Психологический тип Юнга

 

Насонова Ольга

  

Есть ли необходимость считаться с тем фактом, что четвертую часть своей жизни Юнг посвятил созданию книги  «Психологические типы»? Вопрос этот риторический, в котором, как известно, содержится ответ. За этим трудом стоит колоссальный бесценный опыт наблюдений и обобщений одного из самых ярких мыслителей 20 века. Среди большого корпуса идей Юнга, каждая из которых требует глубокого осмысления и незаурядных интеллектуальных усилий, его типология представляет собой наиболее полный и законченный труд, но его стройность и убедительность остается по-прежнему лабиринтом, в котором можно легко заблудиться, несмотря на то, что перед нами методологически выверенная научная концепция. Слишком велика плотность ее открытий и озарений.

Безусловно, юнговские тексты не просты для понимания. Его психология с полным правом может быть названа экзистенциальной философией, а любая философия требует диалога двух сознаний, а не иллюзии понимания и бездумной вольности интерпретации. В диалоге с Юнгом уместно задать вопрос: так ли важно в понимании человека определение его типа? Ведь именно Юнг всегда подчеркивал индивидуальную неповторимость каждого отдельно взятого человека. Но ему же принадлежит и другая ироничная фраза: «Все люди похожи друг на друга, в противном случае они не впадали бы в одно и то же безумие». По Юнгу, сходство – это одна сторона человеческих проявлений, индивидуальное различие – другая. В своей типологии Юнг видел задачу внести некое основание в познание почти бесконечных вариаций и оттенков индивидуальной психологии: «Чтобы уловить однородность человеческих психик, приходиться опуститься до фундаментов сознания. Там я нахожу то, в чем мы все друг на друга похожи».

Сам Юнг о своей типологии говорил: «Мне ни за что не хочется обходиться в своей психологической исследовательской экспедиции без этого компаса, и не по напрашивающейся общечеловеческой причине, что каждый влюблен в свои собственные идеи, а из-за того объективного факта, что тем самым появляется система измерения и ориентации, а это, в свою очередь, делает возможным появление критической психологии, которая так долго у нас отсутствовала».

Понимание экстраверсии и интроверсии как различных сознательных установок, как правило, сложности не вызывает. Гораздо сложнее обстоит дело, когда Юнг каждый из типов разделяет еще на четыре подтипа, в зависимости от ведущей функции. Трудность эта закономерна, т.к. каждый человек в своем приспособлении к миру использует все названные функции – мышление, чувство, интуицию и ощущение, и определить, какая из них ведущая, дифференцированная, а какие пребывают в бессознательном в их архаичном состоянии, далеко не всегда просто. Еще большая сложность возникает, когда Юнг объясняет, что, прорываясь из бессознательного, подчиненная функция накладывает свой анархичный рисунок на поведенческую картину человека, расстраивает его сознательные намерения, игнорируя ведущую функцию. В этом случае задача определения типа превращается в уравнение с более чем двумя неизвестными. Возможно, поэтому, как указывал Хиллман, «при оценке работ Юнга по типологии это его достижение часто не замечают, в результате чего пренебрегают важнейшим аспектом юнгианской психологии, что порождает множество бесплодных споров».

Из всего юнговского наследия теория типов находит меньше всего последователей в современном юнгианстве. Вряд ли это обоснованно. Посвятив столько лет жизни созданию своей типологии, Юнг не смотрел на нее, как на мертвую схему или как на умозрительное теоретизирование. Он часто повторял, что с недоверием относится к теории как таковой в психологии, но не меньше его волновало и то, что предложенные им термины останутся вне практического применения.

Объемность таких понятий Юнга, как архетип, Тень, индивидуация, Самость, привлекают исследователей в психологии закономерно: в них заложено глубокое осмысление феномена человека, целей его психической самореализации, а в конечном итоге – целей его жизненного пути. Эти понятия обладают высокой степенью обобщения, поднимаются до уровня символа, который способен установить связь между сознанием и бессознательным, между имманентным и трансцендентным. Как любой символ, они обладают способностью к самовозрастанию смысла.

