ВОЗВРАЩЕНИЕ  ЮНГА  ИЗ  ИЗГНАНИЯ

Эндрю Самуэлз

 

Об авторе: Андрю Самуэлз - профессор Университета Эссекса (Англия), член SAP, один из самых известных в мире юнгианских аналитиков.
Автор книг "Юнг и постъюнгианцы" (1985), "Множественная психика" (1989), "Политическая психика" (1993) и других. Занимается активной общественной деятельностью, выступает на ВВС

Делая обзор собрания сочинений Юнга, выдающийся психолог Лиам Хадсон писал, что "Юнга, как шарлатана, полностью изгнали добрые бюргеры академической жизни", а работы Юнга "полностью отвергались". Однако, заметил Хадсон (хорошо информированный наблюдатель лихорадочной психоаналитической сцены), изгнание Юнга (фактически, всемирно распространенное явление) во многом было связано с усилиями "тайного психоаналитического комитета, учрежденного Эрнестом Джонсом, чтобы гарантировать, что отступников не будут принимать всерьез" (Хадсон, 1983).
Из хадсоновского обзора мы тут же видим некоторые главные темы, которым должен был бы уделить внимание выпуск Psychoanalytic Review, посвященный вступлению к сегодняшнему "Юнгу" и его непреходящему влиянию: отношения с Фрейдом и их влияние в рамках профессиональной политики; вопрос доверия Юнгу, его надежности и честности; причины, по которым многие солидные ученые и психоаналитики по всему миру не будут иметь ничего общего с самим Юнгом, его работами и последователями.

За последние четыре года я докладывал о юнгианской и постъюнгианской психологии и анализе в 18 университетах семи стран. В основном это были новые факультеты и центры психоаналитического обучения, учрежденные с тех пор, как вдохновленный Лаканом возврат к Фрейду опять привел психоанализ в университеты Запада. Юнг и постъюнгианцы бросаются в глаза своим отсутствием в программах и расписаниях подавляющего большинства этих учебных курсов, сохранившись лишь как важный схизматический элемент истории психоанализа. Однако, в основном благодаря горячему интересу части студентов, есть возможность говорить в этих центрах о постъюнгианстве, и я с удовольствием ею воспользовался и многому при этом научился. Несмотря на амбивалентную установку преподавателей, я услышал о дюжинах (буквально) докторских диссертаций и еще большем числе магистерских работ в юнгианской области. Хотя заглавия моих выступлений были различными в разных местах, их можно было бы обобщить, как: "Есть ли смысл в академическом изучении Юнга?" В этой статье дан частичный ответ. Параллельно уделено внимание и клиническому вопросу: "Есть ли смысл в изучении Юнга при клинической подготовке, не считающейся юнгианской?" Громадный рост интереса к клиническому Юнгу делает этот вопрос столь же интересным для изучения.

Я привык начинать разговор с просьбы присутствующим проделать простое ассоциативное упражнение - дать ассоциацию на слово "Юнг". Я прошу их записать первые три вещи, которые придут в голову. К настоящему времени я получил 900 ответов от 300 студентов. Чаще всего встречаются, в порядке убывания, следующие темы, слова, концепции и образы:
1) Фрейд/психоанализ/раскол
2) предполагаемый антисемитизм Юнга и про-нацистские установки
3) архетипы
4) мистицизм/философия/религия
5) анима и анимус.
Однако, из-за их повсеместности, я предлагаю обсудить первые две темы, про Фрейда и антисемитизм, и обсудить их приблизительно так, как проходило обсуждение в университетских группах.

 

ЮНГ И ФРЕЙД

Кажется, студенты обычно видят, что разрыв отношений между Юнгом и Фрейдом проистекал из борьбы за власть отца и сына и неспособности Юнга примириться с тем, что входит в человеческую психосексуальность. Из-за того, как рассказан миф об Эдипе, комплекс сына у отца не так легко достижим, как комплекс отца у сына, и повествование искушает забыть об инфантицидных импульсах Лая, - не важно, что мифологема Урана-Хроноса-Зевса куда яснее показывает обоюдность мужской агрессии, существующей между поколениями. Поэтому мы не так много слышим о проблеме Юнга у Фрейда.

В том, что касается взглядов Юнга на сексуальность, факты таковы, что большая часть содержания его "отступнической" книги 1912г, "Wandlugen und Symbolen der Libido" ("Метаморфозы и символы либидо" (в английском переводе - "Psychology of the Unconscious", 1916 ("Психология бессознательного")), касается интерпретации инцестуозного мотива и инцестуозной фантазии, на которые обычно не обращают внимания или просто не знают о них. Я считаю, что важно подчеркнуть, что содержание этой книги очень нужно для понимания семейного процесса и того пути, каким события вне семьи связываются с тем, что можно назвать внутренней семьей. Другими словами, книга, которую мы теперь называем "Symbols of Transformation" ("Символы трансформации",1952), вовсе не удаленный от реального опыта текст. Как же люди растут, с психологической точки зрения? Отчасти, они растут, вбирая в себя качества, атрибуты и стили жизни, с которыми еще не умеют управляться сами. Откуда приходит этот новый материал? От родителей или других лиц, заботящихся о ребенке. Но как это происходит? Здесь нам становится видно, как полезны юнговские теории инцеста. Некая мера инцестуозной фантазии (что он позже называл "родственным либидо") между ребенком и родителем необходима, чтобы два индивида могли находится в ситуации, где им не избежать друг друга. Для человеческого сексуального влечения характерно, что оно делает невозможным равнодушие к тому, кто является реципиентом нашей сексуальной фантазии или источником нашей страсти. Желание, чье горючее - инцест, подразумевается в человеческой любви того рода, без которого не может обойтись здоровый семейный процесс. Родственное либидо предрешает интернализацию наших хороших объектов.

