Писаренко Н.А.

Прилуцкая М.И.

Опоссумная ментальность: стратегии трансформации и выживания.

Комментарий к интервью М. Вудман в журнале Spring 81, The Psychology of Violence (2009). 

В смутные времена человеческая психика особенно остро испытывает дефицит определенности: тяга к ясности, стабильности и предсказуемости (вплоть до установки «лучше ужасный конец, чем ужас без конца») является защитной реакцией, которая, как мы можем наблюдать, нередко подводит и втягивает в психические ловушки. Человек, который не может положиться на внешнюю реальность из-за того, что она слишком жестока и/или слишком ненадежна, может продолжать искать опору в ней, в ее отдельных аспектах, снова и снова оставаясь в неудовлетворенности и отчаянии.  В этом состоянии мы должны опираться на что-то вне внешнего мира, что не подвержено порче и распаду, - на то, что находится внутри нас. Это же относится к жизненным ситуациям, связанным с сильными потрясениями и общественными трансформациями, когда внешний мир фактически распадается и умирает в своей старой форме.

Осмысление опыта перемен в юнгианской литературе связывается как с темами травмы, так и с темами кризиса середины жизни (Калшед, Холлис, Стайн и др.) Мэрион Вудман в своих размышлениях также обращается к теме вынужденной, часто трагической трансформации у клиентов с серьезными личностными проблемами, имеющими в основе нарциссический дефект. Осмысляя структуру их внутреннего мира, Вудман обращает внимание на характерную для таких людей «стратегию опоссума». 

Вудман описывает опоссума – маленького всеядного сумчатого хищника, обитающего на территории Америки, с его характерной моделью защитного поведения. Опоссум может спасаться бегством, он может без вреда для себя пережить укус гремучей змеи; однако он невелик размерами, довольно слаб и у него много естественных врагов. При этом тот факт, что опоссум (единственный вид сумчатых вне Австралии) не сдался и не только не уступил место плацентарным животным на континенте, но и активно распространился, говорит о его высокой готовности к выживанию и хороших адаптивных качествах.

Если опоссуму грозит опасность (ранен или напуган), он способен имитировать собственную смерть. Это не просто замирание, свойственное многим животным, а мгновенно развивающееся полное оцепенение: зверек окаменевает, его взгляд останавливается, изо рта течет пена, из ануса выделяется неприятно пахнущая жидкость. Потенциальный враг удаляется, оцепенение проходит, и опоссум успешно спасается бегством.

(Мы должны отметить, что в его поведении на инстинктивном уровне присутствует яркая трикстерная составляющая, позволяющая ему не просто обманывать других, но даже и себя! Опоссум на некоторое время, можно сказать, взаправду умирает, как будто для того, чтобы не поддаться панике и не выдать себя, он должен обмануть свое сознание. Трикстерная энергия становится мостом, позволяющим Тени поработать на  благо целостности).

Опоссумная ментальность, согласно Вудман, позволяет психике формировать такую модель реагирования на стресс, при которой сознание охвачено параличом, человек как бы окаменевает целиком и прекращает не только внешнее реагирование, но и внутреннюю ментальную активность (восприятие, переработку, аффективные комплексы итп). Вудман описывает опоссумную модель как часть (результат) комплекса мертвой матери, т.е. как часть безусловно патологического процесса. Возможно, мы могли бы сказать, что опоссумная модель сходна с постравматической реакцией с ее изоляцией и отщепленными состояниями.

Однако нам представляется недостаточным сводить понимание опоссумной реакции исключительно к посттравматическому параличу.

Подобную реакцию, но с меньшей степенью выраженности мы можем наблюдать в моменты, когда психика подвергается непосильным хроническим нагрузкам, к которым человек не может развить даже воображаемой конфронитрующей установки. Подобно опоссуму, человек сталкивается с чем-то, что неизмеримо больше, сильнее и опаснее, против чего бессмысленно бороться и нельзя убежать. В такие периоды распространенной моделью реагирования становится специфическое состояние, для которого характерны нарастание замкнутости, уход в себя, общее оцепенение, пассивность и эмоциональная приглушенность. Это может идти вразрез с внешней напряженной ситуацией, которая требует, как представляется, бОльшей собранности и быстроты реакций, а также выхода из эмоционального кокона. Человек может сознавать, что он должен бы прилагать больше усилий, активнее работать, искать поддержки в своем социальном окружении; эти мысли не только не могут быть реализованы, но, напротив, только усугубляют замешательство и самообвинения. Чем больше такой человек старается бороться, тем скорее он обнаруживает себя запутавшейся в паутине обессиленной жертвой.