Эти краеугольные понятия Юнга нельзя редуцировать до утилитарного применения, но в равной степени не следует возводить их до уровня абстрактного образа, который наполняется вселенским содержанием и далеко уводит от первоначального смысла. Рассуждая о юнговских понятиях, исследователь часто находится в плоскости метафизического осмысления. «Метафизика» означает «над физикой», «над природой». Юнг всегда предупреждал, что его философия – рабочая гипотеза, она не должна находиться «над» человеком. Она как раз «о» человеке, о его психическом приспособлении. В связи с этим он писал:  «Всегда существует опасность слишком уйти от жизни и слишком рассматривать вещи в их символическом аспекте… Опасность этого процесса в том, что ход мыслей удаляется от всякой практической применимости, вследствие чего пропорционально понижается его жизненная ценность… Человек создает себе абстракцию, абстрактный образ, который имеет для него магическое значение. Он погружается в этот образ и настолько теряет себя в нем, что ставит свою абстрактную истину выше реальной жизни и тем самым вообще подавляет жизнь. Он отождествляет самого себя со значимостью своего образа и застывает в нем. Таким образам он отчуждается от самого себя». Эта мысль Юнга перекликается с  философскими прозрениями Хайдеггера:  «У смысла есть направленность. Осознание должно становиться влекущей силой поступка».

По отношению к юнговским понятиям такое «практическое» осмысление представляется особенно важным, это не просто термины, а важные и необходимые психические процессы. Неслучайно Юнг говорит: «Самость – совершенное выражение того, как складывается судьба». Говоря о Самости, он подчеркивал, что это «психодинамическое понятие». Почувствовать  в себе влекущую силу Самости – это прежде всего сложный психический процесс, осознание которого приводит к ощущению подлинности пути и неповторимости личного присутствия в бытии. В понимании таких важнейших понятий Юнга как Самость, Тень, Анима, Анимус, человек должен увидеть не абстрактный образы, а векторы психического развития. Только прочувствованное понимание этих образов имеет ценность в приспособлении к действительности, потому что, как говорил Юнг, «освобождает наше отношение к окружающему реальному миру от фантастической примеси». Красота абстрактного образа, застывшая в своем совершенстве, не спасает человека, а уводит его из реального подлинного мира. И тогда он просто обречен на драму несовпадения. Символ – это всегда попытка нашего существа соприкоснуться с вечностью. Но жить нам надо на земле. Поэтому символ не должен становиться самодовлеющим, самоценным. Он не должен нас гипнотизировать, потому что тогда он деформирует нашу психику: «абстрактный образ становится выше  самой реальности», а проживать нам надо эту земную реальную жизнь и не в ее символическом аспекте. Чтобы не было подобного раскола, Самость  как символ должна  быть прожита душой как откровение высшего смысла и предназначения,  она должна стать не тождеством с Эго, а проводником между горней и дольней жизнью. Осознание Тени и предчувствие Самости – это мучительный и сложный путь человека к самому себе, подлинному и неповторимому. На этом пути очень много преград, многие из которых человек так и не преодолевает: его путь петляет, отводит в сторону, отбрасывает назад. Помочь человеку осознать, где его психическая энергия наталкивается на преграды, может Юнговская теория типов, она  обладает статусом «практической применимости»,  дает ключ к разрешению внутренних противоречий и расчищению заторов скопившейся психической энергии, не находящей продуктивного выхода.

В обыденном сознании термины Юнга «экстраверт» и «интроверт» закрепились как некие характерологические клише, которыми удобно пригвоздить человека, не дав себе труд проникнуть в сложность и неоднозначность этих понятий. Такое положение вещей непозволительно для психолога. Для Юнга экстраверсия и интроверсия были не полочками, на которые он уложил человечество, а «механизмами приспособления и защиты», от которых во многом зависит психическое самочувствие человека. Он  придавал исключительное значение пониманию столь различных установок, предупреждая об опасности односторонности, которая может привести человека к неврозу: «Даже сами комплексы, эти «ядерные элементы» невроза, являются среди прочего простыми сопутствующими обстоятельствами определенного характерологического предрасположения».

