставались неосознанными. Потребовалась память "мертвого вещества" и ее активация в головном мозге.

Можем ли мы таким образом заключить, что и болезнь, и лечение основываются на динамике поля?

Похоже на то, что правильность этого умозаключения подтверждается изрядно позабытыми экспериментами В.Э. Бойда [12]. В этих экспериментах пробы крови или слюны больного приводились ко взаимодействию с испытуемым здоровым человеком сообразно схеме определенного прибора – эманометра. Взятые в эксперимент патологические образцы биологических жидкостей всегда и с определенностью вызывали изменения звука абдоминальной перкуссии у испытуемого, что очевидно вызывалось изменениями автономной иннервации органов брюшной полости, обусловленной воздействиями поля больного, эманирующего от взятых в исследование образцов. Когда же в контур прибора вводился simillimum, описанные изменения прекращались и картина возвращалась к норме. Как можно видеть из этих экспериментов, болезнь, также как и эффект лекарства, оказываются связанными с индуктивным эффектом поля.

В психотерапевтической практике не только хорошо известен на деле, но и подробно и всесторонне описан феномен, исключительно аналогичный указанному выше. Имеется в виду то, что мы называем "психическая индукция" или "проективная идентификация". В действительности этот феномен, называемый нами "внушаемостью", возникает с регулярностью во всяких межличностных отношениях и, в частности, в психологии толпы. К.Г. Юнг говорил в этой связи о "психической инфекции." Мы бываем подвержены сильному воздействию со стороны другой личности или личностей и стремимся к тому, чтобы испытывать их эмоции как свои собственные. И в самом деле, если мы не защищены от таких воздействий сознательно, то эти чужие аффекты становятся нашими и могут привести к непредсказуемым действиям. Разозленный человек одним своим присутствием делает и нас разозленными, рядом с подавленным и депрессивным мрачнеет и наше настроение. Чье-либо более сильное личное поле действует на более слабое так, что последнее становится измененным или даже дезорганизованным. Этот феномен возникает с такой регулярностью, что при сознательном его использовании он может служить весьма полезным подспорьем в работе опытного психотерапевта. При обнаружении у себя какой-либо непривычной эмоции или помышления терапевт может предположить, что они переняты им от сидящего vis a vis пациента и могут информировать его о неизвестном для них обоих –  происходящем в бессознательном пациента в данный момент времени. С другой стороны, если не обращать на такие явления сознательного внимания, то такая динамика может принять вид психической инфекции и разрушить межличностные отношения, а также при определенных условиях стать причиной массовой психической "эпидемии".

При взаимодействии двух или более полей области их резонанса или подобия влияют друг на друга так, что более слабое поле подавляется и начинает стремиться принять образ поля более сильного.

В экспериментах Бойда "дезорганизующий индуцирующий эффект" исходил извне, и такая форма воздействия напоминает то, что мы привыкли называть инфекцией. Мы таким образом можем предположить, что микроорганизмы являются не более чем структурной видимостью, подобно "узловым точкам волн", о которых говорят физики, описывая проникающее поле – этот "гений" всякого заболевания. Этим можно объяснить феномен "эпидемических лекарств", которые выражают главным образом "личность" или "гений" распространяющейся болезни, а не конституцию того или иного больного. От подобной "инвазии" вполне возможно защититься посредством соответствующих эмоциональных, умственных и биологических установок. Здесь стоит вспомнить широко известный эксперимент Петтенкофера, немецкого ученого, который вознамерился опровергнуть утверждение Роберта Коха о том, что бактерии служат причиной болезни: нейтрализовав щелочами свой желудочный сок, Петтенкофер выпил живую культуру возбудителей холеры и остался при этом совершенно здоров. Конечно же, этот эксперимент не перечеркивает вовсе значение возбудителя инфекции, в данном случае холерной бациллы, но он показывает, что поле болезни, материальным выражением которого служит патогенный микроорганизм, может быть нейтрализовано средствами эмоциональной и психологической модификации биологического поля. Бойд достиг подобного же эффекта в своих экспериментах с эманометром, защищая испытуемого от болезненного воздействия посредством "клетки Фарадея".

Восприимчивость к болезни определяется тем, как эмоции, мысли и возрастные кризисы воздействуют на наше биологическое поле. Мы не можем в течение всей нашей жизни оставаться теми же самыми – также и наши физические субстанции, атомы и молекулы находятся в постоянном процессе изменения, как наши эмоциональные, умственные и витальные "субстанции" постоянно формируются во что-то новое. Новые импульсы, отношения и перспективы желают быть "рожденными" и интегрированными, а старый "материал" должен быть отброшен в процессе роста и индивидуации. Течение нашей жизни подвергает нас все более новым и новым конфликтам, и выходит так, что нашему status quo угрожают не только внешние события, но и наши внутренние обстоятельства, нисколько не желающие и подчас самым решительным образом сопротивляющиеся всякому изменению и обновлению. Существующие полевые паттерны разрушаются под воздействием индуктивных эффектов новых потребностей роста, точно так же как и нашими гневом, унынием, амбициями и т.д., а также реакциями на внешние и разного рода межличностные ситуации. Болезнь развивается тогда, когда наши возможности противостоять ей или интегрировать ее неадекватны данной ситуации.

Мы можем сказать, следовательно, что поле обладает свойством инвазивности, когда его резонансные эффекты приходят в конфликт или превосходят способности другого поля к сопротивлению этим резонансным эффектам или усвоению их. Последнее же ведет к угрозе целостности и самого существования наличествующих формо-образов (the existing form-patterns). Когда инвазивный агент превосходит по силе и разрушает биологическое поле, результатом бывает болезнь или смерть. В тех же случаях, когда воздействию новых элементов ставится преграда, как это было в экспериментах Петтенкофера и Бойда, мы можем говорить об иммунитете в органическом смысле, а в смысле психологическом речь должна идти о "твердости ego", т.е. инфекционное заболевание не развивается, яд не проявляет своей убийственной силы, а разрушительные энергии негативных мыслей и эмоций преодолеваются защитными барьерами. При оптимальных условиях всякое новое поле оказывается интегрированным и ассимилированным в уже существующий образ (pattern).

Если нарушение поля имеет внутреннюю, в нем самом коренящуюся, причину, разрешение этого нарушения возможно только путем интеграции, а постоянное сопротивление в таких случаях, как правило, приводит только к саморазрушительным последствиям. Эволюция процесса изменения не может в течение долгого времени иметь препятствия на своем пути. Цена, которую мы платим за сопротивление изменениям, выступает в форме экзистенциального тупика, прекращения развития, невроза и, довольно часто, соматизации в форме болезни или несчастного случая. Мы сталкиваемся с проблемами и трудностями в жизни не только по причине ошибок, совершенных нами в прошлом, но и для того, чтобы быть подвигнуты на движение вперед. Таким образом, постоянное возникновение новых полевых образов (field-patterns) с их потенциалом конфликта и возможного заболевания является сущностным элементом человеческого бытия, условием для всякого вообще созревания и роста. В этом смысле жизнь не является только лишь борьбой за выживание, как это представлял Дарвин, но представляет собой то, что мы можем назвать драматическим творением, стремлением воплотить и выразить вечно новые формы игры ради самой этой игры и только ради нее.

Этот факт постепенно начинает осознаваться биологической наукой. Исследователи стремятся отметить не только насквозь утилитарную адаптацию к условиям среды, но и присутствующую во всех естественных процессах тенденцию к творческой драматизации (creative dramatization) при создании большинства известных нам форм и структур.

Впечатляющим примером тому может служить биологический факт опущения тестикул. По мере увеличения их значения в процессе восходящей эволюции от рыб к млекопитающим тестикулы филогенетически опускаются сверху в полость таза и ниже; известный биолог Портманн назвал это "прямо парадоксальной ситуацией" [13]. Они выходят из брюшной полости и образуют scrotum. Портман настаивает на том, что нет никакой возможности объяснить этот факт соображениями естественного отбора. Этот процесс помещает органы, имеющие столь большое видосохраняющее значение, в положение весьма и весьма уязвимое для всякой опасности. Более того, ради этого "бесполезного" процесса тестикулам пришлось реадаптироваться к температурам, значительно более низким, чем в брюшной полости.

Так зачем же тогда имел место этот процесс?

Ответ может быть только один: исключительно для "артистического" драматического представления, а именно для декоративной демонстрации генитального пола – данный феномен представляется имеющим какой-то смысл. Для более убедительного подтверждения этого положения Портман указывает на феномен яркой цветной раскраски самцов, а также впечатляющее образование рогов, длинной шерсти в виде грив, великолепных, однако бесполезных и даже мешающих в борьбе, но довольно декоративных и выразительных в плане агрессивной маскулинности. Портман обращает также внимание на подобные "репрезентации" в искусстве XVI - XVII веков, где с такими подробностями живописали военных-наемников, а также некоторых животных (барана, леопарда или льва) в геральдических изображениях. Такое же значение имеют и те приспособления для пениса, которые являются деталями одежды у жителей Новой Гвинеи. Если бы некоторые из этих декоративных особенностей в самом деле имели бы какую-нибудь определенную видосохраняющую функцию для этих живых существ, то эти функции реализовались бы какими-либо относительно простыми способами и не требовали бы такого грандиозного и живописного оформления, как изгибы рогов антилопы, бороды дикого козла, загривка на шее у быка, полосатой окраски зебры, а также драматических ритуальных представлений, свойственных разнообразным животным – состязаний и турниров, рева оленей-самцов и т. д. Исходя из чисто практических соображений, нельзя не признать, что все эти формы и функции поистине "бесполезны", но, подобно агрессивной демонстрации эрегированного фаллоса у некоторых видов обезьян, они "предназначены" именно для "демонстрации", впечатляющего представления. И драматический смысл такого "представления" выражается в психологических эффектах, а также в определенных реакциях эндокринной и центральной нервной системы у участников и зрителей [14].

В практике психотерапии драматические акты также имеют очень большое значение. Терапевтический процесс начинается собственно тогда, когда события индивидуальной жизни и ее болезненные трудности приобретают смысл при их структурировании и упорядочении по законам истории или драмы. Осознание того факта, что пальцы зажаты для того, чтобы пресечь мастурбацию, и открытие того, что чувство стыда является следствием этого, совершенно новым способом связывает между собой явления и воспоминания, дотоле казавшиеся бессвязными и бессмысленными, в логически последовательную и обладающую смыслом форму, которую можно понять и усвоить.

Подобным этому образом наши лекарства воспринимаются как "картины", то есть опять же как драматические системы, которые могут быть сравниваемы на предмет соответствия с симптомологическими и личностными картинами пациентов.

Но если вообще вся динамика жизни есть драматическое творчество, то это вновь приводит нас к неизбежности конфликта, а поэтому также и к болезни. Драма не только включает в себя конфликт, но также и предполагает или даже нуждается в нем. Без конфликта и неопределенности исхода нет напряжения, нет драмы, следовательно, нет и жизненного стимула. Поэтому Герберт Фриче так емко и лаконично сказал:

"На всем своем протяжении жизнь, полнота которой конституирует целостное человеческое Я, должна быть снова и снова ограничиваема, сдерживаема, и организуема заново. Энергетические потенции этой целостности постоянно вырываются из под деспотической власти <общего порядка вещей> в качестве самоутверждающейся отдельной и самодовлеющей силы. Самоутверждение требует индивидуальных и обособленных путей реализации себя вместо того, чтобы оставаться элементом общей духовно-организуемой динамической реальности.

Однако же данные побуждения к отдельности и самодостаточности существования –  необходимы. Необходимы, ибо в обратном случае человек-микрокосм станет инертен и не сможет выучиться преодолевать анархические побуждения формирующих его сил и защищаться от них. Но именно они, эти силы, делают его больным. Болезнь, таким образом, необходима, и она фундаментальным образом является morbus sacer – священной болезнью" [15].

В равной мере как чрезмерное сдерживание сепаратизма этих паттернов, вторгающихся и нарушающих наше равновесие, так и потворствование им может привести нас к болезни. Болезнь здесь является высшей точкой, некоторой критической фазой драматического конфликта между предустановленным порядком вещей и требованиями новых импульсов. Таким образом, болезнь является потенциальной фазой роста, и это также верно для тела, как и для души (psyche) и ума. Происходит, похоже, так: если что-то не может быть осознано и с готовностью ассимилировано психологическим ростом, то оно стремится достигнуть нашего понимания через вещественный уровень, в форме соматического органического заболевания или какого-либо внешнего события, которое находится вне сферы нашего влияния. Ибо, как показывает И Цзин, наше истинное большое и всеобъемлющее Я способно контролировать и организовывать то, что мы привыкли называть внешними вещами и событиями. В самом деле, если оно способно управлять падением монет, то может и влиять на вещи, возникающие на нашем пути, даже на автомобиль, который может нас сбить.

Однако данное суждение крайне легко неправильно понять. Может возникнуть мысль, что все болезни и несчастные случаи с необходимостью представляют собой следствия наших "проступков" и являются "наказанием" за "неправильные" способы существования. Действительно, в некоторых случаях имеют место неоспоримые свидетельства такой прямой причинно-следственной связи у болезней и пагубных привычек, но чрезмерные обобщения относительно этого факта чреваты сильным упрощением истинной картины явлений. Болезнь не является исключительно предметом и следствием какого-либо "проступка", а может быть выражением новой жизненной динамики, для уяснения которой наше сознание еще не достаточно готово. Всякий человек имеет пределы своим познавательным и интегративным возможностям, своим знаниям и проницательности в определенное время и на определенной стадии развития. Очевидно, поэтому никто в полной мере не может избежать опыта органического заболевания как пути расширения понимания и осведомленности относительно себя и мира. Мы не являемся бесплотными существами. Наши чувства и эмоции глубоко вовлечены в нашу нейровегетативную сферу, вплоть до тонуса мускулатуры, и запечатлены в ней. На этом факте основывается вся система биоэнергетики. Мы познаем реальность и адаптируемся к ней также и через внутрителесный дискомфорт, а когда достигается окончательный адаптационный предел – что рано или поздно происходит со всяким человеком, –  в качестве последнего из врачей приходит смерть. Мы это знаем по опыту психологической работы и по опыту назначения гомеопатических лекарств больным в некурабельных состояниях. Лекарство в таком случае будет "лечить", облегчая наступление смерти. По всей вероятности – для того, чтобы проблема была поднята "снова и еще раз", как это, похоже, следует из некоторых сновидений.

