Фальшивая инициация как аналитическая проблема. 

 

Писаренко Н.А., юнгианский аналитик,
член IAAP,РОАП, супервизор РОАП

Прилуцкая М.И. клинический психолог,
аналитический психолог, член РОАП

 

 

Процесс психологической инициации является неотъемлемой частью взросления. Переход от детства к взрослому статусу требует от человека глобальной внутренней перестройки, которая активно протекает в подростковый период. Однако в аналитической работе со взрослыми клиентами мы часто сталкиваемся со специфической группой неинициированных клиентов, выросших физически и интеллектуально, но при этом застрявших в инфантильном психологическом статусе, сохраняющих детский взгляд на амбивалентный мир[5,6,7,8,9,12 ].

 

Для такой инфантильной позиции обычно характерно следующее: 

• Это дети успешных и часто авторитарных. при этом дистантныхродителей. 
• Их жизнь протекает во внешне очень защищенном и даже перенасыщенном ресурсном пространстве (хорошая школа, круг общения, большие финансовые и образовательные возможности). Это чередуется с периодами брошенности, жестокой сепарации (часто это помещение ребенка в закрытую школу, в другой город или даже страну - см. синдром интерната по Дж. Шаверен[13]).
• Возрастные испытания этими клиентами были пережиты во многом формально, они не получили достаточного опыта борьбы. Помогая им, их родители преимущественно преследовали цели своей Персоны - детям помогали на экзаменах, в конфликтных ситуациях, «покупали» услуги, помощь, привелигированное  положение. 
• На бессознательном уровне такие люди не могут и не хотят расстаться с ролью маленького ребенка, поэтому реальный ребенок ощущается ими как неуместный и нежелательный.Эти клиенты демонстрируют полное отсутствие интереса к возможности иметь ребенка, заботиться о нем. В ряде случаев их может заинтересовать ребенок более старшего возраста (с которым, по их словам, «интересно, можно общаться»), но они равнодушны к маленьким детям, нуждающимся в уходе и заботе.
• Доминирование в их психическом мире сильного чувства вины, спроецированного на родителей, партнера/партнершу: клиенту кажется, что его постоянно обвиняют. Вина появляется в результате низкой психической продуктивности («Я ничего не могу»).
• Очень часто, даже имея хорошее образование, клиенты не в состоянии работать, сформировать карьерную стратегию и добиваться успеха. С другой стороны вина имеет еще и бессознательный источник в Самости: клиент раз за разом предает себя, отказываясь покидать детский мир.
• Цикличностьописания опыта: истории клиента регулярно повторяются, что является бессознательным средством сохранения старого статуса («Это было и будет всегда»).  
• Алибидинозностьвремени - хронотоп в переживаниях клиентов присутствует крайне мало, линейность времени не ощущается, поэтому чувство «упущенного времени» не достигает сознания и не тревожит их. 
• Образ родителей характеризуется всемогущими чертами, фантазии об их смерти заблокированы и не сопровождаются тревогой. Клиенты не сепарируют образ Я от родительского образа, расширяя, таким образом, свое Я до грандиозного единства, которому уже не требуется развитие.

 

В аналитической работе с  такими клиентами мы сталкиваемся с ситуациями, когда рефлексия и понимание своих сложностей, комплексов и слабостей не приводит человека к трансформации поведения и к формированию более адаптивных эмоциональных моделей. Работа на уровне сознания может быть проделана в терапии, но бессознательное оказывается еще не готово к глубинной трансформации. Такой клиент стоит перед задачей психологической инициации, без которой невозможно настоящее взросление, обретение себя и установление связи с Самостью[15,5,8].