По поводу наследия Юнга психологи часто сетуют, что он не оставил практической психологии строго выверенной методики. В таком утверждении только часть правды. Юнг был прежде всего мыслителем, философом, а философия призвана скорее ставить вопросы, а не давать на них однозначные ответы. Как говорил Хайдеггер, философия – это всегда «вопрошание», «искание ходов». В тексте Юнга как автора много  неоднозначностей, полемических рассуждений,  но в нем не меньше и открытых им истин о природе человека, и каждую из этих истин он выверял кропотливейшим трудом и непрекращающимся опытом психолога. Диалектическое мышление Юнга уловило непреодолимую человеческую дихотомию: потребность человека найти в своем приспособлении к миру островки постоянного, незыблемого как точек опоры и необходимость пребывать в становлении, меняться. Эта дихотомия нашла свое отражение в юнговской типологии, которая является и научной теорией, и глубоко выверенной методологией.

Принципиальной, нуждающейся в глубоком осмыслении остается его концепция первичной, дифференцированной функции, которая и определяет тип, и вытесненной в бессознательное функции вторичной. В практической работе психолога нельзя недооценивать это юнговское открытие, необходимо вчитаться  в текст его типологии, чтобы понять, какое значение сам Юнг придавал развитию вторичной функции: «Большинство людей всецело отождествляются со своей направленной «ценной» функцией…Этот процесс имеет огромный минус, а именно – дегенерацию индивида. Чем больше человек отождествляет себя с одной функцией, тем более он вкладывает в нее либидо и тем самым отвлекает эту энергию от других не менее важных функций. Их ассоциативная связь с сознанием ослабевает, и они мало-помалу погружаются в бессознательное. Это равносильно регрессивному развитию. Такое состояние означает диссоциацию личности. Возрастает значение бессознательного. Оно начинает симптоматически расстраивать направленную функцию. И начинается тот самый порочный круг, который мы находим в целом ряде неврозов. Саморегулирование живого организма требует гармонизации человеческого существа, поэтому внимание к обездоленным функциям является жизненной необходимостью». Кроме того, в типологии Юнг видел «средство для определения «личностного уравнения» практического психолога, который, будучи вооружен знанием своей дифференцированной и подчиненной функции, может избежать многих серьезных ошибок в работе с пациентом».

В подобных нестандартных прозрениях юнговской мысли, которыми изобилуют «Психологические типы», содержится колоссальная информация для размышления в понимании сложных механизмов приспособления человека к внешнему миру. В них и заложена юнговская методология, поданная не в привычном изложении по пунктам, не догматично, не операционально, а как космос прозрений и откровений тонкого наблюдателя и мыслителя, способного к высшему синтезу. Типы Юнга – это не ярлыки, а описание сложных психических предусловий человека. Помимо характерологических признаков, в них содержится указание на то, где человека подстерегают подводные течения его бессознательного, которые могут до крайности осложнить его жизнь.

Причину серьезных разногласий между людьми, скандального непонимания, невозможности принять иную точку зрения,  Юнг видел в неспособности человека узреть принципиально различные психические предусловия, которые и оформляют различные психологические типы. Он писал: «Противоположность воззрений должна быть передвинута в психологическую сферу, где она первоначально и возникает. Это показало бы нам, что есть различные психологические установки, из которых каждая имеет право на существование и ведет к установлению непримиримых теорий. Настоящего соглашения можно достигнуть только тогда, когда будет признано различие психологических предусловий».

Не менее важна юнговская типология для обычного человека, который, как говорил Чехов, никогда не в состоянии понять, почему Другой сморкается не так, как он сам. В своей книге Юнг затрагивает и эту проблему, проблему отношений между представителями разных типов. Он говорит о необходимости раппорта:  «В моей практике я постоянно встречаюсь с разительным фактом, что человек почти не способен понять какую-нибудь иную точку зрения, кроме своей собственной, и признать за ней право на существование…Если встречаются противоположные типы, взаимное понимание становится невозможным. Конечно, споры и раздоры всегда будут необходимыми принадлежностями человеческой трагикомедии. И все-таки основой для понимания должно служить признание различных типов установки, в плену которой находится тот или иной тип».