Это не обязательно, чтобы хорошо информированный юнгианский читатель сейчас же согласился с моим толкованием. Я пытаюсь усомниться лишь в такой большой разнице, которую чувствуют студенты между Фрейдом и Юнгом - особенно, хотя и не исключительно, в области сексуальности, - в том, что Фрейд, кажется, обращается к их заботам и трудностям, а Юнг - нет (по крайней мере, в этой сфере).

Тогда есть место для стыковки самых ранних юнгианских идей с некоторыми острыми психоаналитическими концепциями, такими как теория Жана Лапланша о центральной роли соблазнения в раннем развитии (1989). Или, в менее абстрактном духе, юнгианский взгляд на сексуальное злоупотребление ребенком представляется следующим: сексуальное злоупотребление ребенком наносит опасный вред здоровому и необходимому разворачиванию инцестуозной фантазии - его не происходит. Следовательно, сексуальное злоупотребление ребенком можно расположить на спектре поведения и адресоваться к понятной демонизации и нравственной панике, которые тормозят конструктивное мышление об этом чересчур реальном явлении.

Есть другой путь противостоять очевидному чувству, что Юнг как мыслитель не многое может предложить в сравнении с Фрейдом. Часто указывают, что все здание современной психотерапии немыслимо без работ Фрейда, без гения Фрейда, и во многих отношениях это действительно так. Однако пост-фрейдистский психоанализ продолжает пересматривать плодотворные идеи Фрейда, отказываться от них и расширять их. Если мы окинем пост-фрейдистское развитие непредубежденным, насколько возможно, оком, то заметим в нем нечто довольно странное, нечто крайне важное для нашей работы по этому вопросу. Многие из центральных тем и характерных черт современного психоанализа напоминают о позициях, которые занимал Юнг в ранний период творчества. Это не значит, что лично Юнг ответственен за все интересные находки современного психоанализа или разработал все эти вещи так подробно, как психоаналитические мыслители, о которых идет речь. Но, как указал Пол Розен: "В наши дни мало кого из значимых фигур психоанализа покоробит, если какой-то аналитик выступит со взглядами, идентичными взглядам Юнга в 1913г" (1976).

1. В противовес эдипальной психологии Фрейда, центрированной на отце и применимой, видимо, только с четырех лет, Юнг предложил психологию, основанную на матери, притязающую на применимость с самого раннего (даже пренатального) возраста. С этих позиций он может считаться предшественником работ Мелани Кляйн, Британской Школы теоретиков объектных отношений (таких как Фейрберн, Винникотт, Гантрип, Балинт) и, принимая во внимание теорию архетипов (о которой - в свое время), работ по привязанности Боулби, вдохновленных этиологией.

2. Юнговскую концепцию бессознательного, с ее коллективной основой, обычно считают иной, чем фрейдовская. Бессознательные содержания не оказываются в бессознательном вследствие вытеснения, они присутствуют там изначально. Действительно, лучший "лакмусовый тест" касается того, существуют или нет в бессознательном врожденные структуры. Такова была позиция Юнга, и ее расширение или модификация сильно занимает постъюнгианцев. Дело в том, что если посмотришь работы таких психоаналитиков, как Кляйн, Лакан, Спитц и Боулби, обнаружишь то же подчеркивание преструктурированности бессознательного. То, что бессознательное структурировано, как язык, легко мог бы сказать и Юнг.

3. Взгляд Фрейда на человеческую психологию считается мрачным и, глядя на историю столетия, это видимо, разумная позиция. Но Юнг сразу стал настаивать на том, что человеческая псюхе имеет творческую, целенаправленную, недеструктивную сторону, и его настойчивость нашла отражение и даже усилилась в работах, таких психоаналитических авторов как Миллер и Райкрофт, а также в работах Винникотта по игре. Такие же связи можно установить с великими пионерами гуманистической психологии, Роджерсом и Маслоу. Настаивая, что псюхе знает, что для нее хорошо, способна себя регулировать и даже исцелять, мы касаемся сердцевины современных исследований "Истинного Я", к примеру, работ Болласа.

4. Отношение Юнга к психологическим симптомам было таково, что их следует рассматривать не с причинно-редуктивных позиций, а подойти к ним с точки зрения их скрытого смысла для пациента - даже искать "для чего" этот симптом (см. Сэмюэлс, 1989, более полный отчет о "психологии" симптомов). Это предвосхищает школу экзистенциального анализа и работы таких британских психоаналитиков, как Райкрофт и Хоум.

5. В современном психоанализе возникло движение прочь от того, что часто считают патриархальным фаллоцентричным подходом, подходом с позиции мужской власти. Внимание в психологии психотерапии уделяется "женскому" (что бы под этим ни понималось). И появились феминистский анализ и психотерапия. Мало сомнений в том, что "женское" у Юнга все еще "женское" мужчин, но можно провести параллели между психоанализом, воспринявшим феминистское влияние и сознательной юнгианской и постъюнгианской психологией.

6. Уже в 1929г Юнг отстаивал пользу клинического применения того, что называют "контрпереносом" - субъективный ответ аналитика анализанду. "Вы не можете оказать влияния, если сами ему не подвергаетесь", - писал он, - "а контрперенос - важный орган информации". Читающие эту статью клиницисты знают из истории психоанализа, как современный психоанализ отверг чересчур резкое предположение Фрейда (1910), что контрперенос - это "собственные комплексы и внутренние сопротивления аналитика", и потому от него надо избавляться. Стоит лишь перечислить немногих пионеров, которые в этом отношении отвернулись в психоанализе от Фрейда, чтобы понять, что Юнга следует причислить к клиническим пионерам: Хайманн, Литтл, Винникотт, Сандлер, Сирлз, Лэнгс и Кэйсмент.