Такие клиенты практически сразу демонстрируют сильнейший страх перемен, а так же их бессмысленность. Перемены описываются скорее как пугающая катастрофа – они лишают денег, ресурсов, возможностей, легкой жизни,  - и поэтому на психологическом уровне они оказываются не связанными с прогрессом. Перемены воспринимаются, как тревожная кастрация, которой хотелось бы избежать. Перерезание психологической пуповины с родителями, как с матерью, так и с отцом, видится одновременно тревожно и опустошающе. Когда аналитик задает вопрос о возможных изменениях, предлагает хотя бы пофантазировать о них, это вызывает у клиента тревогу и неприятное напряжение, а не энтузиазм.  

 

Что же происходит с такими клиентами на внутрипсихическом уровне? Как функционирует их внутренний мир, как осуществляется торможение естественной потребности перехода? Для понимания этой психической механики обратимся к исследованиям процесса инициации и его символических аналогов. 

 

Инициация - (от лат. initiatio - совершение таинств, посвящение), распространённая в родовом обществе система обычаев, связанных с переводом юношей и девушек в возрастной класс взрослых мужчин и женщин. Инициации имели целью подготовку молодёжи к производственной, общественной и семейной жизни и, как правило, сопровождались тренировкой, различными(часто мучительными) испытаниями, операциями (обрезание, рубцевание, выбивание зубов и др.), посвящением в тайны и мифы племени. Исследователь процессов инициации в тотемическом обществе А. ван Геннеп пишет, что церемонии инициации, например у австралийских племен «совершаются в возрасте от 10 до 30 лет. Первый акт — это отделение ребенка от среды, в которой он находился прежде, т.е. от среды женщин и детей. Посвящаемого … изолируют в определенном месте (в специальной хижине в чаще), для него устанавливают всякого рода табу, особенно связанные с пищей. Иногда связь посвящаемого с матерью продолжается еще некоторое время, но всегда наступает момент, когда насильственным приемом или его имитацией он окончательно отлучается от матери, которая часто оплакивает его. Хауитт рассказывает …следующее: «Смысл всех актов этого обряда заключается в том, чтобы вызвать резкое изменение в жизни новичка; прошлое должно быть отделено от него рубежом, который он никогда не сможет переступить. Узы его родства с матерью резко обрываются, и ,начиная с этого времени он уже причисляется к мужчинам. Он должен оставить все игры и спортивные занятия детства с того самого момента, когда прерываются прежние домашние связи между ним и матерью или его сестрами. Теперь он становится мужчиной, осведомленным, осознающим обязанности, возлагаемые на него как на члена сообщества…»[2].

 

Смысл племенной инициации, таким образом, состоит в том, чтобы изгнать из сознания подростка всякое воспоминание о детской жизни. В этот период новообращенный считается мертвым, зачем наступает новое обучение, постепенное приобщение к знаниям путем выполнения перед ним тотемических церемоний, рассказывания мифов и т.д. Финальным актом является религиозная церемония с «ритуалами отметин» (вырывают зуб, надрезают пенис и т.д.). После прохождения этих обрядов, посвящаемый становится навсегда идентичен взрослым членам клана. Иногда инициация совершается за один раз, иногда поэтапно. Там, где посвящаемый рассматривается как мертвый, его «воскрешают», учат жить, но иначе, чем в детстве. 

 

Закрепление нового статуса, амбивалентные экстатические переживания, кардинальная сепарация со старым опытом и обновление реализуются в ритуале инициации, переводя человека во взрослость. Связывая тему инициации с аналитической работой, мы можем поставить два вопроса. Во-первых, инициация всегда ассоциировалась со страданием, моральным и/или физическим. Парадокс анализа в том, что клиент желает избежать страдания, а внутренняя его задача заключается в трансформации и предполагает инициирующий импульс—те есть необходимость переживать боль. Во-вторых, современное общество предлагает обилие псевдоритуалов, их очень легко проходить и делать безболезненными (брак – инициирующий акт, который можно проводить многократно, отменять; студенчество – можно много раз поступать, пересдавать, учиться за деньги и т.д). 