Есть книги, которые способны перепахать человека, вызвать потребность в глубоком переосмыслении мира и себя, задать новую неожиданную оптику, через увеличительное стекло которой человек обнаруживает в себе доселе неведомые ему составляющие. Книга Юнга «Психологические типы»  относится именно к таким явлениям. Пробираться сквозь нее – нелегкая интеллектуальная и душевная работа, но необходимая, если мы хотим помочь себе и другим стать на путь индивидуации, и не только в ее естественном течении, при котором «конец остается столь же темным, как и в начале». Процесс индивидуации должен стать предметом сознательного наблюдения и привести к тому пониманию необходимости меняться, который Юнг называл расширением сознания.

Внимание к юнговской типологии не является только познавательным интересом, не имеющим практического применения, а является насущной потребностью исследователя в попытке понимания человеческих глубин в их бесконечных вариациях и оттенках индивидуальной психологии.

В своих рассуждениях я позволила себе прибегнуть к объемным цитатам Юнга, хорошо знакомым всем юнгианцам. Мне хотелось, чтобы читатель смог сам решить, насколько я отклонилась от юнговских мыслей или, напротив, следовала за ними. Это попытка диалога с Юнгом, где один психический процесс мышления объясняет другой.

 

«Насущная необходимость самопознания явно не популярна», - писал Юнг. Эта печальная констатация остается злободневной последние две с половиной тысячи лет, с тех пор как эту  потребность думающего человека сформулировал Сократ: «Познай самого себя». Пророчества мудрецов имеют обыкновение оставаться гласом вопиющего в пустыне. Поразительная вещь – количество прозрений, которые оставили мудрецы в наследство человеку, не приводит к иному качеству его личности, за редчайшим исключением. Нужна тончайшая оптика, которая поможет человеку повернуться лицом к самому себе, нужны зеркала, которые отражают не только его внешний облик. Такое зеркало оставил нам Юнг в своих «Психологических типах». Оно очень не простое: заглядывая в него, видишь собственное зазеркалье, где одно кривое зеркало причудливо отражается в другом, то выпрямляя  эту кривизну, то закручивая ее в сюрреалистическую картину. Отражения наших автономных сущностей в бесконечной череде зеркал причудливым образом фокусируются в свете сознания: «Это все ты – раненый, измученный, заблудившийся, сомневающийся, ищущий, надеющийся, верящий». Это зеркало нам не льстит, но и не отнимает надежды. Мера ответственности перед самим собой и пред близкими тебе людьми становится итогом этого небезопасного путешествия по зеркалам, которые расставил Юнг.

В  неоднозначных портретах типологии, каждый из которых написан и темными, и светлыми красками, безусловно, есть портрет и самого Юнга. К какому же типу относится автор типологии? Среди юнгианцев в этом вопросе нет согласия. Все психологи единодушны во мнении, что Юнг интроверт, но одни относят его к мыслительному типу, другие – к интуитивному.

Для понимания масштаба личности Юнга и его наследия этот вопрос не принципиален. Тем не менее попытка определить его тип заставляет в очередной раз глубоко погрузиться в его типологию, прочувствовать ее потаенные ходы и, возможно, прийти к более глубокому пониманию как типологии Юнга, так и человеческой психологии вообще.

Задача увлекательная и непростая - диагностировать тип человека чрез призму его же типологии. На этом поле нужно быть очень осторожным и, как минимум, не впасть в грех навешивания ярлыков. Здесь уместно вспомнить грустно-ироничную фразу Ницше: «Единственным истинным христианином был Иисус Христос». Перефразируя Ницше, можно сказать, что в нашей попытке определить психологический тип Юнга единственным судьей мог быть только сам Юнг.

У меня на этот счет есть свои соображения и аргументы, но я не исключаю, что они продиктованы  имманентными мне психическими посылками, что заставляет меня не претендовать на истину в последней инстанции. Изучая текст типологии, я пришла к выводу, что Юнг был интровертом с ведущей, дифференцированной функцией мышления.

Мне представляется, что единственный надежный ориентир в определении типа Юнга - это его собственный текст, отталкиваясь от которого можно попытаться выстроить свой  дискурс, доказывая его вербальными средствами первоисточника. Такой своеобразный лингвистический и стилистический анализ. Посему придется прибегать к объемным цитатам. Логика моего рассуждения движется  в трех плоскостях.