7. Подобным этому же образом изменилось восприятие клинического взаимодействия аналитика и анализанда в клиническом психоанализе. Анализ рассматривают как взаимно трансформирующее взаимодействие. Поэтому в фокусе оказались личность и этическая позиция аналитика, а не технические "know-how". В терапевтическом альянсе присутствуют реальные отношения, и они составляют волнообразную динамику перенос/контрперенос. Некоторые современные слова для этого "интеракция" и "интерсубъективность", а юнговская алхимическая модель аналитического процесса - интеракциональная и интерсубъективная (см. Сэмюэлс, 1989г, более полный отчет о юнговской метафоре аналитического процесса). Я имею в виду здесь таких авторов, как Этвуд и Столороу, Митчел, Гринсон, Когут, Ломас и Элис Миллер.

8. Эго ушло из центра теоретических терапевтических проектов психоанализа. Мы видим это в лакановской децентрализации Эго, в которой Эго-фантазия о господстве и унификации личности представлена как заблуждение, или же в когутовской детальной разработке биполярного Собственного Я, которое распространено далеко за границы, вмещающие рациональное, правильное Эго. Это чувство границ Эго-сознания, и даже то, что есть другие виды сознания, чем то, которое проявляет Эго, освещает нам юнговская концепция Самости - тотального психологического процесса, "большего", чем Эго, и несущего человеческие надежды и воображение.

9. Смещение Эго с "должности" означает, что освобождается пространство для того, что можно назвать "субличностями". Юнговская теория комплексов, которые он называл "отколовшимися псюхе" указывает в том же направлении (см. Сэмюэлс и др., 1986, определение комплекса). Мы можем сравнить тенденцию Юнга к персонификации внутренней раздробленности псюхе с Винникоттовским Истинным и Фальшивым Я и с ходом, который сделал Эрик Берн в транзактном анализе, где Эго, Ид и Суперэго рассматриваются как относительно автономные. Управляемая фантазия, гештальт и визуализация едва ли были бы возможны без вклада Юнга в подходе к психическому материалу, известного как "активное воображение": временная приостановка контроля Эго, "падение" в бессознательное, при тщательном отслеживании того, что обнаруживается при этом, или путем рефлексии, или через некое искусное самовыражение.

10. В наши дни многие психоаналитики хотели бы провести различие между чем-то вроде "психического здоровья", "здравого рассудка", "генитальности" и чем-то, что можно назвать "индивидуацией" или "Истинным я". Есть, так сказать, разные психиатрические системы ценностей, которые сами по себе являются микрокосмами широких общественных ценностей, и другая этика психотерапии, которая оценивает индивидуальные отклонения от нормы так же, или более высоко, как индивидуальную приспособленность к норме. У Юнга, величайшего автора в области индивидуационной мысли, была, как мы увидим, собственная, элитарная версия индивидуации, которой бросали вызов различные группы постъюнгианцев. Некоторые крупные психоаналитические авторы по этой теме: Винникотт, Миллнер и Эриксон.

11. Юнг был психиатром и сохранял всю свою жизнь интерес к психозам. Со времени работы в Бургхольцльском госпитале в Цюрихе он настаивал, что феномен шизофрении имеет смысл, который может извлечь чувствительный терапевт. В этом отношении он предвосхитил Лэнга и его анти-психиатричных коллег. Окончательная позиция Юнга в 1958 состояла в том, что при серьезных психозах замешан некий биохимический "токсин", что наводит на мысль о генетическом элементе подобных заболеваний. Однако Юнг считал, что это может создать не более, чем предрасположенность, с которой события жизни будут взаимодействовать, ведя к благоприятному или неблагоприятному исходу. И здесь мы встречаемся с предвидением нынешнего психобиосоциального подхода к шизофрении.

12. Начало психологии Фрейда лежит в возрасте четырех лет; Кляйн ведет начало своей от рождения. Но до недавних пор очень немногие психоаналитики пытались создать психологию всей жизни, которая включала бы поворотные опорные события середины жизни, старости и признание надвигающейся смерти. Такие авторы, как Левинсон, и те, кто, как Кюблер-Росс и Паркес, исследуют психологию смерти, все открыто признают драгоценное предвидение Юнга.

13. И наконец, хотя Юнг думал, что у детей есть отчетливая личность с рождения, его идея, что проблемы детства вполне можно проследить до "непрожитой психологической жизни родителей", предсказывает многие открытия семейной терапии (Юнг, 1918).

Позвольте мне вновь заявить о намерении представить этот catalogue raisonnee роли Юнга как пионерской фигуры в современном психоанализе. Припомним, что его открыто называли шарлатаном и утверждали, что он много ниже Фрейда как мыслитель. Я вовсе не хочу ослепить моих читателей звездным сиянием Юнга, но думаю, что теперь уже разумно спросить: почему все это более или менее не признается или обесценивается в историях психоанализа, в обзорах психоаналитической мысли, а также в работах отдельных психоаналитических авторов? Это видно в стандартных историях (например, Гай, 1988). Да, конечно было бы паранояльно утверждать, что это заговор (хотя Хадсон и другие это утверждают), но, возможно, профессия (и особенно профессия преподавателя психоанализа и психологии) порождает некоторые плохие привычки. Было бы бестактным продолжать распространяться на эту тему.