 

Что с чем должно совпадать согласно закону подобия?

Перво-наперво мы должны понять, чем конституируется собственно подобие. Подобие основывается на тождестве фундаментального или сущностного паттерна при всей разнице в деталях на уровне предметной манифестации. Когда мы заключаем, что эти два треугольника подобны, мы подразумеваем, что они имеют один и тот же – тождественный –  треугольный паттерн конфигурации и одни и те же угловые пропорции. Но, несмотря на то, что эти основные особенности формы здесь идентичны, размеры оказываются разными. Подобие, следовательно, должно пониматься как идентичность имплицитного, т.е. внутренне присущего, порядка при имеющихся различиях эксплицитной, т.е. внешней, манифестации.  

 

Почему это совпадение дает терапевтический эффект?

Мы можем добиться более глубокого понимания этого кажущегося парадокса, если взглянем на него в том свете, который аккумулирован практикой психотерапии. Ветераны вьетнамской войны весьма многому здесь нас научили. Представим себе неврозы военного времени, боевой психологический шок или самодовлеющий ужас кровавого побоища. Эти страдания не могут быть излечены простым забвением вызвавших их фактов. По сути дела, большинство ветеранов как раз чаще всего и заболевают от того, что они стремятся (и им кажется, что это удается) забыть эти обстоятельства, т.е., выражаясь точнее, удалить из содержания сознания некоторое содержание их жизненного опыта. Но однако же на "забытом" бессознательном уровне память продолжает свое существование в форме психосоматической патологии. И как раз напротив, как это ни покажется парадоксальным, для этих ветеранов необходимо, чтобы они все вспомнили и даже более, чем просто вспомнили – самым интенсивным образом оживили в себе эмоционально, визуально и кинестетически весь объем своего травматического опыта.

Но для того, чтобы вызвать это оживление памяти, нет никакой необходимости опять помещать человека на поле боя или вновь наносить ему раны и травмы. Содержание оживает в памяти, фантазии, направляемом воображении или под воздействием гипноза, иначе говоря, процесс происходит в "десубстанционализированной", символической или подобной форме, а не идентично исходной ситуации. Пациенты подвергаются воздействию "потенцированного" simillimum, имплицитно, архетипически или сущностно подобного истинным патогенетическим факторам.

Несколько более сложный, но по сути аналогичный процесс лежит в самой сердцевине всей глубинной аналитической психотерапии. Взять к примеру травматический опыт, "неврозы военного времени" нашего детства – их признаки с неизбежностью присутствуют у всякого человека этого поколения, поскольку, если они не были получены прямо и непосредственно, то развились под влиянием случившегося с близкими, родителями, братьями и сестрами, учителями и друзьями. Многие такие больные были излечены посредством повторного переживания травматических обстоятельств, в памяти или в фантазии, или посредством так называемого феномена переноса, а именно, особой связи с личностью терапевта, который воспринимался так, как если бы он был отцом, матерью, сестрой или братом. Несмотря на то, что терапевт не является никем из этих людей, но если подобие драмы детства повторно убедительно разыгрывается – терапевт становится подобием кого-то из них. То есть терапевт "назначает" пациенту себя в качестве некоего simillimum по отношению к патогенетическим факторам. В силу вызова и активации травматических элементов, например, если активировать опыт общения с тираническим и эмоционально подавляющим отцом, посредством благоволящего и доброжелательно-поддерживающего отеческого поведения терапевт может пробудить отеческую сущность или безусловный архетипический потенциал Отца. И это пробуждение будет способствовать нормализации внутренних отношений с отцом, а точнее, способов реагирования пациента на авторитарные фигуры, а также на его способность действовать в отеческой или иной авторитарной форме.

Терапевтическая эффективность символического опыта (иными словами, воздействия подобного поля), основывается на факте установления связи с творческой силой имплицитного измерения морфического информационного поля, в силу чего и достигается многозначный и осмысленный порядок.

Основоположник логотерапии Виктор Франкл привлек наше внимание к тому факту, что многозначный и осмысленный порядок поддерживает в нас здоровье и саму жизнь. Будучи узником концентрационного лагеря, Франкл убедился в том, что те люди, которым удавалось выжить в тех условиях, совсем не обязательно были физически крепкими. Гораздо большее значение имела способность к постижению смысла или аспектов высшего порядка в том, что через что они принуждены были пройти. Связь со смыслом, архетипическим паттерном, с имплицитным творческим порядком или духовностью открывает информационные каналы, которые поддерживают и восстанавливают здоровье. Это приобщение к информационным каналам может быть осуществлена психологически или духовно (символические переживания или вера), или посредством активированного подобного "сущностного" поля определенного вещества, а также прямой стимуляцией такой области определенного поля, каким является акупунктурный меридиан.

Из всего того, что мы обсуждаем, следуют весьма впечатляющие выводы. Стоит только представить себе тот факт, что для всякого человеческого состояния существует соответствующий зеркальный паттерн во "внешнем" веществе. Все, что касается болезней и потенциала роста человека, этого микрокосма, может быть найдено в макрокосмической информации тела нашей матери, Земли. Мы являемся некоторыми аспектами, микрокосмическими репликациями широчайшего космического процесса создания форм.

Пожалуй, не будет выглядеть натянутым и малоубедительным утверждение, что все наши пороки и болезни могут быть формами связи с планетой Земля, в частности, потому, что мы прибегаем к помощи воздействия полей внешних по отношению к нам медицинских субстанций. Вполне возможно, что каким-то пока еще для нас непонятным образом, определенная форма развития сознания имеет значение не только для нас самих, но и для целостного планетарного процесса. Я оставлю вам возможность поразмышлять над тем, что бы это могло значить, принимая во внимание то, что наши химические (и фармацевтические в том числе) технологии постоянно загрязняют и отравляют и Землю, и нас самих вместе с ней.

В заключение я все же напомню вам о том, что мы вообще подвергаемся несчастью или болезни не только вследствие, но и для того чтобы. А именно для того, чтобы быть подвигнутым к новым уровням понимания и развития. Когда нас осаждают трудности или болезни, это может быть подходящей ситуацией для того, чтобы задаться не только вопросом: "Чем, какими своими действиями я навлек на себя все это?" или "В чем здесь моя вина?", но также и "Чему все это стремится научить меня?" Наша потребность в учении, развитии и росте, пока мы живем на Земле, не является предметом вины и осуждения – ее суть лежит в области получения определенного опыта через нахождение соответствующего simillimum вне нас и смысла внутри нас.

 

 

Литература:

 

1. R. Sheldrake, A New Science of Life, J.P. Tarcher Inc., Los Angeles, 1981.
2. E. SchrOdinger, Science and Humanism, CambridgeUniv. Press, 1951, pp. 20-21.
3. Quoted in M. Capek, The Philosophical Impact of Modern Physics, Princeton, Van Nostrand, 1969, p. 319.
4. D.Bohm, Wholeness and the Implicate Order, Ark Paperback, Routledge Kegan Paul, London, 1980, p.l4.
5. R. Oppenheimer, Analogy in Science, The American Psychologist, Vol. 11, No. 3, March 1956, p. 131.
6. Ibid.,p.l32.
7. J. Gleick, Chaos, Viking, New York, 1987, p. 255. 8. C.G.Jung, Collected Works, Vol. 8, PrincetonUniversity Press, 1960, p. 417.
8. Для иллюстрации Дэвид Бом предлагает сравнение с простым экспериментом: представим себе два стеклянных цилиндра, меньший из которых помещен в больший, а пространство между ними заполнено вязким глицерином. В глицерин добавляют каплю фиолетовой краски, которая образует пятно. Когда один из цилиндров начинают медленно вращать, пятно растягивается в тонкую струю. По мере продолжения вращения она делается все тоньше и тоньше, пока не станет полностью невидимой. А когда направление вращения меняется на противоположное, то струя, а затем и пятно, возникают вновь, как сотворенные "ex nihilo" из ничего, или, лучше сказать, из предшествовавшего им невидимого информационного паттерна.
9. R. Sheldrake, The Presence of the Past, Times Books, New York, 1988, p. xviii-xix.
10. Transl. Greg Whincup, Doubleday, New York, 1986. В хорошо известном переводе Рихарда Вильхельма эта строка читается так: "Оси вынуты из повозки".
11. Wm. E. Boyd, The Relationship of Certain Electrophysical Phenomena to Homeopathy with Special Reference to Emanometer Research,London, 1923.

The Boyd Emanometer Research and the Related Physical Phenomena.

Ibid 1925. The Emanometer Research and Homeopathy.

Ibid. 1928. The Emanometer and Disease.

Ibid.1933 The British Homeopathic Journal.

Ibid. London.

13. Alfred Portmann, Biologie und Geist, Rhein Verlag, Zurich, 1956, p. 23ff.
14. Portmann, Op. cit. p. 189.
15. Herbert Fritsche, Erlцsung durch die Schlange, Klett, Stuttgart, p. 118.

 

 

Анализ динамической тотальности: Sepia

 

В целях интеграции многообразного и разностороннего материала гомеопатических испытаний и клинической симптоматологии в одно определенное органическое целое мы полагаем, что данное разнообразие физических, химических, биологических, морфологических и поведенческих особенностей и характеристик возможного лекарства  (т.е. вещества минерального, растительного или животного происхождения) представляет собой именно и единственно различные фазы проявления одной и той же формирующей функциональной сущности (formative functional entity). Мы также полагаем, что тот же самый функциональный архетип проявляет себя и в психических, и в соматических симптомах гомеопатического испытания, и в клинических расстройствах конкретного пациента.

Для того чтобы понять смысл того сущностного принципа, который определяет все проявления энергетического поля того или иного вещества во всем их многообразии, в качестве отправных точек следует взять наиболее яркие и своеобразные характеристики и наиболее необычные черты этого вещества. Те ключевые симптомы, посредством которых мы стремимся распутать и уяснить себе взаимосвязанный контекст фармакодинамики, психических и соматических функций, могут быть собственно симптомами пациента (например, отвращение к обществу у Natrum munaticum), физикохимическими свойствами самого вещества (например, люминесценция фосфора) или отражением тех или иных сторон жизни растения или животного (например, сухость Lycopodium или создание чернильного облака у Sepia).

В случае Sepia следует обратить пристальное внимание на ее необычную форму и противоречивый феномен света и тьмы, которые производит это животное. Каракатица (Sepia off.) принадлежит к семейству моллюсков, к которому также относятся устрицы, мидии, улитки и др. Все моллюски представляют собой вариации определенного основного формо-образа (form-pattern), а именно сочетания мягкого желеобразного, несегментированного тела, заключенного в жёсткую известковую оболочку. Метаморфозы этого образа достигают своей кульминации в исключительно полярной противоположности устрицы и каракатицы, а улитка в этом смысле занимает здесь промежуточное положение.

В этом семействе устрица имеет наименее дифференцированное туловище при полном отсутствии каких-либо конечностей. Это животное полностью заключено в свою оболочку, и оно абсолютно неподвижно, поскольку накрепко прикреплено к скале. Его единственная жизненная экспрессия состоит в медленном и размеренном открывании и закрывании своей оболочки. Улитка более дифференцирована и имеет нечто подобное конечностям, которые она может протягивать наружу и внутрь своей оболочки – это делает ее способной к ее столь пресловутому сверхмедленному передвижению. В свою очередь, каракатица принадлежит к противоположной крайности высвобождения себя из пассивной неподвижности устрицы. Ее жизненная активность сосредоточена в относительно высокоразвитых конечностях, которые и вовсе на этой стадии развития нельзя убрать в оболочку. Она имеет пару ребер, которые также способствуют ее быстрому движению, восемь передних конечностей и пару щупалец, прикрепленных близко к оральному отверстию головы. Выбрасывание щупалец делает каракатицу способной буквально к молниеносному движению, они выглядят как пара хищных языков, когда добыча вот-вот должна быть схвачена.

Если сопоставить и сравнить различные конфигурации тела, заключенного в оболочку – базовую морфологическую модель моллюска, – то можно видеть, что этот прототип претерпевает процесс обращения в свою противоположность: от простейшего образа, выраженного в устрице, происходит движение в сторону расширения возможностей, находящее свою кульминацию в каракатице. Преобладающая тенденция в конфигурации Sepia поражает нас тем, что она буквально опрокидывает тот формо-образ (form-pattern), из которого ее развитие брало свое начало, мы видим некий род восстания против заключенности в оболочку, против мягкости, неподвижности и бесстрастного покоя.