 

Идея возможности упростить или подменить задачу сепарации приводит к многократному искажению ритуала. Инициация не просто стала легче—она исчезла. Популярные в околопсихологических  и эзотерических кругах идеи «жить свою жизнь», «стать собой», «раскрыть свой потенциал» скорее имеют регрессивные цели, в то время как потери, прогресс, необходимость терпеть и преодолевать, аскеза рассматриваются как подавляющие требования культуры, от которых следует, наконец, избавляться.

Взросление в этом случае сопровождается выраженной несамостоятельностью или симуляцией самостоятельности— «Я делаю для мамы, для семьи».

 

Характерное также явление неинициированности—массивные претензии к родителям у взрослых детей. Они сохраняются, так как не произошло реальное взросление с отрывом от родительской семьи. Родители при этом не стали архетипическими фигурами, а остались реальными как в детстве—поэтому к ним предъявляются требования из прошлого. 

            

Таким образом, в коллективном сознании фальсифицируются три важные вещи: 

 

• 1) исследователи  частосмешивают физиологические признаки зрелости и действительный переход в иной статус. Хотя, например, способность к зачатию, способность к оргазму и способность к материнству психологическому не совпадают. Это отражается и в современной культуре: в сознании преувеличена роль «физиологической» инициации, опирающейся на внешние признаки – «у меня женское тело, значит, я могу вступать в сексуальные отношения и иметь детей», «я взрослый, так как закончил школу». Об этом в своих работах говорит и посткляйнианский аналитик М. Уадделл [4,14].
• 2) У наших клиентов псевдоинициационныйсмысл выражается в претензиях к анализу– «я уже два года к вам хожу, а изменений все нет», «я прихожу, рассказываю, а что еще я могу?».
• 3) Обучение и профессиональное совершенствование также часто служит целям ложной инициации - «я все время поступаю на новые курсы, поэтому я все время в движении».

 

Как же отличить псевдоинициацию от истинного процесса взросления и перехода? В реальном переходе Эго смиренно, оно готово к монотонному труду без завышенных ожиданий и маниакальности, к терпению и выдерживанию страха. 

В ядре псевдоинициации мы всегда можем увидеть старое, то, что на самом деле не меняется, а напротив, укрепляется в своем убеждении. В каком-то смысле это предательство идеи инициации, ее саботаж. Таким образом, псевдоиницации сочетают в себе следующие тенденции: 

 

1. Фальсифицируют процесс перехода и имитируют его результаты,
2. Служат убежищем от тревоги и страданий, связанных с реальной инициацией,
3. Представлены в преувеличенном виде, вплоть до демонстративности.
4. Часто повторяются в виде однообразного поведенческого паттерна.
5. Предполагают отказ от символической смерти и сохранение старых моделей. 

 

В работе с данными процессами важно их глубоко понимать и выдерживать аналитическую позицию. Псевдоинициационные идеи очень демонстративно подаются клиентами как сверхзначимые. При этом они могут быть лишены внутренней правды, психологической основательности. Мы можем здесь вспомнить идею У. Биона о том, что многократное повторение какого-либо паттерна дает психике иллюзию внутренней реальности [1]. История фальшивого перехода обычно рассказывается много раз с оттенком неуязвимости. Вследствие этого аналитику может быть трудно конфронтироватьс ложными инициациями. Напротив, реальная инициационная практика нередко оказывается в пренебрежении , вытеснена в Тень. Если она замещается псевдоинициацией, то это ведет к отыгрываниям (человеку хочется демонстрировать переход, вместо того, чтобы прожить его).В то же время реальная инициация может переживаться в форме, близкой к деструктивному отыгрыванию (человек попадает в плохие истории, подвергается опасности).