 

ЮНГ, АНТИСЕМИТИЗМ И НАЦИЗМ

Деятельность Юнга и его идеи подвергались сильной критике, начиная с 1930х и до настоящего времени, но он не испытывает недостатка и в усердных защитниках. Защита обычно принимает форму доказательств отсутствия антисемитизма у Юнга в отношениях  с коллегами-евреями. Утверждают, что Юнг был особенно щедр при поддержке тех коллег, которые испытывали практические трудности в 1930х из-за своего еврейского происхождения. Как аналитик Юнг был явным приверженцем того, чтобы привести пациента с соприкосновением с его этническими и религиозными корнями; разрыв этих связей с последующим психологическим напряжением был обычной и проблемной чертой для многих высокообразованных европейских евреев, так что с точки зрения того, что Юнг адресовался к этому напряжению и уменьшал его, эта работа может расцениваться даже как "просемитская". Установки Юнга называют синтонными с "обычным" антисемитизмом в Европе в это время. (Опровержение такой защиты Юнга см. у Сэмюэлса, 1993).

Таковы были, по крайней мере, главные элементы этой общепринятой защиты Юнга. Однако, прежде, чем прийти к какому-то заключению, необходимо взглянуть на относящуюся к делу историческую информацию.
В 1933г Юнг стал президентом Генерального Медицинского Общества Психотерапевтов. Это были профессионалы из разных стран, но базировалось Общество, в основном, в Германии и действовало под нацистским контролем. Юнг заявил, что принимает этот пост, чтобы защищать права психотерапевтов-евреев и изменил устав ГМОП так, чтобы оно стало полностью и формально МЕЖДУНАРОДНЫМ (МГМОП). Членство в МГМОП осуществлялось через национальные общества, а Юнг отвел специальную категорию для индивидуального членства. Евреям уже не дозволялось членство в Германском Национальном Обществе, так что они могли вступить в общество только индивидуально, (кстати, следует отметить в этом контексте, что книги Фрейда были сожжены, а он был официально исключен в 1933г).

С 1933г по 1936г Юнг был также единственным редактором. "Zentralblatt", научного журнала общества, и до 1940г его соредактором.
По Юнгу, это была лишь pro forma, и он оставался географически (и, предположительно, идеологически) далек от редакционных дел. Он также утверждал, что не знал о заявлениях пронацистских принципов, навязанных "Zentralblatt" в 1933 г. профессором Герингом (родственником Рейхсмаршала), который стал президентом доминирующей Германской секции МГМОП. Собственные статьи и редакционные статьи Юнга в "Zentralblatt", выдержки из которых цитируются ниже, также послужили причиной того, что его обвинили в пронацистских симпатиях в этот период. Согласно Джеффри Коксу, в его "Психотерапии в Третьем Рейхе", идеи Юнга получили "официальное одобрение", и, в результате, германские психотерапевты сделали все возможное, чтобы связать имя Юнга со своей собственной деятельностью (Кокс, 1985).

Работы Юнга какое-то время цитировались немецкими теоретиками расизма и появились в некоторых официальных биографиях нацистов.
В одном интервью Берлинскому Радио в 1933г., Юнг сделал заявление, которое в то время имело очень конкретный смысл, но при переводе подверглось следующей обработке: "... каждое движение органически достигает кульминации в лидере, который воплощает всем своим существом значение и смысл народного движения" (Юнг, 1978). А в своей статье 1934г, "Состояние психотерапии сегодня", Юнг писал:
"Фрейд больше не понимал немецкую псюхе, как понимали его немецкие последователи. Научило ли его чему-нибудь грозное явление национал-социализма, на которое весь мир взирает с удивлением? Где было это беспримерное напряжение и энергия, когда национал-социализма еще не существовало? Глубоко в немецкой псюхе, в яме, которая - что угодно, но не помойное ведро нереализованных инфантильных желаний и неразрешенных семейных обид." (Юнг, 1934г.)

В той же статье, проясняя несколько эти загадочные высказывания, Юнг утверждал (о евреях):
""Арийское" бессознательное имеет более высокий потенциал, чем еврейское. Еврей - в чем-то кочевник, и еще не создал собственной культурной формы, и, насколько можно видеть, никогда не создаст, так как все его инстинкты и таланты требуют, чтобы более-менее цивилизованная нация действовала как господин для его развития. У евреев та же особенность, что и у женщин; будучи физически слабее, они целятся в щель в броне противника".

Юнг также предупреждал против неразборчивого применения еврейских категорий к немецкому и славянскому христианству.
Подобное наблюдение появляется в сноске к работе "Два эссе по аналитической психологии", впервые опубликованной в 1928г и вновь опубликованной в 1935г: "Совершенно непростительной ошибкой будет принимать заключения о еврейской психологии в качестве общезначимых" (1935). В редакционной статье "Zentralblatt" он писал, что "различия, которые на самом деле существуют между немецкой и еврейской психологией, и которые давно известны каждому умному человеку, больше не должны замалчиваться" (1933). Ранее, в 1918 г., Юнг писал, что еврею "очень на хватает того мужского качества, которое укореняет мужчину на земле и питает новой силой из нее. Это хтоническое качество мы найдем в опасной концентрации у германских народов. ... У евреев слишком мало этого качества - где их собственная земля под ногами?" (1918). Однако, в 1934г, отвечая на современную критику, Юнг говорил: "Я должен признаться в полной неспособности понять, почему говорить о еврейской психологии - преступление". Здесь Юнг также настаивает на психологических различиях между нациями и расами (1934b).