Этот же формирующий принцип, знакомый нам по архетипу неподвижной и скрытой под оболочкой желеобразной субстанции, мы находим вновь в конфигурации человеческого черепа, который заключает и хранит в себе столь же желеобразную и внешне морфологически малодифференцированную субстанцию головного мозга, подвешенную и прочно закрепленную в среде цереброспинальной жидкости. То же самое мы можем видеть и в беременной матке, заключающей и хранящей в себе медленно дифференцирующуюся субстанцию плода. Аналогичная функциональная тенденция лежит в основе общей способности ограждать и предохранять нечто внутреннее от внешних воздействий. С биологической точки зрения, это означает устойчивость в отношении инфекций и уплотнение тканей, препятствующее их избыточной гидратации. Когда эта функция недостаточна, результатом бывает повышенная восприимчивость к инфекциям и экссудативный диатез, а именно и то и другое весьма характерно для пациентов, нуждающихся в назначении Calcarea carbonica – гомеопатического препарата из потенцированной устричной раковины. А с психологической точки зрения это означает интроверсию и ограждение себя от мира, который находится как вне, так и  внутри личности. Так же, как сознательная активность мозга находится в зависимости от его местоположения внутри твердого и прочного черепа, и активность самого средоточия индивидуального сознания (человеческого Я) выходит из первоначальной бессознательности в процессе отделения и ограждения себя ото всего, что есть не Я.

Образ некоей мягкости, заключенной в твердую оболочку, присутствует также в алхимии как vas или "герметический сосуд", содержащий в себе materia prima, недифференцированную первичную творческую материнскую материю – matrix. Точно так же этот образ появляется в сновидениях вполне современных людей. Все эти вариации на тему одного и того же формирующего принципа представляют собой источник физической и духовной творческой активности, из которой стремится вырваться то самое средоточие человеческой самости для своего выражения как противоположности окружающей аморфности [1]. Соответственно этому, сам принцип алхимического сосуда (vas) неотъемлемо присущ как голове [2], так и в той же мере представляет первичную творческую материнскую материю, содержащуюся в матке [3], том месте, где происходит творение в самом физически осязаемом смысле. А в самом общем своем смысле этот комплекс форм представляет собой земной, физический и предельно выраженный женственный принцип [4].

Этот принцип в его чистейшей и ничем не нарушенной форме воплощен в устрице, и это в полной мере подтверждается патогенезом Calcarea carbonica. С другой стороны, динамическая жизненная экспрессия Sepia, превращающая интроверсию в экстраверсию, тем самым в самой своей основе восстает против созерцательной, пассивной и закрытой со всех сторон фемининности.

Однако же полное ниспровержение того исходного формо-образа, с которого началось развитие моллюска, не может быть в полной мере завершено. Как бы то ни было, но половина тела каракатицы, несмотря на все её попытки освободиться, должна оставаться в оболочке. То же самое мы можем сказать об иных наших, нежелательных для нас, свойствах темперамента, сексуальности и эмоциональной сферы, которые при всей их нежелательности мы не можем просто отбросить, ибо их единственно можно только медленно и постепенно трансформировать в сознательном постижении с тем, чтобы расширить свой мир чувственно-инстинктивного восприятия, который и является первично и по преимуществу женской сферой выражения и опыта. Постепенный рост и развитие всегда уступают неистовым и протестным проявлениям жизни, и если подавление становится на место постепенной трансформации, то с неизбежностью возникает патология, и вызов, бросаемый подавлению со стороны податливых и восприимчивых женственных качеств, символизируемых "творческим сосудом", таким образом, становится ключевым моментом патологии Sepia. Следует подчеркнуть, что подавленные качества нисколько не прекращают своего существования. Более того, они приобретают негативные и извращенные свойства, что находит свое отражение в явных и доступных наблюдению функциональных проявлениях.  

В биологическом отношении, подавление сексуальной функции ведет к искажению и деформации всех форм жизненной активности тела. Оно порождает циркуляторные и конгестивные расстройства (стаз), общее психофизическое напряжение и наклонность к спазмам во всех произвольных и непроизвольных мышечных группах, органах и системах, наряду с общей нервной гипервозбудимостью [5]. В эмоциональной сфере подавление сексуальности и фемининных проявлений, свойств и черт ведет к тревоге, беспокойству, депрессивным расстройствам, ригидности мышления и догматизму, а также к бесконтрольным, сумасбродным, безрассудным и противоречивым неврастеническим состояниям.

Особенно этот "маскулинный протест", если позволительно здесь будет использовать данный психоаналитический термин, делает женщину, подавляющую свою фемининность, суетливой, беспокойной, нервозной, сварливой и упрямой мегерой. Мужчина, который подавил (или не развил) в себе свою фемининную сторону становится огрубелым, низменным и вульгарным, эгоистичным и примитивно узколобым (narrow-minded). Вследствие этого подавления он может пасть жертвой непонятных, непостижимых и странных для него самого эмоциональных или даже истерических импульсов, которые вырываются на поверхность, когда подавленная и ограничиваемая в своих проявлениях функция, стремясь к реваншу, прорывает установленные для неё психологические плотины. Позднее мы увидим, как все эти прекрасно всем известные черты Sepia находят свое подтверждение в расстройствах эндокринных желез, отражающих проявления того же самого процесса в его биологической метаморфозе.

Отметим здесь, не особо углубляясь в суть этого предмета, что сам факт неприятия своего бытия (или какой-либо его стороны) есть выражение в высшей степени индивидуалистического личностного устремления. Комплементарная взаимосвязь между Sepia и Natrum muriaticum, по всей вероятности, лежит в этой области, поскольку последний представляет собой силу высвобождения индивидуальной личности [6]. Размышляя над различиями этих двух лекарств, можно почувствовать, тем не менее, что личность Natrum muriaticum тяготеет к асоциальности вследствие своей эмоциональной изолированности как от окружающих обстоятельств, так и от внутренних побуждений; изоляция Sepia несет на себе печать вполне сознательного и продуманного отчуждения и упрямого своенравия или состояния крайней степени жизненного истощения, требующего одиночества с тем, чтобы "залечить свои раны".

Такая проблематическая позиция по отношению к фемининному принципу, в том виде, как он выражен в морфологическом архетипе, дополняется подобным же полярным напряжением в биологическом функционировании в отношении того, что касается света и тьмы.

Далее следует рассмотреть собственно описание каракатицы:

"Когда она бывает особенно возбуждена или в период копуляции, имеет место ослепительная цветовая демонстрация... В период оплодотворения самка плывет по поверхности воды ночью, излучая яркое люминесцентное свечение. Самцы же мчатся за ней в погоню, подобные светящимся стрелам... Когда она бывает чем-либо напугана, то в воду выбрасывается облако черных чернил... Первоначально это явление расценивалось в том плане, что чернила образуют непрозрачный экран, за которым животное может спрятаться от преследования. Новейшие исследования показывают, что выброшенная чернильная струя довольно долго держится в воде, не растворяясь в ней, в качестве самостоятельного объекта и служит ложной целью для отвлечения внимания врага, пока каракатица меняет свой цвет и делает стремительный рывок в другом направлении" [7].

Эти чернила, которые в виде сухого вещества составляют исходную субстанцию для нашего лекарства, по своему химическому составу являются меланином [8, 9]. Довольно интересно также и то, что они имеют довольно высокое содержание серы [8] и солей кальция [9].

Примечательно, что Sepia имеет люминесцентные свойства, что роднит ее в этом отношении с неорганическим фосфором, который также способен генерировать свет. В следующей главе патогенез Phosphorus будет рассмотрен сквозь призму организации человеческого существа и объяснен как искажение светового принципа на всем протяжении уровней души и тела [10]. На морфологическом плане Sepia включает в себя полярную антитезу творческому фемининному принципу устрицы, однако и на функциональном плане в ней можно наблюдать присущую ей световую активность наряду с развитием полярной противоположности этому: способностью создавать "темного двойника." Исследование фосфора [10] показывает, что на душевном плане свет проявляет себя как сознательная активность, интеллект и самоконтроль; в биологическом смысле он выражает себя в общей витальности, кроветворении и твердости физической структуры организма, имея при этом особенно значительный эффект на надпочечные железы, портальную и дыхательную системы. Вся эта общая совокупность характерна также в полной мере и для Sepia, которая клинически комплементарна Phosphorus.

В противоположность свету, тьма олицетворяет собой бессознательный, фемининный, земной принцип [11]. Что же, однако, лежит в основе того процесса, который сопровождается образованием темного двойника, и каков его смысл? Как он, представляя собой прямую антитезу световым свойствам Sepia, отражается на поверхности явлений? Как уже об этом шла речь в другом исследовании [12], мы можем гипотетически предположить, что обусловливающие биологические и морфологические феномены, природные тенденции, стремящиеся объективизировать формо-образы в их манифестациях, могут быть сопоставлены с теми тенденциями, которые позволяют нам воспринимать и переживать символы. Таким образом природа, этот великий творец символов, предлагает нам интерпретативный подход, аналогичный технике аналитической психологии. Если мы продолжим развитие этой гипотезы, то сможем сказать, что под влиянием стресса темное начало, а именно бессознательное, проецируется на поверхность явлений и захватывает ее. Индивидуум, как нам о нем известно, "меняет окраску" и полностью исчезает из нашего поля зрения.

Самое восхитительное описание такого рода явления, как актуальной психологической ситуации, принадлежит К.Г. Юнгу [13].

 

Все скрытые свойства человеческой натуры становятся явными под влиянием эмоционального стресса, который предоставляет идеальные условия для манифестации содержания бессознательного. Человек, будучи охвачен эмоциональными переживаниями, становится "вне себя" и бессознательное получает возможность выйти на поверхность. [Курсив здесь и далее в этой цитате мой. - Э.У.] По самой своей сути эмоция является вторжением бессознательной личности… С точки зрения примитивного сознания, человек, охваченный сильной эмоцией, считался одержимым дьяволом или бесом... Та внутренняя личность человека, в которой собраны и суммированы неподконтрольные ему эмоциональные проявления, содержит в качестве первого плана все его низшие и худшие свойства и особенности. Ровные и спокойные люди, мы любим и высоко ценим страдания, происходящие из несовершенств нашего характера, с которым мы заключаем определенного рода соглашение. Когда люди находятся не в лучшем своем виде, все эти пороки становятся ясно видимы. Я назвал эту низшую и наименее достойную одобрения часть личности тенью... Однако эта тень не единственное, что вызывается к действительности эмоциональным беспокойством, и ее одной совершенно недостаточно для объяснения того, почему человек имеет в определенных обстоятельствах отчетливое чувство, что он "сам не свой" или что он "вне себя". В такие периоды времени то, что происходит с человеком, мы, будучи в позитивном настрое относительно него и в обычном к нему отношении, не любим ему приписывать как его свойства…

Эта странность возникает в связи с появлением в этом человеке другого характера, того, что мы обычно не стремимся соотносить с его сознательной личностью и его Я... Стоит нам сопоставить между собой большое количество различных эмоционально насыщенных событий, как мы легко убедимся в том, что этот самый характер возникает вновь и вновь в каждом из них. По этой причине мы можем приписать эту целостность к свойствам бессознательной личности и отнести к ней эти эмоциональные вторжения...

Когда человек вполне владеет собой, есть весьма малая возможность увидеть что-либо из области другой его стороны, но стоит вам увидеть того же человека в дурном расположении духа, вы найдёте его определенно иной личностью. Для наблюдателя, отточившего свой взгляд и имеющего достаточный практический опыт, становится доступным восприятие признаков мужчины в женщине и женщины в мужчине. Порой это бывает весьма примечательно: мужчина, обычно альтруистического склада, великодушный, благородный и добрый, дружелюбный, любезный и рассудительный, вдруг под влиянием порыва настроения становится мелочно низменным, отвратительно эгоистичным и неразумно предвзятым. Женщина, обычно мягкого и миролюбивого нрава, становится вздорной, сварливой, упрямой и глупой мегерой. Достаточно легко наблюдать, что женщины старшего возраста приобретают маскулинные качества: оволосение на лице, огрубение голоса, остроту и настойчивость ума. Мужчина в преклонном возрасте, напротив, склонен становиться мягким, "душевным" стариком, приятным в общении, чадолюбивым, сентиментальным и вообще более эмоциональным. Анатомические формы приобретают с возрастом округлость очертаний, возрастает интерес к семейной и домашней жизни, генеалогии, сплетням и проч. Женщины же во второй половине жизни нередко берут на себя деловую ответственность, а их мужья при этом начинают играть не более, чем второстепенные и вспомогательные роли...

Стоит начать изучать эти повсеместно распространенные явления с должным вниманием и тщанием, как вам откроется эта "другая сторона" как черта характера, и вы сможете создать для себя образ того, что я имею в виду под "anima" (женщина в мужчине)  и "animus" (мужчина в женщине).

Читателя может поразить тот факт, что "тень" в моем описании не очень-то сильно отличается от картины "anima". Это объясняется тем, что я говорил только о наиболее заметных и поверхностных аспектах этих фигур бессознательного.

 

Это, однако же, именно тот "наиболее заметный и поверхностный аспект", в котором "тень" объединена с душевными импульсами противоположного пола, и именно с этим мы имеем дело, разбирая феноменологию Sepia. Если использовать терминологию К.Г.Юнга, то следует иметь в виду, что "тень" означает человеческое "темное alter ego", низшую, неприемлемую, нераскрытую или подавленную часть его существа. Символическую ее репрезентацию можно видеть в фигуре Сатаны, дьявола, или " темного двойника", злого духа или демона, шекспировского Калибана и т.д.

Такой "темный двойник" вполне конкретным образом производит каракатица в своей "эмоциональной вспышке." "Anima" или "animus," с которыми "тень" склонна объединяться в этом наиболее заметном и поверхностном аспекте, является гетеросексуальным побуждающим психическим импульсом. К.Г.Юнг акцентировал внимание на том факте, что этот побуждающий и ведущий личностный аспект бессознательной душевной жизни всякого человека несет в себе характерные черты противоположного пола. В области бессознательного он, таким образом, представляет функцию, которая уравновешивает и дополняет манифестную и сознательную позицию данной личности.