 

Также необходимо добавить, что болезненное расставание с миром Великой Матери в традиционной культуре мы можем понимать как  сепарацию от привычной модели жизни. Словно материнская утроба, эта модель питает и хранит, так что кажется, что она и есть весь мир. При ложной инициации появляется сильнейшая фантазия, что других (настоящих) вариантов нет, что именно этот, фальшивый вариант должен быть реализован.  Ван Геннеп, описывая реконструкцию элевсинских мистерий, пишет о важной части обряда, которая имитирует смерть – человека изолируют от социума, физически и закрепляют это обрядовой смертью (принесение жертв, пост, инверсия дня/ночи ит.п. – т.е. посещается в потусторонний мир). Те же ритуалы происходят и в племенных культурах Африки, Австралии, Америки – те они универсальны и имеют глубокий, архетипический характер[2]. Другими словами, прежде, чем человек возродится в новом статусе, к новой жизни, он должен умереть в старой. Ван Геннеп выделяет три универсальные стадии – отделение/промежуточное состояние/включение. 

           

В инфантильной модели инициации описывается первая и последняя стадии (вход и выход),и  упускается средняя, а она и есть центральная – лиминальное пространство по терминологии  М. Стайна, которое и есть место настоящего перехода[3]. Там, где человек не знает, что будет, боится, символически умирает, переживает смерть и потерю прежнего статуса. Он полумертв – т.е. исключен/изолирован, предельно пассивен (напр., его кормят другие, пища – мед и молоко, те младенческая, еда беспомощного).В псевдоинициации, клиент, напротив, хочет и сохранить старый мир, и приобрести новый. Желая нового, человек совершенно четко отказывается от новых реакций, сохраняя прежние модели восприятия и действия, как, например, женщина, котораяраз за разом рассказывает в кабинете аналитика про свои колебания в отношении мужа-абъюзера: «А как я его выгоню?..А как он проживет?..». Такие люди словно ожидают, что избавление случится само собой, без усилий по интеграции нового[5].

 

Люди, избегающие инициации, часто становятся затворниками (внешняя изоляция от опыта) или беглецами(внутренняя изоляция от опыта). Парадокс анализа в том, что и люди, проходящие срединную стадию инициации, тоже временно уходят от мира, в специфическое убежище.  Нам как аналитикам важно различать эти состояния и понимать их/либо не различать, но допускать, что это может быть. В своей работе М. Стайн описывает лиминальное пространство как пространство трансформации [3], это зона Гермеся--меркурианская летучая неопределенная энергия, испаряющаяся, исчезающая, меняющая форму, блестящая, заманчивая и ядовитая [3,11]. Ртуть показывает цикл: металл-жидкость-испарение. Чтобы перейти от старой формы жизни к новой, нужно старую разрушить. В анализе этот процесс вызывает сильнейшее сопротивление, страх, тревогу. М. Стайн в книге «В середине жизни. Юнгианский подход» пишет, что «лиминальность, обитель Гермеса, появляется в тех случаях, когда Эго расстается с фиксированным ощущением того, кем оно является и кем оно было, ощущением его происхождения и истории, ощущением его пути и его будущего; когда Эго плывет по неопределенным пространствам с ощущением неограниченного времени, по территории с неясными границами и неопределенными пределами; когда Эго дисидентифицируется с внутренними образами, которые оно прежде хранило и которым придавало»[3].

 

Лиминальность—отражает пороговое или переходное состояние между стадиями развития человека и общества. Лиминальность связана с изменением социального статуса,

ценностей и норм,идентичности и самосознания. Потенциал нового определен природой

 лиминальности, ситуацией неопределенности, амбивалентности и размытой социальностью, стимулирующий энергичный поиск новой фундаментальной общности.Лиминальный

 период является неотъемлемой частью ритуала  перехода, будь это переход в другую 

возрастную группу (дети/подростки), смена социального (братский союз, избрание 

вождя) или свадебный ритуал. Все обряды перехода отмечены тремя фазами: разделение, грань (limen, что по-латыни означает «порог») и восстановление. Первая фаза означает  открепление  личности  или группы от занимаемого ранее места в 

социальной структуре. Вторая фаза - «лиминальный» период — является промежуточной, поскольку участник получает черты  двойственности или «лиминальной персональности». Эти люди обладают амбивалентностью, поскольку не 

укладываются в рамки каких-либо классификаций состояния и положения в культурном  пространстве: они зависли в неопределенности, «ни здесь, ни там; ни то, ни это».  Их амбивалентные свойства выражаются большим разнообразием символов. Лиминальность часто уподобляется смерти, утробномусуществованию, невидимости, темноте, двуполости, пустыне, затмению солнца и луны, и

 проявляет черты некоей альтернативе известной нам структуре, как «миг во времени и вне

 его» [3]. 