Адресуясь ко всему этому, я сам не много прибегал к психобиографии, к фактам внешней и внутренней жизни Юнг, его сновидениям, его отцовскому комплексу, шрамам от разрыва с Фрейдом, его честолюбию, его теневым проблемам, его швейцарской буржуазной ментальности и тому подобному. Я не много посвящаю пространства и личным свидетельствам, которые показывают, что Юнг не мог быть антисемитом, и что у него было позитивное отношение к евреям, и многим он помог впервые войти в отношения со своей еврейскостью. Какое-то время я беспокоился, что эти пропуски (юнговской психопатологии и свидетельств людей, знавших его, причем ни то, ни другое нельзя полностью игнорировать) добавляют мне ощущения неловкости, чувства, что я сам не на своей стороне. Но постепенно я пришел к выводу, что по-настоящему это чувство возникает, когда личностным измерениям Юнга (человека и чересчур человеческого гения) придается слишком много веса или их используют, чтобы закрыть неудобные вопросы раз и навсегда.

Что меня на самом деле волнует, так это вопрос, может ли быть что-то в структуре юнговской мысли, что делает вероятным развитие у него некоего рода антисемитизма. Когда Юнг пишет о евреях и еврейской психологии, нет ли чего-то во всей его установке, его подходе, что как раз и должно привести к антисемитизму? Есть ли о чем беспокоиться?
Мой краткий ответ, в противовес ответу многих ведущих юнгианских аналитиков: "да", - и я надеюсь, что исследуя вопрос как можно глубже, мы получим некое возмещение ущерба, репарацию. Я уверен, что сила и слабости аналитической психологии теряются не просто из-за предполагаемого сотрудничества с нацистами и антисемитизма, но также из-за того, что представляются неспособностью некоторых юнгианцев реагировать на такие обвинения умно и по-человечески. Это позволяет фрейдистским высшим кругам и остальному цивилизованному миру продолжать игнорировать пионерский характер вклада Юнга и, следовательно, работу постъюнгианских психологов.

Я намерен сосредоточиться на том, как можно понять фразу Юнга о "еврейской психологии", потому что, посещая университеты, я обнаружил, что большинство дискуссий сосредоточено вокруг этой темы.
Юнг использовал этот термин непоследовательно. Мы встречаемся с ним в смысле психологических характеристик, предрассудков и предположений о "типичной" еврейской личности. Как мы знаем, Юнг утверждал, что на каждого влияет его происхождение, ведя ко всевозможным предрассудкам и заранее заготовленным мнениям: "Любой ребенок знает, что эта разница существует" (1934). Можно соглашаться или не соглашаться с различными утверждениями Юнга о типичном еврее, но надлежит рассмотреть и другое употребление Юнгом термина "еврейская психология". Это употребление имеет иной и более провокационный подтекст. В этом случае он ссылается на системы психологии, разработанные евреями, как Фрейд и Адлер, системами, претендующими на универсальную применимость и истинность. Такая психология - "уравнивающая психология" (слова Юнга): она подрывает идею существования психологических различий между группами людей, такими как нации (1934). Такая психология неверна, применяя "неразборчиво" "еврейские категории", и, продолжает Юнг, нельзя делать "непростительную ошибку, принимая заключение о еврейской психологии в качестве общезначимых" (1935).

Юнг говорит, что еврейский психоанализ нападает на идею психологических различий между группами людей, такими, как нация. Решительно, еврейский психоанализ занимает, следовательно, в сознании Юнга место, аналогичное тому, которое в сознании Гитлера занимали еврейский международный капитализм и еврейский международный коммунизм. Эти тенденции вмешиваются в здоровое соревнование между нациями, что для Гитлера означает, что евреи разрушают исторический процесс, "денационализируя" историю и "бастардизируя" нации мира (Гордон, 1984). Самые большие страхи, соответственно, это "уравнивание" и "денационализация". Юнг и Гитлер, конечно, не говорят о евреях одно и то же, но уравнивающая цель еврейской психологии и денационализирующая цель еврейской политической и экономической деятельности представляют похожую угрозу для обоих - так что у обоих развивается похожая сверхозабоченность. Для Гитлера - это сверхозабоченность еврейским "духом", действующим, как чума, подрывая самые основы истории: идею нации. Для Юнга - это принимает форму сверхозабоченности еврейской психологией (т.е. психоанализом), способной быть навязанной всем остальным этническим и национальным психологиям, низводя всех к одному уровню.

Именно по этой общей идее мы можем понять реакцию тех, кто нашел в работах Юнга неприятный резонанс с тем, что они уже научились ненавидеть в Гитлере. ТОЛЬКО КОГДА МЫ ОСОЗНАЕМ ПОНЯТНУЮ ОСНОВУ В КОЛЛЕКТИВНОМ СОЗНАНИИ ДЛЯ АССОЦИАЦИИ МЫШЛЕНИЯ ЮНГА С ГИТЛЕРОВСКИМ, ТОЛЬКО ТОГДА МЫ МОЖЕМ НАЧАТЬ РАЗВИВАТЬ ИДЕЮ ГРОМАДНОЙ  РАЗНИЦЫ МЕЖДУ НИМИ. Тогда мы можем вернуть человечность достаточно разнородному проекту Юнга. В конце концов, в наши дни высказывается достаточно критики универсализующей тенденции и евроцентристским чертам (уравнивающим чертам?) психоаналитической психологии. Юнг чувствовал это - потребность XX столетия в психологии культуральных различий. Предстоит восстановить анти-эссенциалистского, нон-фундаменталистского, мультикультурального Юнга.