Нижеследующие цитаты из психоаналитической литературы [14, 15], возможно, будут способствовать лучшему пониманию обсуждаемой проблемы:

 

Архетипическая фигура душевного образа, стоящего за соответствующей контрасексуальной частью psyche, так или иначе показывает, как составлено и образовано наше личное отношение к этому предмету, отчасти оно является осадком всего совокупного человеческого опыта восприятия противоположного пола... Этот душевный образ представляет собой более или менее жестко составленный функциональный комплекс, и неспособность отличить его от собственно человеческого Я ведет к таким феноменам, какие можно наблюдать у мужчины в дурном расположении духа, побуждаемого фемининными порывами, руководимого своими эмоциями, или у рационализирующей и одержимой своим " animus " женщины, которая всегда всё знает лучше, чем кто бы то ни было, и склонна на все реагировать на мужской манер, т.е. не инстинктивно.

Эта странная для нас воля порой делается ощутимой где-то внутри нас, воплощая в себе всё то, что нам самим кажется наиболее нежелательным и неприемлемым. Вовсе не обязательно считать эту другую волю злом – она может стать лучше с тем, чтобы потом быть пережитой как ведущее и вдохновляющее высшее существо, как ангел-хранитель или гений в духе сократовского даймона - "daimonion" [14].

"Anima" вовсе не всегда является символом и выражением сущности "змеи" – опасностей, исходящих от тех темных побуждений, которые ждут своего часа искушения во тьме глубин бессознательного, – вместе с тем она означает внутренний свет человека и его вдохновение, ведущее его вверх, а не вниз. Так же и "animus" представляет собой не только пресловутого "дьявола мнений", отступника от логики, но также и созидательное, творческое существо, включающее в себя не только собственно маскулинную продуктивность, но и способность к высшей в духовном смысле оплодотворяющей деятельности сообразно тому, что в античности называлось "logos spermatikos." Так же, как мужчина дает рождение плодам трудов своих – законченному целому из глубин своей внутренней фемининности, и "anima", таким образом, становится его вдохновляющей музой, так и внутренняя маскулинность женщины порой дает начало творческому семени, способному оплодотворить женственное в мужчине.... И если женщина однажды осознает это, если поймет, что ей нужно делать со своим бессознательным, и позволит себе следовать своему внутреннему голосу, то в дальнейшем уже только от нее самой будет зависеть, станет ли она истинной вдохновительницей – "femme inspiratrice" – или же "всадницей принципов," стремящейся, чтобы при всех обстоятельствах последнее слово было бы непременно за ней и никем иным; одним словом, только от нее будет зависеть, кем она станет для мужчины – Беатриче или Ксантиппой [15].

 

Теперь следует обсудить то, что получается в результате смешения "тени" с "animus" или "anima" и что означает это смешение. Когда некто не желает принимать те или иные свои качества, результатом этого обычно бывает подавление той темной стороны человеческого существа, которая на самом деле нуждается не в подавлении, а в терпеливом приятии, ибо только последнее способно обеспечить ее трансформацию и постепенное перерастание и сближение с качествами положительными.

В силу указанного подавления, негативные качества остаются внутри личности и продолжают свое существование в бессознательном в качестве "тени", так они могут искажать, деформировать и отравлять бессознательную душевную жизнь, растворяя и поглощая в себя гетеросексуальную комплементарную личность, которой предназначено быть ведущей силой души в ее эволюции. "Animus" или "anima", долженствующие быть импульсом, ведущим вперед, становятся, таким образом, навязчивостью и одержимостью, дьявольским искушением и соблазном, когда они становятся "заражены" теневой стороной человеческого существа. В мифологии этот психический процесс предстает перед нами как падение Люцифера с небес в темницу земли (бессознательное). Ангел Света (сознание, Phosphorus), в силу своего вызова, брошенного эволюции человека, и своего восстания против нее [16], был трансформирован в князя тьмы (бессознательное) и с этих пор стал Сатаной, верховным врагом и искусителем, властвующим над огнем и серой. Примечательно, что само слово Sulphur (sol - солнце, ferre – нести)  на самом деле означает скованные внутренностью земли силы солнца, проявляющие себя вулканической активностью, угольными отложениями и пр. Таким образом, преисподняя, или область Sulphur, является бессознательным психическим инфрамиром [17], который, увы, весьма часто управляется не солнцем высшего Я [18], но той частью нашей личности, которую, вместо того чтобы ей дать возможности выражения и эволюции ее проблем, мы содержим в черном теле презрения и подавления. Тем самым, психологически извержения "темного двойника" Sepia являет собой комплементарный, гетеросексуальный, психический фактор, который в силу его подавления приобретает темный характер, образуя единое целое с "тенью". Так оно проявляет себя негативными и даже дьявольскими чертами и качествами. Совершенно особые свойства дьяволова искушения и соблазна это единое целое приобретает, являясь в одеждах, свойственных противоположному полу, что представляет собой психологический смысл таких сущностей, как "суккубы" и "инкубы" Средних Веков [19].

Тогда, как следует из изложенного выше, репрессивная тенденция Sepia проявляется по преимуществу и в высшей степени против ее фемининного характера. Эта особенная жизненная трудность в самом деле чаще всего встречается у женщин с маскулинным образом поведения, и, кроме того, этот факт в полной мере подтверждается клиническими наблюдениями. Точно так же и функциональная связь Sepia и Sulphur не может выглядеть неожиданностью ввиду приведенного выше анализа их психологических корреляций.

Все выглядит так, как будто сама природа стремится объединить два главных направления проблемы Sepia, а именно отношение к фемининности per se, которую олицетворяет устричная раковина (Calcarea carb ), и отношение к психологической экспрессии, символизируемой искушениями и соблазнами Сатаны (Sulphur), поскольку соли кальция и сера являются наряду с меланином главными компонентами чернильного облака Sepia [21, 22]. А поскольку меланин является промежуточным продуктом обмена адреналина, нам, по всей видимости, следует искать физиологический аспект рассмотренных нами психологических явлений в расстройствах симпато-адреналовых функций. Эндокринология подтверждает нашу гипотезу и предоставляет нам ключ к пониманию соматических аспектов, связанных с данной патологией.

Общеизвестно, что пол определяется преобладающим функционированием генов, ответственных за формирование мужского или женского фенотипа. И те, и другие гены, происходя из сперматозоидов и яйцеклеток, комбинируются в хромосомах после оплодотворения. Таким образом, в самом строгом биологическом смысле можно утверждать, что каждое существо содержит в себе признаки противоположного пола. К тому же сами по себе половые гормоны не являются абсолютно поло-специфичными факторами, а только стимуляторами проявлений уже заданного и предопределенного хромосомной структурой пола. В конечном итоге можно сказать, что вся совокупность личности, как она есть, определяет пол, гонады же только проявляют и акцентуируют его [22]. И если гонады сохраняют и усиливают преобладающую диспозицию, то надпочечные железы, в противоположность им, способствуют проявлениям противоположного и скрытого пола. Состояние, известное в клинике как интерренализм, возникающее при кортико-адреналовых опухолях, вызывает феминизацию у мужчин и маскулинизацию у женщин. Как показывают наблюдения, такая трансмутация пола более свойственна женской генетической структуре, поскольку встречается гораздо чаще именно у женщин [23]. Также это согласуется и с нашим открытием, что "восстание" Sepia, как показывает символическая интерпретация психологических фактов, направлена именно против ее фемининного характера. Точно так же, в клиническом отношении мы находим, что Sepia как лекарство гораздо чаще бывает показано также женщинам, в отличие от мужчин.

Можно предположить, что умеренный и субклинически выраженный гиперадренализм лежит в основе развития гетеросексуальных черт характера и агрессивности Sepia. Известно определение надпочечников как "желёз агрессии". С другой стороны, гипофункция адреналовой системы приводит к астении, общей наклонности к птозу, неврастении, артериальной гипотензии и гиперпигментации (меланозу). Отметим также, что эти наиболее характерные общие признаки пациентов Sepia представляют собой мягко и неявно выраженные симптомы того, что в общей патологии известно как болезнь Аддисона.

Динамический формирующий принцип, лежащий в основе унитарной целостности Sepia, проявляет себя весьма и весьма неоднородно – он, как можно видеть, очень сложен и характеризуется различными внутренними напряжениями и противоречиями. Его психическая и соматическая симптоматология происходит из совместного действия того, что мы называем сферой творчества (устрица, Calcarea, фемининность) и света (люминесценция, подобно фосфору), из того особенного антитетического динамизма света и тьмы, которые связывают Sepia со сферой Sulphur, а также с гетеросексуальными внутриличностными комплексами и тем, что уже было определено нами как "маскулинный протест".

Так, Materia Medica описывает пациентов Sepia как в высшей степени вспыльчивых, возбудимых, истеричных, слезливых и полных жалости к себе; недоброжелательных и злобных, враждебных, критиканствующих; находящих свою единственную радость только в том, чтобы кого-нибудь обидеть, обычно самых близких и любимых; бурно негодующих по всяким мелочам; сейчас мрачных, а через минуту мягких и покладистых; неспособных дать окружающим любовь и участие; испытывающих отвращение к противоположному полу; жадных, скаредных и скупых, а также эгоистичных; нетерпимых к противоречиям и возражениям; сверхчувствительных и легко обидчивых; исполненных тревожных переживаний и страхов (темноты, болезни, несчастья, одиночества) . Подобно Phosphorus, у них бывают состояния задумчивой мечтательности и экстатичности. Побуждения к индивидуальности и самовыражению, лежащие в основе наиболее глубоко и сильно выраженной противоречивой личностной черты, выражаются в отвращении к выражению сочувствия, участия, сопереживания и отвращению к обществу. То же самое можно видеть и в крайностях самоуединения, отвращению даже к членам своей семьи (мужу, детям), тем, кто обычно бывает наиболее близким и любимым.

Теперь мы способны более тонко объяснить детальную симптоматологию Sepia, выявленную в ходе гомеопатических испытаний [24].

Ее психические симптомы можно рассматривать как отражение отвергаемой и подавляемой половой роли и " выброса" бессознательной личности, амальгамирования "animus" и тени. Это состояние, которое приблизительно можно описать словами как "быть вне себя", дополняется гиперсенсзитивностью искаженного динамизма света, подобного тому состоянию, что мы находим у Phosphorus [25].

Среди соматических симптомов нам следует прежде всего обратить внимание на те из них, которые являются следствием нарушенного равновесия света и тьмы, проявляющего себя через надпочечные железы. Влияние симпато-адреналовой дисфункции на пигментацию и процесс старения дает нам типичный внешний аспект пациента Sepia: жилистый, желтовато-землистый цвет кожи, желтые веснушки, потеря волос, раннее поседение и преждевременное старение. Цвет волос, что является особенностью, имеет тенденцию быть неожиданным и сравнительно редким, например, белокурый у итальянцев и черный у норвежцев, часто он бывает рыжим [26]. Этот факт объясняет столь хорошо известные расхождения в гомеопатической литературе описания "типичного" пациента Sepia, где как раз можно встретить, что у одного автора он темноволосый, у другого – блондин, у третьего – рыжий. Возможно, это произошло потому, что каждый автор отмечал именно необычность (со своей собственной точки зрения) цвета волос, который он и описал как "типичный".

К симптомам гипоадренализма следует отнести адинамию, безразличие к окружающему, вялость и меланхолическую депрессию, которая проистекает из витальной истощенности и бессилия Sepia. К этой же категории симптомов относится неспособность к концентрации внимания, головокружение и склонность к обморокам. При гипоадренализме понижен общий мышечный тонус, приводящий к конституциональной гипотензии и общей склонности к птозу (хуже от стояния в вертикальном положении, при подъеме; непроизвольное мочеиспускание при кашле; боли в нижней части спины, выпадение органов и пр.).

Гиперфункция надпочечников с ее гетеросексуальной тенденцией сочетается с расстройством половой сферы в форме антифемининной поведенческой установки. По этой причине пациентами Sepia часто бывают маскулинные женщины с узким тазом, с избыточным оволосением тела, со склонностью к росту бороды и усов и низким голосом. Мужчины, нуждающиеся в назначении Sepia, часто бывают психологически заметно сухими, жесткими и грубыми, реже –  женоподобными на манер Pulsatilla. Поскольку отрицание женской социально-психологической роли ведет также к отрицанию материнства, мы находим у таких женщин гомосексуальность, сексуальную фригидность, отвращение к противоположному полу, а также к мужу и детям. Широкий спектр расстройств половой сферы, включающий в себя практически все и всяческие расстройства менструального цикла, полового акта, беременности и родов со всеми возможными их последствиями, не нуждаются в детальном описании, а ухудшение состояния и самочувствия каждые 28 дней явственно указывает на овуляторный цикл.

Связь Sepia с семейством устрицы-Calcarea выражается в тенденции к бесформенности и потере сопротивляемости. Пациент выглядит одутловатым, дряблым и мягкотелым, медлительным и вялым, он тихий, спокойный, мягкий, уступчивый и податливый, порой даже ленивый, неспособный к любому виду напряжения; "лимфатический", болезненный и "золотушный" тип, или, как мы можем сказать на языке современной медицины, страдающий от экссудативного, аллергического диатеза со склонностью к астме, сенной лихорадке, крапивнице, пищевой аллергии (ухудшение от клубники, молока и пр.); чувствительность к холодному воздуху, частые простудные заболевания, венерические инфекции.

Антитезисом этого спокойного принципа Calcarea является общее, нередко носящее навязчивый характер, психофизическое беспокойство и улучшение от энергичного движения, а также общая повышенная возбудимость с приливами жара. Сюда же следует отнести общую наклонность к спазмам с ощущениями "комка" и "шара" в различных частях тела, которые можно объяснить подавленными психическими и сексуальными импульсами.