В третьей, восстановительной, фазе «переходящий» вновь обретает стабильное состояние и получает права и обязанности «структурного» типа, соответствующего обычным 

нормам и стандартам. В обрядах инициации лиминальность отражается в необходимости быть под покрывалом, как отображение куколки как стадии бабочки, быть в ритуальной хижине или пещере как в ином, не профанном пространстве. Стайн М. пишет: «… Пространство теряет свои размеры. Слышны звуки и шорохи, и мы не знаем, где они звучат или что означают. ... Будучи центром этого мира, Гермес представляет тип сознания, полностью освоившегося в лиминальном пространстве и времени. Размышлял я также и о том, насколько осязаемо проявляется бессознательное в виде жутких символических событий или фигур, синхронии, сновидений и интуитивных знаний, а также о том, что оно безошибочно приводит человека к первой основной задаче предстоящего долгого переходного периода – похоронам утраченного и оплакиваемого прежнего образа идентичности и безопасности» [3].

 

Загадочность процессов инициации несет в себе не только неопределенность, но и саспенс. Реальные инициации, как мистерии Элевсина, приносили с собой ощущение чудовищного страха, ужаса как противоядия инфантильности и могущества. В книге Э. Эдингера «Душа в античности» он пишет, что в эвлевсинских мистериях было два обряда, один, связанный с возрождением, всенний – малый, а главный, осенний, был связан с умиранием[10].М. Вудман пишет, что фальшивая драматичность сюжета может быть способом избегания инициации, когда разыгрывание трагедии скрывает реальное требование изменения[15]. 

 

В контрпереносе этому может соответствовать разная реакция, но в целом она негативная - агрессивная, раздражительная. Нам важно различать контрперенос в начале терапии и в более развитой стадии: например, в начале анализа стремление аналитика разоблачить фальшивую игру клиента, его реальное желание уйти от изменений избежать инициационных переживаний может приводить к излишне резкой и конфронтирующей стратегии. Конфронтация желаема именно потому, что чувства мучительного дисбаланса отданы аналитику, который как бы должен их переживать вместо клиента. Важно позволить себе переживать, представлять эти чувства, задавая себе вопрос: если это было бы желание моего клиента, о чем бы оно могло говорить? 

 

*** 

                

В инициальном путешествии и испытании важна роль проводника. Это может быть как человеческий жрец, старейшина, авторитет, так и мифологический защитник, тотемный покровитель, ангел-хранитель.  Во всех случаях это фигура, которая способна удерживать и уравновешивать в лиминальном пространстве профанное и духовное. Она несет трансцендентные функции и позволяет реализовываться архетипу инициации. Зверь или ангел-хранитель, шаман или духовный авторитет, - эта фигура всегда соединяет реальное и земное с иррациональным, потусторонним и нуминозным.

В анализе фигура помощника сначала воплощена в фигуре аналитика (включающей его реальный образ, фантазии, сеттинг, кабинет ит.п). Потом это пространство интроецируется до образа анализа внутри ( в форме внутренних диалогов с аналитиком), а потом превращается в память об анализе, хороший поддерживающий опыт. 