Предстоит большая работа по завершению этих стоящих аспектов проекта Юнга, и она лучше всего была бы выполнена в мультидисциплинарных рамках, особенно - через кооперацию с коллегами из области гуманитарных и общественных наук. Мультидисциплинарные подходы сдержали бы любое искушение аналитиков злоупотреблять своим авторитетом, выдвигая определения "типичной" психологии той или иной группы - евреев, немцев, афроамериканцев, гомосексуалистов, женщин, мужчин. Слабость комплиментарного метода Юнга должна быть ясно понята (см. Сэмюэлз и др., 1986, определение "комплиментарности" и "оппозиции"). Юнг собрал списки психологических характеристик и использовал эти списки, чтобы дать определение: определение еврея, определение немца. Это в точности тот же биномиальный метод, который он использовал  для определения психологических атрибутов обоих полов. Ударение ставится на том, что такое еврей, а не на том, на что это похоже, быть евреем. Хотя Юнг очень ценит различия, ударение ставится в основном на определении или предопределении различия, а не на житейском опыте различия. Как и с полами, мы видим, что Юнг привносит сюда свой комплиментарный метод так, что комбинируются любые два противоположных списка, создавая абсолютно волшебно звучащую "целостность". В творчестве Юнга, еврей или немец словно составляют две половинки целого: рациональный, образованный, утонченный горожанин дополняет иррационального, энергичного, земного крестьянина-воителя.

ЕСЛИ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ МЕТОДА ЮНГА, МОЖНО ПО-НОВОМУ ОЦЕНИТЬ ТО, ЧТО ОН ПЫТАЛСЯ СДЕЛАТЬ. Ибо, наряду со многими проблемными идеями Юнга в области психологии культуры, здесь есть зерно плодотворного подхода к различиям. Даже если метод Юнга подозрителен, его интуитивное понимание важности исследования различий все равно остается в целости. Мы можем развить его интуицию, не имея препятствий в виде чрезмерной зависимости от комплиментарности.

Решительно важно, чтобы какими бы ни были различия между нациями, или между этническими группами, или между классами, или между полами, они бы не определялись заранее. Аналитик - не авторитет и не учитель, у которого есть априорное знание психологического смысла этнического и культурного происхождения анализанда. Скорее, аналитик может быть посредником, который помогает анализанду почувствовать и выразить его (или ее) отличие. Такой аналитик может вновь оценить и поддержать юнговское страстное отвержение колониального навязывания психологии одной группы другой. Юнгианцам предстоит совершить немалое возмещение ущерба, и они многое могут предложить - по крайней мере, так я говорил студентам-психоаналитикам, и многие охотно слушали.

Сходным образом, юнговские установки относительно женщин, цветных, так называемых "примитивных" культур и т.п. теперь и немодны, и неприемлемы. Он превратил предрассудок в теорию и перевел собственное восприятие современного ему состояния дел в нечто, за чем полагал вечную ценность. И здесь тоже на постъюнгианцев ложится ответственность раскрыть эти ошибки и противоречия и исправить неверные или любительские методы Юнга. Когда это делается, становится видно, что способность Юнга к интуитивному прозрению тем и областей, которыми будет озабочена психология конца XX века, может считаться замечательной. Родовая идентичность (гендер), раса, нация и национализм, анализ культур, упорство религиозной ментальности, ее новое появление и социологическая власть в явно не религиозную эпоху и нескончаемый поиск смысла - все это оказалось проблемами, с которыми пришлось столкнуться психологии. Признание здравости юнговского интуитивного видения облегчит заинтересованный, но оттого не менее критичный возврат к его текстам. Это и имеется в виду под постъюнгианством: связь с трудами Юнга, и в то же время критическая отстраненность от них.

 

ПОСТ-ЮНГИАНЦЫ

Несмотря на избегание психобиографии и искушения соотносить вновь появляющиеся дисциплины с историей жизни их основателей, до сих пор в центре моего внимания была собственная работа Юнга и его тексты. Однако, со смерти Юнга в 1961г, в профессиональной деятельности аналитической психологии произошел взрыв. В 1985 г. я создал "ярлык" - "постъюнгианцы" (Сэмюэлс, 1989). Это было подсказано в основном моей собственной растерянностью в области, которая казалась полностью хаотичной, без всяких карт и вех для ориентации, настолько различные группы и отдельные личности уходили из нее, отщеплялись и в некоторых случаях расщеплялись снова. Я хочу указать на связь Юнга и традиций мысли и практики, которые выросли вокруг его имени, а также на некоторую дистанцию или дифференциацию между ними. Чтобы определить область постъюнгианской психологии, я принял на вооружение плюралистическую методологию, в которой границы очерчивает скорее ДИСПУТ, чем консенсус. Область определяется дебатами и спорами, грозящими разрушить ее, а не идеями, с которыми согласны все (можно даже сказать, догмами). Постъюнгианец - тот, кто может войти в постъюнгианские дебаты, участвует в них, интересуется ими, получает от них энергию, как на основе клинических интересов, так и на основе интеллектуальных изысканий.

Многие годы, где-то с 1950 по 1975, было достаточно сказать о "Лондонской школе" или "Цюрихской школе" аналитической психологии. Подход Лондонской считался клиническим, подход Цюрихской - символическим. В середине 70-х случились две вещи, которые сделали более невозможным географическое разделение подходов в юнгианском анализе на клинический и символический. По мере распространения клинической практики выпускников Цюрихской школы по всему миру, она оказалась в центре международного движения профессиональных аналитиков. Аналогично, работа Лондонской школы, которая во многом стала противоречить Цюрихской, нашла признание и вне Лондона. Другой фактор, усложнивший картину, это появление в начале 70-х третьей группы аналитиков и авторов, которые вообще не добивались того, чтобы называться аналитическими психологами, предпочитая пометить свою работу, как "архетипическая психология".

Теперь существует три основных школы аналитической психологии: Классическая, Школа развития и Архетипическая школа. Классическая включает в себя ту, что раньше называлась Цюрихской, Школа развития - Лондонскую.