Вместе с Phosphorus, носителем света, Sepia имеет ухудшение в послеполуденное время, вечером и перед грозой, страх оставаться одному, улучшение от еды и холодных напитков, а также тропность заболеваний и болезненных ощущений к левосторонней (бессознательное) латеральности, потеря жизненных сил и склонность к анемии.

Подобно Phosphorus и Sulphur, мы здесь видим повышенную чувствительность к запахам и желание пряной пищи.

Тонкие различия в только что упомянутой гиперсензитивности довольно примечательны в том плане, что они бросают свет на универсальность формирующей идеи, присущей метаморфозу личности того или иного лекарства.

Sulphur чувствителен преимущественно к запахам тела, что является следствием расстройств общего и основного обмена веществ. Phosphorus не переносит цветочные и парфюмерные запахи, т. е. главным образом продукты светового метаболизма растений. На самом деле, запах цветов, который способствует опылению, привлекая насекомых, соответствует телесному запаху животных с его аналогичной аттрактивной половой функцией. Такова же у людей роль духов и цветов в ухаживании и романтических отношениях. Будучи поедаема и усвоена, растительная субстанция становится субстанцией животной, и, таким образом, поедание и усвоение (а также приготовление пищи) являются процессами перехода растительного (светового) метаболизма в метаболизм животный (тепловой). Sepia, в которой интегрированы свет Phosphorus и огненная тьма Sulphur, именно и преимущественно сверхчувствительна к запаху пищи.

То же самое мы находим и в области пищевых пристрастий. Сильно приправленная и пряная пища, которая в высшей степени желательна для Sulphur, обычно везде и всеми называется "hot", т.е жаркая, горячая; такие блюда преобладают в странах жаркого южного климата, где и люди славятся своими "горячими" темпераментами. Стимулирующий эффект содержащихся в пряностях эфирных масел направлен главным образом именно на пищеварительные процессы. Соленая пища, столь любимая Phosphorus, пробуждает ум и сознание (ср. поговорку: "принимать что-либо с крупицей соли", соль здесь означает зрелое и тщательное размышление). Соленые блюда более всего преобладают в известных своей рассудительностью и интеллектуальностью холодных северных странах. Сравнительно с этим, кислый вкус, желательный для Sepia, отражает преимущественно эмоциональную природу. Здесь стоит вспомнить такие просторечные выражения, как "кислый тип," "кислая мина", а также немецкую поговорку "задать ему уксуса," что означает расстроить, огорчить кого-либо.

Общая наклонность к птозу в немалой степени обусловлена существенным замедлением абдоминальной венозной циркуляции крови. Так, мы находим брюшную плетору с портальной и тазовой конгестией, обусловливающей склонность к геморрою и варикозной болезни; желчные и диспептические расстройства с непереносимостью жирной пищи и непереносимость давления одежды, особенно в области талии. К общесоматическим последствиям печеночного стаза следует отнести ревматические и подагрические расстройства, сопровождающиеся отделением крайне насыщенной и зловонной мочи с выпадением вязкого красного осадка (по всей вероятности, фосфатов и солей мочевой кислоты).

Поскольку сила тяжести увеличивает венозное кровенаполнение, то становится понятным, почему стояние на ногах приводит к ухудшению, а лежание к сравнительному облегчению. С другой стороны, так как физическая активность стимулирует кровообращение, а покой усиливает явления стаза, мы находим противоположную модальность: улучшение от интенсивных упражнений и ухудшение от покоя, ухудшение в течение и после сна.

Общий венозный стаз и неполные окисление и элиминацию продуктов обмена веществ Sepia разделяет с комплиментарным ей Sulphur. Таким образом, мы можем соотнести и желание свежего воздуха, и недостаток жизненного тепла (недостаточность компенсаторной метаболической теплопродукции), а также повышенную потливость и прочие многочисленные дерматологические расстройства, с той модальностью Sulphur, которая указывает на ухудшение от мытья и принятия ванн, поскольку, как известно, огонь и вода не смешиваются друг с другом.

Респираторные симптомы здесь также имеют по преимуществу конгестивную природу и являются результатом стаза (гипостатический плеврит, кашель, который как будто исходит из желудка и сопровождается привкусом яиц, ухудшение вечером и ночью после сна, улучшение от быстрого движения). Туберкулезный диатез представляет собой часть динамизма Calcarea и Phosphorus, присущий также и Sepia

Данная техника, которая в настоящем рассуждении была применена для объяснения патогенеза гомеопатического лекарства, во многих своих свойствах подобна той, которой пользуется аналитическая психология для вскрытия символического контекста бессознательного материала пациентов, содержащегося в их сновидениях, видениях наяву и ассоциациях. Следуя этому методу при анализе гомеопатического лекарства, мы подтверждаем гипотезу о возможности идентичного сущностного у различных уровней проявления в формировании символа, морфологии, а также психологической и биологической эволюции. Творческий дух в природе и в человеке выражает себя посредством метаморфозы базовых архетипов.

"В том факте, что что-то может иметь сходную с чем-то идею, содержится возможность сходного или подобного проявления, а в не сходном и не подобном содержится вечно меняющаяся жизнь природы" [27].

 

 

Литература:

 

1. C.G.Jung, Collected Works 12 (Psychology and Alchemy), New York, 1953, pp. 170-71.
2. Ibid.., pp. 84,147.
3. Ibid., pp. 170-71,225-28.
4. Ibid., pp. 143ff.
5. W. Reich, The Function of the Orgasm, Orgone Institute Press, New York, 1942, pp. 232, 240ff., 257ff., 269.
6. E. Whitmont, "Natrum muriaticum," The Homeopathic Recorder, LXI-II:5:188ff. (Nov. 1947).
7. D. Tomtsett, Sepia Publ. Liverpool Marine Biolog. Committee, Memories No. 32, University Press, Liverpool, Sept. 1939, pp. 144, 145.
8. W. Gutman, "Sepia," Journal of the American Institute of Homeopathy, 36:12:438ff., (Dec. 1943).
9. K. Dominicus, Homeop. Arzneimittelpruefung am Gesunden Menschen mit Sepia, Bonifaciusdruckerei, Paderborn, 1937, p. 11.
10. E. Whitmont, "Phosphor," The Homeopathic Recorder, LXIV:10:258ff. (April 1949).
11. C.G.Jung, Collected Works 12, pp. 143ff.
12. E. Whitmont, "Towards a Basic Law of Psychic and Somatic Interrelationship," The Homeopathic Recorder, LXV:8:202ff. (Feb. 1950).
13. C. G.Jung, The Integration of the Personality, Farrar and Rinehart, Inc., New York and Toronto, 1939, pp. 18-21. Rearranged by permission ofBollingen Foundation, New York.

14 J. Jacobi, The Psychology of Jung, YaleUniversity Press, New Haven, 1943, pp. 104ff.

15. Ibid., pp. 104ff.
16. Ibid., pp. 109ff.
17. The Apocryphal New Testament, The Bible of the World, edit, by R. Q. Balon, The Viking Press, New York, 1939, pp. 1272, 1273.
18. C.G. Jung, Collected Works 12, pp. 315ff.
19. C. G.Jung, The Integration of the Personality, Farrar and Rinehart, New York and Toronto,1939, p. 122.
20. W. Gutman, "Sepia," Journal of the American Institute of Homeopathy, 36:12:438ff. (Dec. 1943).
21. K. Dominicus, Homeop. Arzneimittelpruefung am Gesunden Menschen mit Sepia, Bonifaciusdruckerei, Paderborn, 1937, p. 11.
22. J. Bauer, Constitution and Disease, Grune&Stratton, New York, 1945, pp. 82, 83.       23. Ibid., pp. 86, 87.
23. Symptoms quoted directly from provings and listed in the homeopathic Materia Medica, (Kent, Hering, Clarke, etc.) именно они выделеныкурсивом.- E.W.
24. E. Whitmont, "Phosphor", The Homeopathic Recorder, LXIV:10:258ff, (April 1949).
25. L. Berman, The Glands Regulating Personality, Macmillan, New York, 1928, p. 237.
26. J.W. v. Goethe, Morphologie, Collected Works, J.G. Gotta, Ed., Stuttgart, 1874, Vol. 14, p. 5.

 

 

Непричинность как объединяющий принцип психосоматики: Sulphur

 

Концепция каузальности – линейной ассоциации феноменов посредством причинно-следственной связи –  всегда была и по сей день остается непреложной логической категорией. Особенно это касается научной деятельности, где она вообще представляется единственно возможной. Для удовлетворения нашей научной логики причинная связь событий должна быть установлена еще до того, как мы можем позволить себе разумно претендовать на понимание тех или иных рассматриваемых феноменов.

Именно таким образом мы задаемся вопросом о том, обусловлено ли физическое расстройство расстройством психическим или наоборот. Мы также спрашиваем, почему потенции действуют, почему лекарство излечивает расстройство, подобное которому само может вызвать, способно ли назначение на основе подобия симптомов удалить «причину» этих симптомов, а именно «болезнь». В попытке найти окончательный логический порядок в разнородном множестве симптомов нашей Materia Medica мы должны искать ответы на вопрос, например, что является у мистера Suphura, этого «философа-оборванца», причиной его экзем, и почему эта самая конституция с необходимостью характеризуется варикозом вен и ухудшением от тепла. Что здесь что обусловливает и каким именно образом обусловливает?

В лучшем случае эти вопросы остаются без ответа. Но в действительности, как это ни удивительно, они вовлекают нас во все большее и большее количество противных логике парадоксов. Сам по себе закон подобия является таким логическим парадоксом, если взглянуть на него с позиций каузальности. Утверждение, что причины и следствия могут меняться местами –  эмоциональные состояния ведут к развитию органических нарушений, а органические расстройства ведут к психическим, – представляется в равной мере ставящими в тупик. Приходя в той или иной степени в отчаяние по поводу нахождения ответов на эти и подобные вопросы, мы бываем вынуждены, оставаясь в затруднении и замешательстве, вовсе прекратить их задавать.

Нам никогда и в голову не приходит, что сам по себе тот способ мышления, который мы принимаем как единственно верный, может стать существенной преградой на нашем пути к пониманию явлений жизни. И как бы удивительно и ошеломляюще это ни прозвучало, именно это условие ответственно за то неприятие, которое встречают самые современные из научных прозрений. Акаузальность как научный принцип, применимый и подходящий для более полного понимания природы, был развит самой точной из наук, физикой, а еще ранее и таким же образом – аналитической психологией.

В. Гейзенберг [1], который ввел в физику так называемый «принцип неопределенности», выразил это следующим образом:

То утверждение, что когда мы знаем настоящее точно и во всех отношениях, мы можем предопределить будущее, не является неверным заключением, а только лишь предварительным допущением. В принципе, мы не можем когда-либо точно знать будущее.

В основе этого утверждения лежит факт, что в атомной физике сам процесс наблюдения рассматривается как фактор, способный воздействовать и таким образом изменять ход наблюдаемых событий. Можно определить с приблизительной точностью или направление движения электрона, или его импульс, но никак не оба эти параметра одновременно. Точное определение одного уменьшает точность определения другого. При отсутствии основательных и точных предварительных допущений, из которых можно было бы дедуктивно вывести тот или иной эффект, законы энергии должны были быть сформулированы квантовой физикой каким-то иным путем.

Так мы можем понять утверждение Планка, что закон причинности окончательно не оправдал наших ожиданий и потерпел неудачу при его приложении к миру атомов. Направление энергии квантов и явление радиоактивности определены современной физикой как беспричинные феномены, а именно, как основные направления a priori. Суждения об электроне не могут строиться на линейном причинно-следственном базисе, например, дедуцированием определенного действия как эффекта, произведенного данным направлением и зарядом. Вместо этого, законы атомной физики выражаются в терминах общей описательной статистической вероятности, которая рассматривает направления, энергетические заряды и действия как координаты на равных уровнях вместо того, чтобы считать действия следствием по отношению к причинам – направлениям и зарядам. Таким образом, тотальность того или иного феномена, например, неопределимого числа электронов, делится на статистической основе на известные качества: некоторые электроны имеют ожидаемое направление, другие – энергию, третьи –  действие и т.д. А вот каким образом один отдельно взятый электрон может выразить общий статистический закон, сообразно которому он распределяется, –  это является принципиально неопределимым.

Каждое индивидуальное явление есть непредсказуемый вариант тотальности этого общего закона организации, согласно которому явления связаны между собой не как причины и следствия, но индивидуально и непредсказуемо выражая различные аспекты этой общей закономерности.

В своем эссе 1939 К.Г.Юнг [2], обсуждая изложенные выше физические открытия, утверждает следующее:

"...Поскольку причинно-следственная связь становится не более чем статистически достоверным фактом –  то есть чем-то относительно верным, – принцип причинности для описания природных явлений вследствие этого становится только лишь относительно применимым и, таким образом, имплицитно предполагает существование одного или нескольких других факторов, необходимых для объяснения. Это означает, что при некоторых определенных условиях связь между явлениями имеет иную, не причинно-следственную, природу и, следовательно, требует иного принципа объяснения".