 

В работе Дж. Хендерсона «На пороге инициации» шаман описывается как духовный спутник и помощник героя, психопомп, который случайно присоединяется к страннику; часто он странен, непредсказуем или малозаметен, однако способен к магии и обладает большим трансформирующим потенциалом[8]. Путешествие символизирует

 лиминальную стадию (между одним и другим, не там и не тут). Герой проживает одиночество, находит волшебную помощь и приют. Мы можем предположить, что соединение со спутником—это и есть суть путешествия. Волшебный помощник позволяет человеку пережить духовный распад, получить опыт обретения новых границ через исследование и негативных опыт—потерю статуса, обнаружение себя в роли жертвы, изгоя.

Если волшебный помощник не существует в жизни в виде реальной фигуры учителя, наставника, авторитета, то он в любом случае должна быть представлен в интрапсихическом мире – как персонаж, близкий к позитивному Супер-эго, Я-идеалу[1].

 

В процессе инициации фигура проводника может проецироваться неправильным образом.  Например, такая проекция может быть направлена на собственного ребенка. Тут могут быть такие бессознательные установки: «Я стала матерью и теперь ребенок воплотит все мои мечты»; «Часто болеющий и ослабленный ребенок защитит меня от боли жизни»; «Мой ребенок поможет мне изменить или спасти неудачного партнера, поможет построить идеальные отношения».

Стремление психики к спасению и росту часто проецируется во внешний мир и делегируется Другому. В таких заблуждениях человек может мечтать сменить место учебы, эмигрировать, присоединиться к политическому движению, - и быть убежденным, что это и есть истинный трансформирующий акт. В таких случаях инициация не осуществляется на символическом, духовном уровне, при этом разыгрывается в фальшивой реальности, так как во многом она связана с чужими жизнями и сюжетами. Тогда мы видим нечто подобное фальшивому проводнику, который как будто бы ведет к всемогуществу. 

 

Здесь очень важна аналитическая позиция в работе. Важно видеть сюжет испытаний, не отстраняться от процесса, не впадать в агрессию от ложных установок клиента, и сохранять способность к конфронтации. Важно и не стать ложным шаманом, которому отданы все силы инициируемого.Как обрести правильного, если его нет в реальности? Перед клиентом стоит задача интроецировать фигуру помощника, вырастить ее внутри.

 

В традиционных культурах инициация была сакральным актом, одновременно принуждающим к сепарации и инсценирующим ее драматический акт. Сама насильственность давала инициируемому понять, что избежать перехода не удастся. 

Ложная инициация основана на страхе и слабости, она сочетает внешнее активное разыгрывание и внутреннее желание сохранить старое, недифференцированное состояние. При этом чем сильнее такое ретроактивное желание, тем в большей степени оно компенсируется слишком яркими отыгрываниями. Голос бессознательного, напоминающий о потребности души совершить переход, может звучать наряду с соблазняющими голосами: так, человек может видеть сновидения, в которых звучит голос, призывающий покончить со старым образом жизни, но одновременно с этим человек может рассказывать, как много он добился, какие невероятные события происходят в его жизни. 

 

Нам важно помнить, что в своей заключительной стадии обряд инициации предполагает присоединение к коллективу, получение новой социальной роли. «Стать как все» - это одновременно желаемая цель, но и умаление. Человек «как все» - не особенный, не супергерой в глазах общества, но при этом он обновленный герой в своем внутреннем мире. И тут мы переходим к теме границ и долженствования – человек должен принять новые границы реальности, независимо от того, нравится это ему или нет. Шаман/волшебный помощник в инициационных ритуалах является контролером перехода - задает рамки и стандарты в ритуале. В ложной инициации человек отвергает идею контроля (видя в нем исключительно насилие), поэтому он  присваивает роль контроллера самому себе. Такой человек говорит - «Это я буду решать, когда и что произойдет, сколько мне терпеть, каковы должны быть испытания».

Это связано со страхом потери контроля и предстоящих испытаний. Клиент оказывается захвачен материнским архетипом, как утробой, стремящейся защитить и напитать эмбрион, сохранить равновесие. Он прикрепляется к материнскому образу, становясь младенцем, не желающим рождаться в неизвестное нечто, и в то же время - заботливой удерживающей матерью, испуганной близящимися родами.