Классическая школа добивается, чтобы работа шла в соответствии с тем, что известно о собственных методах работы Юнга. Но это не подразумевает статичность ситуации - возможна эволюция и движение в рамках широкой классической традиции, как мы это видим и во многих других дисциплинах.
Школа развития попыталась установить связь с рядом черт современного психоанализа, таких, как упор на важности раннего опыта и внимание к деталям взаимодействия на аналитической сессии. Сессии проходят 4-5 раз в неделю, используется кушетка.

Архетипическая школа к настоящему времени вообще не строго клиническая. Ее ведущие авторы используют ключевую Юнговскую концепцию архетипа как основу, на которой строятся исследования мифического и глубинного измерений всемирной жизни через ее особые образы.
Вполне можно задуматься, нельзя ли охватить все эти три школы так, чтобы принять во внимание и их манифестированные различия, и то общее, что у них имеется. Можно попробовать вообразить себе общий котел теоретических концепций и клинической практики. Каждая школа зачерпывает из общего котла, но выделяет и предпочитает какие-то свои элементы. Преимущество такого подхода в том, что он изображает области, где школы перекрываются, и позволяет максимум различий внутри каждой из школ, допуская вариации индивидуальных практик (многие из которых не совсем помещаются в одну школу), и обеспечивает относительно быстрый и легкий доступ к "горячим точкам" аналитической психологии для вновь приступающих к этой профессии или заинтересованных учащихся и практиков, не намеренных стать полностью "юнгианцами".

Я проиллюстрирую, как работает эта модель. Есть шесть вех, отмечающих поле постъюнгианской аналитической психологии. Первые три - теоретические:
- архетип
- Самость
- развитие личности от младенчества до старости

Еще три - клинические:
- анализ переноса и контрпереноса
- символическое переживание Самости
- упор на высоко дифференцированное воображение так, как оно себя представляет.

Здесь будет полезно мне отойти от темы, чтобы определить термины "архетип" и "самость" (Собственное Я). По Юнгу, архетип - это врожденный, унаследованный паттерн психологического действия, связанный с инстинктом. Если он активируется, то когда это происходит, он проявляется в поведении и эмоции. Теория архетипов развивалась в три этапа. В 1912г. Юнг писал об изначальных, первобытных образах, которые он распознавал в бессознательной жизни своих пациентов и при собственном самоанализе. Эти образы были сходны с культуральными мотивами, представленными везде и во все исторические времена. Их основные черты - сила, глубина и автономность. Изначальное воображение предоставляло Юнгу эмпирическое содержание для его теории коллективного бессознательного. К 1917г. он писал о доминантах, узловых точках псюхе, которые притягивают к себе энергию, и, следовательно, влияют на функционирование человека. В 1919г он впервые использовал термин "архетип", и сделал это для того, чтобы избежать любых предположений о том, что это содержание, а не непредставимая фундаментальная структура, которая наследуется. Ссылки на архетипы как таковые следует четко отличать от архетипических образов, мотивов, тем, паттернов. Архетип психосоматичен, связывая инстинкт и образ. Юнг не считал психологию и воображение коррелятами или отражениями биологических влечений. Его утверждение, что образы вызывают (истребуют) цель инстинкта, подразумевает, что им отводится равное место. Все воображение имеет примесь архетипического.

В работах Юнга слово сам(а,о) (self) (которое по-английски пишут с большой буквы - Self) [по-немецки - selbst - cам, сама, само, сами - местоимение, и его надо писать с маленькой, но сам Юнг писал с большой, как существительное, и получалась Самость - ЕВ] означает:
- тотальность всей псюхе;
- тенденцию псюхе функционировать в упорядоченной и организованной в паттерны манере, дающей указания на этот порядок и его цель;
- тенденцию псюхе продуцировать образы и символы чего-то "по ту сторону" Эго - образы Бога или выдающихся личностей, выполняющих эту роль, отсылая нас к потребности и возможности роста и развития;
- психологическую целостность человеческого ребенка при рождении. Эта целостность постепенно нарушается, по мере накопления опыта, но служит шаблоном или чертежом для дальнейших переживаний своей цельности, нераздробленности. Иногда говорят, что мать несет в себе Самость ребенка. Под этим подразумевают нечто вроде процесса, называемого в психоанализе "отражением", "отзеркаливанием".

Что касается ТЕОРИИ, я думаю, что КЛАСИЧЕСКАЯ ШКОЛА расставляет эти опции так: Самость, архетип, развитие личности. Что касается клинической практики, я думаю, что КЛАССИЧЕСКАЯ ШКОЛА расставляет опции так: символическое переживание Самости, упор на воображение, анализ переноса и контрпереноса.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ предпочтения ШКОЛЫ РАЗВИТИЯ, в общем, таковы: развитие личности, Самость, архетип. КЛИНИЧЕСКИЙ порядок ШКОЛЫ РАЗВИТИЯ таков: анализ переноса и контрпереноса, символическое переживание Самости, упор на воображение.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ приоритеты АРХЕТИПИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ: архетип, Самость, развитие личности (но, откровенно говоря, последним двум не много уделяется внимания). В КЛИНИЧЕСКОМ контексте АРХЕТИПИЧЕСКАЯ ШКОЛА, видимо, предпочитает такой порядок: упор на воображение, символическое переживание Самости, анализ переноса и контрпереноса.