Этот особенный акаузальный принцип К.Г. Юнг назвал «синхронностью». Он определил это как «временное совпадение двух или более событий, которые не могут быть причинно связаны между собой, но выражают идентичный или подобный смысл» [2]. Он отметил, что в макрофизическом мире мы напрасно и безуспешно будем искать акаузальные события, поскольку для человека невозможно даже представить себе, что обычные явления связаны между собой непричинно. С другой стороны, в глубинной психологии опыт восприятия феномена синхронности возрастает год от года в форме наблюдения совпадений между внутренними субъективными психологическими состояниями и внешними объективными событиями, которые оказываются связанными столь многозначно, содержательно и выразительно, что представление об их не более, чем «случайной» ассоциации, становится статистически определенно невозможным. Такие совпадения в общем своем виде выглядят как ассоциация некоторого эндопсихического состояния наблюдателя с некоторым одновременно имеющим место внешним объективным событием, которое оказывается прямо соответствующим психическому содержанию наблюдателя (пример этому будет приведен ниже); или данное совпадение происходит с событием, лежащим за пределами восприятия наблюдателя (в качестве примера можно привести пожар Стокгольма, совпавший с соответствующим видением Сведенборга); в других случаях совпадение психического состояния имеет место между соответствующим ему событием будущего, что может быть определено и подтверждено только по прошествии времени. Из соображений краткости мы не будем здесь рассматривать приводимые Юнгом многочисленные примеры и обстоятельства.

Комментируя эти данные опыта, Юнг говорит, что они в определенной степени подтверждают то, что psyche может выходить за пределы факторов времени и пространства, а также то, что движение неодушевленных предметов может быть вызвано психологическими воздействиями. Тот факт, что расстояние между событиями никак не влияет на эти данные опыта, требует существенного пересмотра самой идеи передачи энергии. Более того, как показывает Юнг, концепция каузальности не содержит в себе объяснения того, как будущие события могут «обусловливать» события настоящего, поскольку мы никоим образом не можем себе этого представить. Таким образом, следует, по крайней мере, предварительно, принять как данность, что невероятные явления акаузальной природы, а именно эти многозначительные совпадения, входят в картину мира.

К.Г.Юнг утверждал, что в ходе своих исследований коллективного бессознательного он снова и снова сталкивался со связями, которые не мог объяснить как просто случайные явления, поскольку сами эти «случайные совпадения» выражали общий смысл таким образом, что возможность такой случайности, например, в рейнских экспериментах, представлялась статистически лежащей в пределах от 1:250 000 до 1:289 023 876, т.е. в полной мере невероятной.

Давая характерные примеры из своего собственного широчайшего опыта, Юнг предупреждает, что ничего не может быть совершено посредством объяснений ad hoc, т.е. объяснений произвольных и надуманных, поскольку он имел в виду великое множество таких историй, которые принципиально не менее удивительны и невероятны, чем неопровержимые рейнские эксперименты. Его опыт показывает, что каждое отдельное событие такого рода требует своего собственного уникального объяснения, а причинно-следственные интерпретации, как бы то ни было, остаются в каждом случае неадекватными.

Один из множества таких его примеров мы приведем в его собственном изложении:

Данный пример относится к случившемуся с одной моей молодой пациенткой, которая, несмотря на все предпринятые нами обоими усилия по преодолению ее сопротивления [психоаналитической терапии], продолжала оставаться психологически недоступной. Ее основная трудность имела отношение к тому факту, что она всегда знала все лучше всех обо всем. Превосходное воспитание и образование моей пациентки предоставило ей идеально подходящие к этому средства, а именно остро отточенный картезианский рационализм с его безапелляционной концепцией реальности как чего-то «геометрического». После нескольких вполне бесплодных попыток смягчить и поумерить ее рационализм, изменив его в сторону более человеческого здравого смысла, я ограничился тем, что стал обнадеживать себя, что с ней произойдет что-то неожиданное и иррациональное, что-то такое, что разобьет ту интеллектуальную реторту, в которую она сама себя запаяла. И вот однажды я сидел напротив нее и выслушивал поток ее риторики. Окно при этом было у меня за спиной. Минувшей ночью у нее было впечатляющее сновидение, в котором кто-то преподнес ей золотого скарабея, роскошное ювелирное изделие. В то время как она еще была увлечена тем, что рассказывала мне об этом сновидении, я услышал, как что-то за моей спиной мягко и размеренно бьется в окно. Я повернулся и увидел, что это было крупное летающее насекомое, которое билось в оконное стекло с тем, чтобы попасть в нашу темную комнату. Все это показалось мне очень странным, и я немедленно открыл окно и поймал это насекомое. Им оказалась скарабееподобная Cetonia aurata, чья золотисто-зеленая окраска более всего напоминала золотого скарабея. Я преподнес моей пациентке это насекомое со словами: «Вот он, ваш скарабей…». Этот опыт и обозначил ту, искомую нами, пробоину в толстой броне ее рационализма и проломил лед ее интеллектуального сопротивления. Терапия с тех пор пошла с весьма удовлетворительными результатами.

Подводя итог своей концепции, К.Г.Юнг пришел к предположению, что синхронность представляет собой в высшей степени абстрактную, недоступную для простого и непосредственного восприятия, невизуализируемую реальность. Он указывает, что представление о psyche, как непременно ассоциированной с головным мозгом, не выдерживает серьезной критики, поскольку низшие формы жизни, не имеющие мозга и имеющие безжизненные тела, оказываются способными к разумному и осмысленному поведению. Скорее здесь мы имеем дело с независимым от какой-либо мозговой активности формирующим и созидательным фактором смысла, который в равной мере способен выражать себя через неживые вещи, живое тело и psyche. Все это вновь находится в полном согласии с тем положением ядерной физики, которое сформулировал Эрвин Шрёдингер [3] следующим образом: понятие  формы, а не вещества, должно быть принято в качестве фундаментальной концепции, лежащей в основе понимания общего динамизма материи. Мы сталкиваемся здесь с динамикой того, что средневековые философы называли causa formalis, образующая сила формы, внутренне присущей всякому явлению и целенаправленной, или, иными словами, энтелехии. Таким, принципиально отличным от линейного, механистического и причинно-следственного, способом, мы можем понять психосоматическое взаимодействие –  как один из многих частных случаев проявления синхронности или созидательного и разумного элемента мира.

Юнг пошел дальше и добавил к изложенному выше тот факт, что «абсолютное знание», которое характеризует феномен синхронности –  знание, которое включает в себя будущие и пространственно удаленные события и которое не может быть непосредственно воспринято ни одним из органов чувств, –  означает для нас существование разумности per se, разумности трансцендентной природы, которая «пребывает в родственных психике пространстве и времени, т.е. в непредставимом пространственно-временном континууме».

В свете взаимно поддерживающих друг друга открытий атомной физики и психологии суждения Юнга говорят о том, что в сферу базовых категорий научного мышления в дополнение к категориям пространства, времени и причинности должны быть введены непричинность и синхронность. Точно так же, как абсолютно бесформенная и неразрушимая энергия относится к своему ощутимому и воспринимаемому проявлению в пространстве и времени, принцип акаузальности –  непостоянная и неопределимая случайность, выражаемая только символически через посредство аналогии, подобия и многозначности –  относится к постоянно определяемому и определимому отношению причины и следствия.

Эти два подхода к связи явлений, линейная каузальность и синхронность, не являются взаимоисключающими –  скорее они дополняют друг друга. Природа того или иного явления определяется двумя этими составляющими. Концепция обычной каузальности охватывает область макрофизических явлений и события нашего дневного бодрствующего сознания, но на другой стороне, в субатомной мире, в области нашего бессознательного и в сфере самой по себе активности жизненных процессов каузальность теряет свою применимость и должна быть заменена на принцип непостоянной акаузальной связи посредством синхронности и многозначности.

Каким образом на самом деле этот «принцип смысла» практически входит в наблюдаемые жизненные и психические процессы? Спонтанное и ничем не обусловленное происхождение некоторой «связки» событий, аналогичное квантам микрофизики, представляет собой феномен, биологическое и психологическое выражение которого G.R.Heyer сравнивал с эффектами физического «поля» [4].

Поле описывается как некий род напряжения, которое может осуществляться в пустом пространстве при отсутствии вещества. Оно проявляет себя через посредство того факта, что материальные объекты, расположенные в пространстве, подверженном действию этого поля, реагируют на силы этого поля характерным образом. Эта реакция определяется, с одной стороны, свойствами самого поля, (например, железные опилки в уни- и биполярном магнитном поле), а с другой стороны – свойствами самих объектов (например, в том же самом электромагнитном поле железная игла отклоняется, трубка, заполненная неоном, начинает светиться, а кусок древесины не проявляет никакой реакции). Таким образом, поле представляет собой некую трансцендентную сущность, которая никак не может быть наблюдаема прямым и непосредственным образом. Оно может быть познано только по особенному поведению тех или иных объектов, на которые оно воздействует и через которые себя проявляет.

Подобным же образом трансцендентный «смысл», лежащий в основе синхронистических явлений, проявляет себя только через посредство объектов, на которые он воздействует и которые позволяют ему выразить себя –  каждый своим, только ему присущим образом. Таким образом, если когда бы то ни было в некоем живом существе проявляется это «поле смысла» ("field of meaning") или, иначе говоря, если течение чьей-то жизни так или иначе проходит через это «поле смысла», то это поле будет проявлять себя событиями на различных уровнях (например, психическом и соматическом), и каждый из этих уровней будет реагировать на этот формирующий фактор своим, только ему присущим образом. Заимствуя средства из математической терминологии, можно сказать, что синхронистические события X1, X2, X3, ... –   а именно многозначно ассоциированные аналогичные феномены в психической, соматической сферах, внешнем мире и т.д. –  не только постулируют непознаваемый прямым образом трансцендентальный фактор X, но также и предлагают нам способ подойти к его исследованию опосредованным образом через установление в процессе воображения общих знаменателей для событий X1, X2, X3, ...  Понятное дело, что концепция «поля смысла» сама по себе является не более чем попыткой символического представления чего-то совершенно невизуализируемого, вообще невоспринимаемого никаким прямым образом. То, что Эрвин Шрёдингер говорит о модели атома, совершенно эквивалентно приложимо к нашим концепциям, изложенным здесь.

Эти картины [модели атома] являются только чем-то вспомогательным для мышления, инструментом мысли, некоторыми промежуточными мерами... из которых следует выводить разумные ожидания о результатах новых экспериментов... Мы планируем их с целью увидеть, подтверждают ли они наши ожидания –  таким образом мы проверяем, разумны ли наши ожидания и адекватны ли наши модели. При этом мы хотим обратить внимание на то, что, говоря «адекватный», мы не имеем в виду «истинный». Поскольку для того, чтобы некое описание было способно быть истинным, оно должно иметь возможность прямого сравнения с изучаемыми фактами реальности. Такой возможности наши модели обычно не имеют [5].

Далее приводится сравнительно краткий пример того, как те концепции, что были обсуждены выше, гипотетически могут быть применены с тем, чтобы прояснить нам вообще сферу и существо "поля смысла", с частной манифестацией которого мы знакомы в виде симптоматологии такого нашего лекарства как Sulphur. Пытаясь определить некий "общий знаменатель" из того, что мы полагаем частной манифестацией "поля смысла", т.е. из психологических, конституциональных, физиологических, химических и прочих известных свойств лекарства (вдобавок ко всякому прочему материалу, который мы можем собрать для полноты картины из любых других источников), мы следуем тому в чистом виде описательному методу, который был предвосхищен гением Ганемана и который теперь принят современной физикой. Широкое и основательное понимание законов формирования поля может сделать нас способными предсказывать ожидаемые события и понимать их природу на основе статистической вероятности. Так, после констатации определенной лекарственной картины у некоторого пациента мы можем предсказать возможный спектр его будущих симптомов.

Более того, синхронистически связанные между собой психические и физические симптомы могут при своем проявлении замещать и исключать друг друга. Таким образом, мы можем бросить первый беглый взгляд на проблему того, как заболевание и "подобная" ему энергия лекарства как синхронистические феномены одного и того же "поля", соединяясь в функциональном сходстве, могут замещать друг друга вследствие своей принципиальной взаимозаменяемости.

Здесь нет никакой надобности много говорить о такой хорошо известной вещи, как симптоматология Sulphur. Синтезируя все ее детали в осмысленное единство, мы можем описать конституцию, которая в общем и целом склонна к вялости, замедленности и застою. Последнее проявляется в замедленной циркуляции крови, недостаточном биологическом окислении, замедленном выведении продуктов обмена веществ. С другой стороны, мы также должны описать прямую противоположность указанной конституции, т.е. нечто бурное и порывистое, характеризующееся чрезмерно интенсивной циркуляцией, психофизической возбудимостью, выраженной склонностью к конгестии, воспалительным реакциям, высоким уровнем окислительных процессов, тканевыми дистрофиями и нейровегетативными дисфункциями.

К первому типу конституции мы можем отнести симптомы токсемии, зловонные кожные и прочие выделения, пониженную реактивность организма, подавленные и рецидивирующие болезненные состояния, желание глубоко дышать, пониженный аппетит, сочетающийся с сильной жаждой, венозная, абдоминальная и общая плетора, склонность к ожирению, птозу и дегенеративным процессам, а также улучшение от движения. Ко второму, противоположному типу конституции принадлежат классические приливы жара, краснота, зуд, дистрофии тканей и истощение. Сюда же следует отнести ощущения пустоты и внезапной слабости, гипертиреоидизм, туберкулез, различные катаральные, лихорадочные и воспалительные состояния, нервно-психическая гиперестезия, ухудшение от тепла, желание высококалорийной и пряной пищи и многие другие типичные патологические проявления.

Мы находим, что аналогичный паттерн полярных противоположностей характеризует в равной мере и психические симптомы, и личностные типы. Одна группа пациентов Sulphur скорее принадлежат к неинтеллектуальному типу людей. Часто это представители рабочих профессий, тяжеловатые, приземленные и прозаические. На вид они обычно смуглы, крепкого телосложения и довольно тучные. Можно сказать, что они бывают туповаты в умственном отношении, медлительны, без особых интересов и увлечений, совсем не склонные к рефлексии, интроспекции и самоанализу. Круг их интересов охватывает исключительно материальные и бытовые явления повседневной жизни. В психологическом отношении и сообразно типологической классификации, разработанной К.Г.Юнгом, их следует отнести к экстравертированному сенсорному типу, т.е. тому, который в смысле адаптации главным образом ориентирован на восприятие и ориентацию посредством физических ощущений сиюминутных и сугубо материальных фактов.