В книге «На пороге инициации» Дж. Хендерсон пишет, что «главная цель инициации в племенных обществах состоит в том, чтобы испытуемый разорвал все связи с матерью, в том числе чувственные, и перешел из-под ее опеки в дом мужчины, где он столкнется с испытанием силы, которое для него подготовили отцы племени и он либо пройдет испытание и достигнет зрелости, либо умрет[8]. То, что верно для простого общества, также верно, хотя и в менее выраженной форме, для более сложного общества. В нашей собственной культуре инициация зрелости не сопровождается физическим испытанием, однако к юноше и девушке предъявляют не менее строгие требование: оставить свои детские забавы в прошлом и отказаться от материнской опеки. (Испытания в меньшей степени содержат физические ограничения и боль, но от этого они более суровы психологически!). 

 

На пути инициации человек должен обладать дисциплиной, волей и запасом сил. Техническая проблема состоит в соединении аналитической нейтральности с внешней дисциплиной (сеттингом) и возможности перехода к внутреннему контролю. Инфантильное отгораживает человека от того, чтобы начать жить в реальности, здесь и сейчас.

Культ инфантильности отделяет от контакта с внутренним ребенком. В аналитическом процессе происходит парадоксальная трансформация: мы соединяемся с играющим и творческим ребенком внутри, одновременно совершая символическое принесение ребенка в жертву, что отражает символический отказ от инфантильного сознания. 

 

              Заключительная стадия инициации представляет собой обряд включения, нового соединения. Здесь происходит внутреннее повторное принятие Великой Матери, но уже в новой роли Взрослого Ребенка, сознательно почитающего Мать и поэтому способного стать родителем своим собственным детям.

 

             Человек, отказавшийся от соблазняющего погружения в материнский архетип, учится быть терпеливым к неудачам, в том числе и к неудачным опытам перехода. Герой-искатель никогда не сможет забыть свой опыт частично пройденной инициации и поэтому непременно подготовится в будущем, чтобы завершить свой поиск. Аналитический перевод ложной инициации в переживание неудачи и создает возможность смирения и принятия человеческой групповой идентичности. 

 

 

1. Бион У. Элементы психоанализа. - М., 2009.
2. Ван Геннеп А. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. - М., 1999.
3. Стайн М.В середине жизни. Юнгианский подход. – М., Когито-Центр, 2009.
4. Уаделл М. Внутренняя жизнь: психоанализ и рост личности. - М., 2019.
5. Фон Франц М-Л. Вечный юноша. PuerAeternus. - М., Класс,2009.
6. Хендерсон Дж. Тень и Самость. – М., Касталия, 2018.
7. Хендрсон Дж. Древние мифы и современный человек. (В сб-ке Человек и его символы). – М., Серебряные нити, 1998.
8. Хендрсон Дж. На пороге инициации. – М., Касталия, 2019.
9. Холлис Дж. Грезы об Эдеме: в поисках доброго волшебника. - М., 2016.
10. Эдингер Э. Душа в античности. – М., Касталия, 2017.
11. ЮнгК.Г. Mysterium coniunctionis. Таинство воссоединения. – Минск,Харвест 2003.
12. Юнг К. Г. Тавистокские лекции. - М., 2015.
13. Schaverien J. Boarding school: the trauma of the ‘privileged’ child. - Journal of Analytical Psychology, 2004, 49.
14. Waddell M. On Adolescence: Inside Stories. – 2018.
15. Woodman M. The Pregnant Virgin : A Process of Psychological Transformation, - Inner City Books, 1985. 

Москва-2020

 

---

[1]На начальной стадии анализа , когда психика чувствует что инициация близка, у клиентов может быть отчаянный страх из-за неопределенности. Важные исследующие вопросы в сессии могли бы быть в этот период следующие:  «Кто был вашим любимым человеком? Кто вас поддерживал, когда вы были ребенком? О ком или о чем вы думали, когда вам было совсем плохо?».