Чтобы эта модель работала и была полезна, мы должны вспомнить, что намеревались разделаться с упрощающей поляризацией, вроде заявлений, что Школа развития не интересуется воображением, или что Классическая школа не имеет никаких дел с переносом и контрпереносом. То, что происходит в анализе, который проводит член одной школы, конечно будет отличаться от работы члена другой школы, но не в такой мере, чтобы справедливо было заявлять, что мы имеем дело с разными видами деятельности, или противопоставлять сходства и несходства их работы. Психоаналитики, возможно, меня поймут.
Шесть тем не выбраны случайно. Они обнаруживаются по мере детального изучения утверждений и статей постъюнгианцев, написанных с целью полемики или самозащиты. Такие статьи более, чем другие, раскрывают, каковы линии расхождений в юнгианском и постъюнгианском сообществе, но в другом месте (1939b) я высказывал предположение, что огромная часть глубинной психологической и психоаналитической литературы втайне полна полемики, соперничества и безнадежно не воспринимает оппонента, агрессивно выкидывая вон новые идеи. История психоанализа, в особенности его новые, пересмотренные истории, начинающие появляться, показывают, как трудно побить оппонента на его поле.
Вот некоторые примеры полемики, о которых я говорю. Это неопубликованное, но циркулирующее заявление Герхарда Адлера, которого я счел бы представителем Классической школы:
"Главное ударение ставится нами на символическую трансформацию. Я бы хотел процитировать, что писал Юнг в письме к П.У.Мартину (8/20/45): "...главный интерес моей работы связан с подходом к нуминозному... но, фактически, оно и есть реальное лечение".

Это выдержка из редакционного вступления к сборнику статей, опубликованному в Лондоне членами Школы развития:
"... признание переноса как такового было первой из тем, которые становились центральными в клинике... Затем, с приобретением навыка и опыта, тревога об этом стала уменьшаться, и главной темой стал контрперенос. Наконец ... взаимодействие пациент/врач получило самое подходящее название перенос/контрперенос." (Фордхам и др., 1974)

Джеймс Хиллман, говоря от имени Архетипической школы, основателем которой его можно считать, утверждает:
"На самом основном уровне реальности находятся образы фантазии. Эти образы - первичная активность сознания... ОБРАЗЫ - ЕДИНСТВЕННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ, КОТОРУЮ МЫ ВОСПРИНИМАЕМ НЕПОСРЕДСТВЕННО" (Хиллман, 1975)

В той же статье Хиллман продолжает ссылаться на "примат образов".
Теперь я хочу попросить читателя сделать шаг в сторону от этой модели школ, как здравых, эмпирических примеров социологии профессии. Возможно ли метафоризировать школы, увидев их, как сосуществующие в голове любого постъюнгианского аналитика? Мы можем использовать ту же методологию, в которой весомость и приоритеты возникают в процессе соревнования, а результаты определяет соглашение. Более того, мы должны помнить, что сейчас в мире, в 28 странах, существует более 2000 юнгианских аналитиков, и еще около 5000 психотерапевтов и консультантов юнгиански ориентированы или находятся под сильным влиянием аналитической психологии. И эти дебаты продолжаются в явном виде уже 50 лет, а в неявном - около 75. Многие практики к настоящему времени сами интернализовали их и чувствуют себя волне способными к функционированию как аналитические классические психологи, архетипические психологи или психологи развития, в зависимости от индивидуальных потребностей анализанда. Или же аналитик может считать себя классическим, в первую очередь, но с сильной составляющей Школы развития.
Я надеюсь, что и читатели тоже смогут воспринять эту модель школ не буквально, допуская для себя возможность совершенно индивидуального ответа на многие затронутые вопросы.

 

ИЗУЧЕНИЕ ЮНГА В АКАДЕМИЧЕСКОЙ СРЕДЕ

В университетах и академиях многих стран Запада есть, я повторяю, значительный интерес к изучению Юнга. Параллельный процесс идет в бывших коммунистических странах Латинской Америки и на Дальнем Востоке. В центре его - исторически основанная переоценка корней идей и практики Юнга и его разрыва с Фрейдом. Начинает расцветать литературная и художественная критика, надо сказать, часто основанная на несколько механическом и устарелом приложении юнгианской теории. Проводятся антропологические, общественные и политические изыскания, склонные останавливаться, скорее, на юнговских интуитивных догадках о направлении, в котором стоит вести исследования, чем на его заключениях. Религиозные изыскания уже долгое время находятся под влиянием Юнга.

В качестве учебной дисциплины, изучение психоанализа гораздо более твердо поставлено, чем изучение юнгианства - на самом деле, пока признана только возможность того, что аналитическая психология избежит широких трещин, которые склонны возникать в психоанализе, разделяя клиницистов и различные академические круги.

Если мы хотим избежать такого разделения (безусловно, нездорового явления) в юнгианских исследованиях, тогда и академический, и клинический лагерь должны будут пойти на уступки. Говоря языком психоанализа, они должны будут забрать назад свои проекции на другие группы (принять теневые элементы, от которых предпочли бы отречься). Клиницисты должны быть лучше осведомлены о теоретических и культуральных предпосылках, пропитывающих всю их деятельность. Хотя это может противоречить идеалу аналитической практики как интуитивной активности, чувствительной, в основном, к индивидуальной психологии пациента, нужно признать, что клиническая практика глубоко проникнута теорией. Академическим кругам, в свою очередь (отчасти под воздействием самого Юнга), предстоит поставить под вопрос свой, Просветительского стиля рационализм и сциентизм. МНОГОЕ ДОЛЖНО ИЗМЕНИТЬСЯ В НАШЕЙ КОНЦЕПЦИИ ВОСПИТАНИЯ И ОБУЧЕНИЯ. Вероятно, это вопрос понимания, какой потенциал имеет процветание интеллекта и эмоций бок о бок, в рамках полностью психологичной установки. Ученым не нужно быть "шизоидными"; клиницистам - "неотесанными". Борьба между соперничающими группами за овладение аналитической психологией, словно за приобретение законного права собственности на нее, вовсе не является неизбежной.

 

"Материалы семинара А. Самуэлза в Санкт-Петербурге, февраль 2000г.
© перевод с англ. Е. Васильевой (Замфир)