Описанному выше противостоит исключительно интеллектуальный тип, философ, ученый, вдохновенный художник, преданный только миру интеллектуального и духовного, искусству и философии, озабоченный глубинными и фундаментальными проблемами бытия, изобилующий новыми идеями, нетерпеливый, нервный и беспокойный, словно сама его психическая сфера подвержена зуду и жару. Он мчится сам и побуждает мчаться других, всегда воодушевлен и полон энтузиазма, изобретательный гений, полный инициативы, но при этом неисполнительный, необязательный и ненадежный. Он подвержен смущению и замешательству, совершенно оторван от материальных и житейских проблем, будучи начисто лишён каких-либо способностей их решения. Он небрежен и неряшлив в отношении своего внешнего облика, часто имеет взъерошенную шевелюру и грязноват. Говоря кратко, это тип геринговского "философа-оборванца", живущего в реальности своего воображения и движимого желанием переделать весь мир, но при этом мало наделенного способностью к интроспекции и критической оценке себя и своих действий. Психологически его следует отнести к экстравертированному интуитивному типу, основной адаптивной чертой которого является способность тонко улавливать, буквально "чуять" невидимые возможности, скрытые в той или иной ситуации. Это полная противоположность сенсорному типу, начисто игнорирующая реальность сегодняшнего дня и исполненная предчувствий, озарений и идей, принадлежащих дню завтрашнему.

Так далеко простираются наши познания относительно личности, в которой манифестирует "поле" Sulphur. Если мы зададимся целью выяснить для себя его "смысл", то нам понадобятся его манифестации на различных уровнях с тем, чтобы определить их общий знаменатель. Определенно существенным источником такой информации для нас может быть опыт восприятия этой субстанции как чисто психологического феномена, отраженный в алхимической концепции Sulphur.

Идя совершенно против широко распространенного мнения, что алхимики были просто шарлатанами или в лучшем случае примитивными пионерами современной химии, К.Г.Юнг самым решительным и убедительным способом показал, что они были психологами своего времени, искавшими синтез человеческого знания. Истые адепты алхимии были заняты поиском "камня философов", таинственного "lapis", символизировавшего абсолютного, тотального человека. Аналитическая психология описывает этого тотального человека как "самость", чья феноменология точнейшим образом совпадает с богатым и разнообразным символизмом алхимической литературы и традиционно связанных с ней языческих, гностических и некоторых христианских письменных источников. Бессознательная часть душевной сферы алхимика при работе с различными материалами порождала концепции, образы и видения, которые алхимик проецировал на вещество, как бы приписывая их определенным субстанциям в качестве их свойств. И несмотря на то, что для любого здравомыслящего современного химика все эти фантазии суть чистейший абсурд и бессмыслица, для специалиста в области глубинной аналитической психологии они указывают на определенные формирующие элементы бессознательной душевной жизни, поскольку их можно найти не только в алхимических фантазиях, но также и в довольно часто встречающемся материале сновидений вполне современных нам людей, причем они оказываются насыщенными смыслом и практически применимыми для диагностики, интерпретации и терапии сугубо современных психологических проблем. Таким образом, они со всей очевидностью проявляют свою психологическую истинность как вневременные, трансцендентные и многозначные сущности психической реальности.

Может показаться, что аналитическая психология склонна рассматривать алхимические воззрения только как психологические проекции, а именно как наивное наложение эндопсихических импульсов на ту или иную субстанцию. В психологии вообще не ставится вопрос о том, имеет ли та или иная субстанция какое-либо отношение к определенному образу, который она, по всей видимости, вызывает. Сказанное справедливо для современного психолога, ограниченного в своем понимании рамками обычных понятий химии и медицины и мало что смыслящего в проблеме динамических тенденций веществ в их фундаментальном отношении к конституции, личности и психике (psyche); точно так же и средний гомеопат мало что смыслит в глубинной психологии. Однако же наиболее полное понимание психосоматической синхронности, ее "поля смысла" может быть достигнуто сведением воедино этих двух областей опыта.

Алхимики рассматривали Sulphur как репрезентацию двойственности природы души [6]. Sulphur сам по себе имеет двойственную природу [7]. С одной стороны –  Sulphur duplex: белая субстанция, он же является Sulphur crudum или vulgare, вещественный и телесный, тяжелый и земной, враждебный и вредоносный по отношению к тончайшему "lapis," камню философов. С другой стороны существует красная и духовная форма Sulphur, тончайшее вещество самого философского камня, "lapis".

Сырой и грубый Sulphur называли "земной грязью", он олицетворял телесность, уплотненность, жесткость, свойственную "жиру земли", "пеплу пеплов", осадку, ничтожной и отвратительной пене, накипи. С ним связывали запах нечистой силы с ее тлетворностью, сущность гниения, разрушения и распада, разложение и омертвение, корень несовершенства, обусловливающий мрачную тягостность любого труда. Иная природа Sulphur описывалась в качестве самого спиритуального принципа, носителя огня и света, души природных существ, некоего "fermentum," дающего жизнь несовершенным телам, принципа всепорождающей силы Солнца. Также он рассматривался как дух жизни, свет природы, создатель тысячи вещей, сердце вещей, создающее смысл и цвет во всех живых явлениях, принцип желания (concupiscentia) и агрессивности.

Более того, в Sulphur видели аллегорическое отражение того, что являет собой сама по себе medicina, а также и сам medicus. Здесь имеется в виду тот особенный мифологический образ врача, получившего незаживающую и неизлечимую рану, соответствующий широко распространенному мифу о Божественном Целителе, страдающем от того же, от чего он исцеляет. Это среди прочего можно видеть в Асклепии и даже Христе. В данной мифологеме божество одновременно и посылает болезнь, и само является болезнью, само же страдает от нее (раненое или преследуемое), само является лекарством и само же врачует эту болезнь [8].

Иными словами, Sulphur воплощает в себе универсальный принцип болезни и универсальный потенциал ее лечения, что, надо заметить, совсем не далеко от ганемановского определения этой субстанции как "короля антипсорных средств".

Теперь мы можем предпринять попытку интерпретировать этот символизм в рамках современных психологических понятий. Похоже на то, что здесь выражен именно тот основной душевный конфликт, основная полярность души, которая охватывает разрыв между духом и материей в самом предельном его понимании. Один их аспект выражает силу природных инстинктов, которые вовлекают нас в материальную и чувственную сторону существования, мир животной природы, а также основной среды, источника и поддерживающей силы нашего физического существования, равно как и той стадии его, на которой сам урок нашей жизни должен быть усвоен и выучен. Однако же, если инстинктивная сторона становится преобладающей, результатом с непременностью бывает остановка внутреннего развития, поражение человечности чисто материальными и материалистическими эгоистическими инстинктивными удовольствиями. Противоположный аспект представляет собой порыв интуитивного дыхания духа, вдохновляющего и оживляющего наше существование. В непрерывном бурлении и порождении нового и нового он никогда не дает жизни застыть в покое, бесконечно побуждая ее к эволюции и развитию, всегда противостоя бездействию, застою и всякому установившемуся порядку вещей. Но надо заметить, что одностороннее преобладание этого начала в человеческом существе ведет к утрате чувства реальности, почвы под ногами, пренебрежительной забывчивости относительно земных ограничений бытия. Личность, потерявшая связь со своей инстинктивной природой, может подвергнуться "психологической инфляции", как это можно видеть в заносчивых, кичливых и тщеславных "духовных" людях, которые, будучи полностью вовлечены в собственные умственные спекуляции, стремятся проповедовать, учить и преобразовывать весь мир.

В деталях этих психологических картин мы без особого труда легко можем распознать черты двух контрастирующих типов нашего Sulphur, его личности и конституции. Склонная к кровяному застою и конгестии земная сторона и беспокойный, неистовый, пылающий, зудящий, философ-оборванец со всеми возможными сочетаниями и комбинациями индивидуальных элементов конкретной личности.

Но сама полярность, выходящая за пределы этих поверхностных черт и признаков, со всей определенностью указывает на таинственное и сложное переплетение духа и материи и парадоксы существования, которые мы часто воспринимаем как моральные проблемы. Здесь мы близко подходим к символизму тождества в болезни лекарства и целителя, которые проступают в основе как трансцендентный архетипический принцип, включающий в себя и выходящий за пределы добра и зла, жизни и смерти, земли и духа. С точки зрения бессознательного, эта реальность может выступать везде, где имеет место конфликт, манифестирующий то "силовое поле", которое на языке алхимиков и гомеопатов именуется Sulphur. Именно он –  этот обитатель двух миров, воздающих кесарю кесарево и Богу Богово, –  задаёт нам подчас невыполнимую задачу бытия.

Что может нам дать полезного уяснение изложенного выше психологического символизма? Надо надеяться, что такой подход, который сводит воедино гомеопатию и глубинную психологию, способен помочь нам сделать несколько нетвердых шагов в сторону понимания некоторых наших сбивающих с толку и повергающих в смущение и замешательство проблем, таких, например, как связь жизни и личностных проблем с болезнью, связь болезни и симптомов с подобным лекарством и проч.

В своем синхроническом, непричинном, a priori организованном виде, тот "комплект" феноменов, который у нас ассоциируется с Sulphur –  внешние события, психические, соматические, биологические и химические динамические явления –  все они, по всей видимости, стремятся выразить, каждый на свой особенный манер, трансцендентный смысл того, что мы по своему ограниченному человеческому пониманию можем только лишь обозначить как напряжение конфликта между высшим и низшим, духом и инстинктом, интуицией и физической реальностью, пламенем творческой импульсивности и инерцией косной материи, катаболический процесс окисления, сгорания и декомпозиции и анаболический жизненный процесс спокойного и монотонного синтеза и реконструкции.

Когда у личности, по преимуществу экстравертированной и ориентированной на внешние объекты и явления, напряжение данного конфликта начинает выходить за пределы возможностей его интегрировать, найдя ту или иную точку равновесия между двумя противоборствующими сторонами, между верхним и нижним, –  а такая интегративная способность, кстати сказать, всегда рано или поздно истощается, –  тогда либо силы эгоистических инстинктивных удовольствий, инерции, застоя, разложения, омертвения и бездействия одерживают победу, либо силы ветреной и переменчивой интуиции, тщеславия и самомнения, непомерной и гиперболизированной "духовности" начинают доминировать, и человек, одержимый беспокойством и сверхактивностью психически и физически, теряет почву под ногами. Выступит ли это расстройство как соматическая болезнь или как личностная черта, аналогичный образ (pattern) будет лежать в основе как телесной, так и психической патологии. Здесь одно и тоже "поле" находит свое выражение на различных уровнях.

Очевидно, что описанный выше конфликт свойственен человеку в самом общем смысле, а не только каким-то особенным и исключительным индивидуумам. Тем не менее, в данном утверждении не содержится никакого противоречия, хотя это определенно ясно, что биологически Sulphur является молекулярным компонентом живых тканей, поддерживающим клеточное дыхание (цистин-цистеиновый транспорт), в то время как клиническое расстройство, требующее назначения гомеопатического лекарства Sulphur, встречается только у некоторых и определенных людей. Подобным же образом "смысл", который выражает себя посредством определённого "силового поля", является в своем самом широком смысле действительным для каждого. Но только в отношении некоторых индивидуумов это "поле" становится активным таким образом, что феномены расстройства начинают манифестировать в телесной или психической сфере. Психологам этот особенный род динамизма известен довольно хорошо. Для примера и подтверждения приведем такую аналогию: всякий человек имеет отца и мать, и чаще всего имеет какие-то трудности и проблемы в отношениях с ними, однако же только у некоторых индивидуумов отношения родитель-ребенок порождают патологию, чем еще более активируют конфликт. Скрытым образом "поле" может присутствовать всегда, но для того, чтобы стать явным, оно должно создать определенную "констелляцию", или, как говорят специалисты в аналитической психологии, активацию, сравнимую с "беспричинным" разрядом кванта энергии.

С точки зрения психологии, интересен тот факт, что Ганеман называл Sulphur "королем антипсорных средств", в то время как псора определялась им  как универсальная болезнь человеческого рода. Подобным же образом Дж.Т.Кент отождествлял псору с греховным состоянием человечества [9]. Со всей очевидностью можно утверждать, что здесь мы сталкиваемся с примером того, когда сосредоточенность разных людей на одном и том же предмете порождает идентичные символические репрезентации, иллюстрирующие спонтанное творчество коллективного бессознательного[10]. Также и алхимики говорили о Sulphur как о materia prima, о "королевской" соли, о medicina и medicus, враче, который получает, равно как и излечивает болезнь, как о высшем смысле божественной медицины, панацее от универсальной болезни рода человеческого [11]. Несмотря на то, что Ганеман и Кент имели сугубо сознательные представления о принципе индивидуализации, который есть не что иное, как становой хребет гомеопатической терапии, мы видим и находим, что из глубин бессознательного самопроизвольно возникает архетипический символ панацеи, божественного лекарства, способного излечить универсальную болезнь человечества, а именно разрыв между высшим и низшим, горним и дольним. Сверх того, это божественное лекарство является атрибутом "Самости", которая есть синтез и полнота существования. Алхимики в давние времена увидели всё это как свойства субстанции, называемой Sulphur.