В этом смысле мы могли бы рассмотреть опоссумную ментальность как вариант адаптивной внутренней стратегии совладания в ситуации невыносимого (слишком сильного или слишком продолжительного) стресса. В стратегии опоссума следует различать имитацию (как основной механизм) и разыгрывание (как часть реактивного сценария). В целом опоссум НЕ умирает, он фальсифицирует смерть. Но в отличие от других животных, он на некоторое время практически становится мертвым (предельное оцепенение, запах). Он, так сказать, всерьез примеряет к себе смерть, примиряется с ней и отключается от внешней среды, реализуя предельную сепарацию.

Если внешняя реальность сама по себе становится мертвой матерью-средой, то конфронтация с ней бессмысленна и приведет к истощению и гибели. В такое время требуются парадоксальные способы адаптации, и опоссумная стратегия, в числе других, может служить самосохранению и выживанию.

Добровольно имитированная смерть находится в общем смысловом поле с понятиями самоограничения, аскезы, скромности и самоконтроля. Это, на первый взгляд, противоречит идее спасения – той, в которой героическое усилие и упорство превозмогают зло. Однако мы можем различать упорство деструктивное, основанное на отрицании реальности (направленное на изменение всей реальности целиком, на фантастическое улучшение всего вообще) и такое, которое основано на улучшении отдельных вещей или обстоятельств. В первой ситуации человек как бы говорит – несмотря ни на что, я добьюсь совершенной справедливости, истины, полного благополучия итп.  Такая цель всегда идеальна – и недостижима. 

Упорство второго рода больше напоминает взгляд ремесленника или садовника: он не мечтает об идеале, но радуется любому успеху и стремится делать свое дело как можно лучше. Его упорство всегда соотносится с реальностью, оно создает и сохраняет, но готово и помочь примириться с неудачей или утратой.

В историях наших клиентов мы нередко видим, как человек, движимый каким-либо хорошим желанием, попадает словно в заколдованный круг, в котором он движется от одной ошибки к другой, от неудачи к неудаче, все время терзаясь и запутываясь все больше. Такой человек может подумать, что дело в изначальной цели – будто бы она была неправильной, ненастоящей. На самом деле такие ситуации складываются из-за чрезмерного желания и упорства, которые создают высокий инфляционный фон и запускают деструктивный цикл.

В этом смысле опоссумное реагирование предполагает выключение психики из чрезмерно заряженной активности, - этот что-то вроде паузы, перезагрузки. Опоссум перестает быть привлекательным для хищника-Смерти, т.к. он уже мертв. Он временно отказывается от реальности, с которой не может совладать, и соединяется с хищником в имитационном и символическом смысле (в то время, как патологическая посттравматическая реакция скорее предполагает стремление жертвы буквально слиться с хищником, стать им, чтобы пережить деструктивный цикл). 

Смутное, переходное время требует соответствующих переходных ритуалов. В традиционных культурах широко распространена модель уничтожения атрибутов переходного ритуала: сжигают, закапывают или как-либо еще уничтожают предметы, сопутствующие важным транзиторным моментам. Например, в современном быту до сих пор часто уничтожают/выбрасывают вещи умершего и его постель/мебель из его дома или комнаты. Свадебный наряд и обувь могут никогда не использоваться вновь (их «хоронят» в шкафу или на чердаке, вместе с другими неиспользуемыми вещами). Это остатки древних представлений, согласно которым следует избавляться от вещей, соединяющих старое и новое, мир смерти и жизнь, т.к. они становятся подобием моста или пуповины, соединяющих эти миры.

В жизни мы часто можем видеть, как люди используют подобный механизм защиты («ни за что не вернусь к прошлому»), когда внезапно бросают учебу, работу, семью (и нередко анализ!) для того, чтобы подкрепить желание перемен. Такие люди символически убивают свое прошлое, чтобы гарантированно получить нечто новое и лучшее, причем такое убийство всегда направлено не на внутренний объект (старый опыт, отжившие убеждения итд), а на внешнее. Мы можем сказать, что человек с такой установкой не может принять опоссумную стратегию совладания, не может пережить внутреннюю смерть ради сохранения жизни; вместо этого он хочет иметь дело со смертью буквально и «убивает» людей, вещи, занятия; таким образом, он не дает развернуться символическому опыту. В аналитической работе наша задача – создать поле для символического, а не буквального перехода, так, чтобы позволить клиенту сформировать адекватную адаптивную модель.

Литература

Sieff, D.F. (2009) Confronting Death Mother: An interview with Marion Woodman

Spring Journal (81) 177-199, 2009.

2. Калшед Д. Травма и душа. – М.: Когито-Центр, 2015.
3. Писаренко Н., Прилуцкая М. Исландская сказка «Глупые мужья». Трикстерные феномены и процессы в проживании телесного опыта человека. – Юнгианский анализ, 3, 2016.
4. Стайн М. В середине жизни. Юнгианский подход. – М.: Когито-Центр, 2009.
5. Холлис Дж. Душевные омуты. – М.: Когито-Центр, 2008.
6. Холлис Дж. Перевал в середине пути. – М.: Когито-Центр, 2012.