 

 

Литература:

 

1. W. Heisenberg, quoted in J. Gebser, Abendlandische Wandlung, Verlag Oprecht, Zurich, New York, p. 60.
2. C.G. Jung, Collected Works 8 (The Structure and Dynamics of the Psyche, New York, 1960), Part VII, "Synchronicity: An Acausal Connecting Principle.
3. E. Schrodinger, Science and Humanism, CambridgeUniversity Press, p. 18.
4. G.R. Heyer, Vom Kraftfeld der Seele, Origo Verlag, Zurich.
5. E. Schrodinger, op. cit., p. 22.
6. J. Read, Prelude to Chemistry, MacMillan Corp., New York, p. 2.
7. C.G. Jung, "De Sulphure, "Lecture before the Swiss Paracelsus Society held on Dec. 21, 1947. Private printing.
8. C.A. Meier, Antike Inkubation und Moderne Psychotherapie.
9. J.T. Kent, Lectures on Homeopathic Philosophy, Erhart & Karl, Chicago, p. 146.
10. C.G. Jung, Modern Man in Search of a Soul, Harcourt, Brace &: Co., New York, p. 264.
11. C.G. Jung, Foreword to Victor White, God and the Unconscious,Henry Regnery Co., Chicago.

 

 

Хронические миазмы

 

Ганемановская теория хронических миазмов является одним из наиболее существенных вкладов в понимание хронических болезней. Тем не менее, будучи рассмотрена с позиций современной патофизиологии, она остается наиболее тёмной, скрытой и ускользающей от понимания. Теория хронических миазмов является постоянным предметом насмешек извне гомеопатии, кроме того, она встречает постоянное неприятие даже со стороны последователей Ганемана.

Согласно учению Ганемана, происхождение всех хронических болезней коренится в трех так называемых миазмах –  псоре, сикозе и сифилисе. Эти миазмы представляют собой, насколько можно судить по толковому словарю, некие «тлетворные эманации невещественной природы». Сам Ганеман полагал существование миазмов чем-то само собой разумеющимся и не требующим доказательств. Для медицины XVIII века вообще это понятие было настолько общепринятым и привычным, что нисколько не нуждалось в дальнейших определениях, но в наши дни предметы такого рода выглядят до крайности неясными и совершенно ненаучными.

Современная наука допускает, что два столетия назад постулирование существования «миазмов» было обусловлено недостатком более точного медицинского знания. К тому же в наше время были открыты определенные микроорганизмы, что послужило основанием для утверждения, что сифилис, гонорея, различные «псорические» кожные заболевания (в том числе и более всего чесотка) вызваны не какими-то там «миазматическими» воздействиями на целостное функционирование тела, а вторжением микроорганизмов из мест локальной инфекции. Более того, поскольку большая часть хронических болезней имеет неинфекционную природу, за исключением собственно гонорейных и сифилитических случаев, то констатация гонорейного и сифилитического происхождения большинства неспецифических заболеваний с современной точки зрения представляется прямо абсурдной. Таким образом, представление о том, что «миазмы» могут обусловливать хронические заболевания, теперь выглядит не более убедительным, чем вера в болезненные последствия колдовства или «дурного глаза».

В случаях, когда соответствующий сифилитический, гонорейный или дерматологический анамнез отсутствует, в гомеопатической практике остается неясным, можно ли делать вывод о том, что определенное хроническое состояние имеет ту или иную миазматическую природу только на основании того, что оно удовлетворительно поддается лечению каким-либо «антипсорным», «антисикотическим» или «антисифилитическим» средством. Эта дилемма указывает на явную необходимость переосмыслить и подвергнуть новой оценке проблематику, касающуюся хронических миазмов.

В самом деле, состояние, поддающееся лечению каким-либо антисикотическим средством, например, Thuja, строго говоря, вовсе не обязательно имеет гонорейное происхождение. То же самое можно сказать и о положительных эффектах Mercurius относительно сифилитического происхождения состояний. Но если положительный эффект следует за применением таких нозодов, как Medorrhinum или Syphilinum, то между состоянием пациента, с одной стороны, и гонореей и сифилисом, с другой, определенная связь должна быть. Следовательно, это обстоятельство может оказать нам помощь в подходе к проблеме хронических миазмов, поскольку оно дает преимущество очевидности клинической картины, представляемой действием этих нозодов.

В качестве примера по произвольному выбору рассмотрим Syphilinum. При испытаниях на здоровых людях Syphilinum вызывает симптомы, которые могут быть классификационно разделены на две группы. Первая группа (А) несёт в себе определенное сходство с проявлениями клинического сифилиса на разных стадиях его развития: шанкроидные язвы, «медная» сыпь, ночные боли в костях, головные боли и т.д. Во второй группе (В) симптомов, типичных для Syphilinum – ночные страхи, потеря памяти, страстное желание алкоголя, озена, язвы небных миндалин и т.д., – убедительного и очевидного сходства с клинической картиной сифилиса мы не наблюдаем.

Обе эти группы симптомов вызываются материалом, который вследствие сильного разведения при потенцировании ослаблен так, что даже не содержит возбудителей болезни. Следовательно, даже с натяжкой и при изрядном воображении невозможно признать эффект этого нозода при испытаниях «инфекцией».

Как бы то ни было, но мы не можем отрицать, что симптомы группы А, т.е. те, которые отражают клиническую картину сифилиса, вызываются средством нематериального рода, не содержащим спирохеты, но несущим некую динамическую энергию, которую и в самом деле можно так назвать: «эманация невещественной природы». Здесь налицо экспериментальное подтверждение и доказательство существования эманаций, весьма похожих на те, что упомянуты в рассмотренном выше определении миазма –  эманаций, способных вызывать расстройства здоровья. И это отнюдь не «ненаучная фантазия», а вполне демонстрируемый, т.е. воспроизводимый в эксперименте, факт.

Какова же природа патологических состояний, вызываемых таким образом? Будучи вызваны потенцированным сифилитическим материалом, который в полной мере отвечает определению миазма, обе группы симптомов являют собой выражение сифилитического миазма здоровым испытателем. Более того, мы можем видеть, что сфера проявления миазма не только включает клиническую картину сифилиса в виде симптомов группы А, но и дополняется симптомами группы В. Когда мы встречаем пациента, который в своей тотальности обнаруживает симптомы группы А или В, или их комбинации, Syphilinum будет действенным лекарством. То же самое следует сказать и о случае, в котором будут выражены только симптомы группы В. Но означает ли данный терапевтический эффект, что нам позволено классифицировать этот последний случай как сифилитический даже при отсутствии у пациента личных или семейных данных о клиническом сифилисе? Ведь если Syphilinum производит терапевтический эффект, может ли кто-либо отрицать сам факт этой связи и трактовать заболевание как не сифилитическое, не имеющее к сифилису никакого отношения, а эффект Syphilinum эффектом случайным?

Что, в конце концов, означает фундаментальная гомеопатическая формула «similia similibus curentur»? Ганеман установил ее не более как правило для практической терапевтической работы. Он не провозглашал какой-либо естественный закон, а также не стремился объяснять процессы, выражающие себя через подобие. Что в действительности представляет собой связь между симптомами испытания лекарства и проявлениями подобной болезни? До сих пор мы не можем с уверенностью сказать, что лекарство лечит потому, что оно способно вызвать симптомы, подобные таковым у пациента. Формула «similia similibus curentur» не содержит и не предлагает никакого объяснения процессу лечения. Она лишь указывает, когда лекарство будет действенно, но не почему оно будет действенно. Это «почему» имеет непосредственное отношение к глубинной стороне проявления аналогии в природе, и мы до сих пор находимся в затруднении, как это может быть объяснено. На деле мы даже избегаем думать на эту тему.

Так или иначе, физика может представить феномены, способные помочь нам в уяснении существа наших проблем. Речь идет об интерференции света или, вообще говоря, интерференции волновых паттернов. Два энергетических волновых паттерна идентичной природы, точнее, идентичные по частоте и амплитуде, но противоположные по источнику, направлению и фазе, способны при встрече погашать друг друга. Это очень сходно с явлением, когда волновая энергия потенцированного лекарства нейтрализует волновую энергию болезни. Таким образом, используя аналогию с физикой, мы можем постулировать, что энергия лекарства и энергия болезни должны быть идентичны по природе, т.е. по частоте и амплитуде; отличаются же они по фазе, а именно по источнику и направлению. И если болезнь коренится во внутренней природе пациента, то лекарство имеет экзогенную природу и источник.

Подобно Парацельсу, мы могли бы говорить о болезнях ртути или золота и их сходстве с сифилисом, поскольку металлы и нозоды в природе могут обусловливать подобную картину заболевания у того или иного пациента. Также мы можем принять в качестве факта, что любое расстройство здоровья, сопровождающееся симптомами Syphilinum и поддающееся лечению этим средством, должно быть названо болезнью Syphilinum или, иными словами, выражением сифилитического миазма у данного пациента. Это утверждение справедливо даже при отсутствии связи патологического состояния с тем, что называется клиническим сифилисом.

Определяя область сифилитического миазма с точки зрения симптоматологии нозода и близких к нему лекарств, мы должны признать, что называемое нами сифилисом в клиническом смысле является не более чем частью целой миазматической сферы. Мы часто находим у пациентов миазматические симптомы без соответствующего заболевания, но мы никогда не найдем самого заболевания без миазматических симптомов. Не есть ли это основание для суждения о том, что миазматическое состояние первично по отношению к заболеванию, а клинический сифилис вторичен или даже случаен по отношению к нему. Если пациент конституционально поражен сифилитическим, сикотическим или псорическим миазмом, его здоровье может быть подорвано инфекцией спирохет, гонококков или каких-либо возбудителей псорических состояний. Ведь контакт с возбудителем приводит к заболеванию лишь у некоторого числа контактировавших, а отнюдь не у всех. Это обстоятельство обычно объясняют такой неопределенной вещью, как «фактор устойчивости» или довольно гипотетическим повреждением наружных покровов –  наличием «входных ворот» инфекции. Мы же имеем основание думать, что восприимчивость к инфекции, по крайней мере, отчасти, зависит от миазматической предрасположенности.

Дело в том, что вовсе не сифилис, гонорея или чесотка лежат в основе хронических болезней, не являются они также и случайными внешними локальными инфекциями, как нас пытаются уверить современные теории. Скорее они являются выражениями специфических пред- и доболезненных нарушений жизненной энергии пациента. Всякое воздействие, которое порождает или усиливает миазматическое влияние, или же наоборот, способное трансформировать хроническое состояние в острое, будет продуцировать картину клинического сифилиса, гонореи или какого-нибудь псорического заболевания. Это воздействие и будет создавать условия для размножения и роста возбудителей, что было бы невозможно при отсутствии миазматической предрасположенности. Здесь следует отметить, что, как показывают данные наших испытаний, чрезвычайно сильное или носящее многократный повторный характер воздействие способно прививать миазматическое поле даже такому организму, который при обычных условиях не претерпел бы при этом болезненных изменений. Мы наблюдаем этот феномен при эпидемиях и при реакциях на «эпидемические лекарства», вакцины, которые отражают «текущий» миазм.

До сих пор мы не можем определить природу миазмов точнее и лучше, чем посредством указания на их сходство с энергией, представленной во внешней природе динамическими эффектами Syphilinum, Medorrhinum, Psorinum, Mercurius, Thuja, Sulphur и т.д., а также тем, что они могут быть внесены в изначально здоровый организм. Это внесение происходит сходно с гомеопатическим испытанием, когда последнее простирается за пределы индивидуальной толерантности.

Старое определение миазма как тлетворного воздействия невещественной природы выглядит так же хорошо и в наше время, как и в прошлом. Коль скоро мы допускаем, что симптомы групп А и В являются истинным выражением сифилитического миазма, то мы должны распространить это взаимоотношение на всякое другое лекарство, способное вызывать и излечивать эти симптомы. Подобие между тотальностью симптомов пациента и испытателя не есть поверхностное совпадение, но выражение идентичности образующих и изначальных энергий лекарства и болезни. Таким образом, нам позволено сделать заключение, что если Syphilinum, Medorrhinum, Aurum или любое другое лекарство включает в себя симптомы, известные как сифилитические, оно также включает в себя и выражает сифилитический миазм. Сифилис и сикоз требуют относительно простых лекарств и более просто отражают себя в картинах болезни сравнительно с псорой, которую Ганеман называл «тысячеглавой гидрой». Базовые принципы, описанные для сифилиса и сикоза, должны быть применимы и ко псоре, несмотря на ее многообразный характер.

Миазмы могут себя выражать посредством острых периферических проявлений на коже, гениталиях и т.д. Такие случаи, как мы знаем, имеют благоприятный прогноз. Более трудны случаи, когда периферические проявления были подавлены или вовсе никогда не имели места. Это –  внутренние псора, сикоз и сифилис.

Что же представляют собой миазмы на самом деле? С точки зрения их аналогичности эффектам потенцированных лекарств и их способности быть привитыми, т.е. внесенными в организм (отметим здесь также возможность внесения лекарственного эффекта на неживые объекты –  стекло, пробку, сахар), мы можем рассматривать их как структурные и архетипические поля сил, вихри энергии. Они способны разрушать жизненную активность. Но тем или иным образом они способны также быть интегральными факторами, расширяющими проявления жизни и сознания в человеческой конституции. Классификация миазмов только как псорического, сикотического и сифилитического представляется мне недостаточной. По меньшей мере, следует добавить Tuberculinum и Carcinosinum. Тщательные исследования могут выявить большее их число. Кроме того, остается незавершенной и настоятельнейшим образом требуется работа по глубинному проникновению в личность каждого миазма.

 

 

Перевод на русский опубликован на: http://www.similia.ru/gomeopat/fundamental.htm