Первая плоскость – анализ описания интуитивного типа, который позволит увидеть, что это не есть портрет Юнга. Вторая плоскость – анализ мыслительного типа и попытка доказать, что описание этого типа, как он дан у Юнга,  совпадает со способом мироотражения автора. И, наконец, третья плоскость - это некоторые формальные детали, которые сами по себе не могут быть доказательством, но привносят существенные дополнения в общую картину.

   

Первая плоскость.

Интуитивный интроверт

 Рассуждение в данной плоскости возможно  методом от противного. Что мешает мне согласиться с определением  Юнга как интуитивного интроверта? Текст самого автора типологии в описании этого типа.

1.В живописи есть понятие «точки зрения». На полотне художник изображает какой-либо сюжет всегда из определенной точки наблюдения, что дает зрителю ощущение отстраненности или, напротив, вовлеченности автора в пространство картины. Юнговское описание интуитивного интроверта мне представляется достаточно отстраненным, взгляд на объект описания из точки зрения  «сверху», но ровно настолько с глубокой осведомленностью в  вопросе интуиции вообще.

2.В описании интуитивного типа Юнг буквально сразу, в отличие от других типов, дает образ-определение: это или мистик-мечтатель, или художник-фантазер. Второе, по понятным причинам, сразу исключается. Что касается первого определения, то  вызывает большое сомнение, чтобы такая сильная, властная, с мощной харизмой личность, как Юнг, определял себя как мистика-мечтателя. Несмотря на то, что многие исследователи позиционировали его как мистика, в текстах самого Юнга более чем часто слова  «мистик», мистицизм» и пр. употребляются с негативными обертонами. (Это легко проверить.)

3.В описании других типов Юнг часто использовал обороты «со стороны кажется», «при взгляде на этого человека», «то, что я здесь описываю, есть лишь впечатление», видимо, желая подчеркнуть, что внешние проявления не всегда соответствует глубине понимания описываемого типа. Здесь он, не прибегая к подобным оборотам, диагностирует с однозначностью клинициста:

«Если этот тип не художник, то он часто оказывается непризнанным гением, праздно-загубленной величиной, чем-то вроде мудрого полуглупца, фигурой для «психологического романа».

Трудно представить, чтобы Юнг ассоциировал свой тип с любым из этих определений. (К слову, этот портрет почти точно совпадает с образом князя Мышкина, который и был мудрым полуглупцом в психологическом романе Достоевского. Если вынести за скобки художественную ценность образа Мышкина, то перед нами поразительно точная иллюстрация интровертного интуитивного типа. Небезынтересен тот факт, что роман о таком человеке называется «Идиот».)

4.Очень важна, на мой взгляд, фраза Юнга: «Интуитивный обычно остается при восприятии. Его аргументам недостает убеждающей рациональности». Это замечание можно рассмотреть с философской точки зрения. Гностицизм со времен Канта определяет два способа познания: чувственный и рациональный. Чувственный включает в себя ощущение, восприятие и представление. Рациональный - понятие, суждение и умозаключение. Оба этих способа присущи, естественно, каждому отдельно взятому человеку.

Возвращаясь к психологии, можно сказать, что есть люди, которые в своем познании мира остаются как будто на полпути, на уровне восприятия и представления, не прибегая к понятию и суждению как познавательным категориям. Кант называл такую особенность мироотражения «рассудком без понятий». Не исключено, что отталкиваясь от этого, Юнг разделил типы на рациональные и иррациональные. (Он глубоко знал Канта, изучал его с 17 лет, позаимствовал у него, как сам признавался, идею архетипа).

Кантовское определение «рассудок без понятий» перекликается со словами Юнга в описании иррациональных типов вообще:

«Им недостает разума. Иррациональные типы сами себя не понимают в большой степени, т.к. им не хватает силы суждения».

Очень трудно отнести эти слова к портрету самого Юнга, который является автором продуманной, аргументированной, стройной научной концепции. (В то же время, давая характеристику рациональным типам, Юнг пишет: «Интровертные рациональные типы несомненно обладают разумным суждением, но они ориентированы по субъективному фактору»).

Вот еще одно его замечание:

«Чистый интуитивный тип, который вытесняет суждение (т.е. по Юнгу, мыслительную функцию) или обладает им лишь в плену у восприятия, никогда не доходит до вопроса «Какое это имеет значение для меня и для мира?»

Между тем, это как раз тот вопрос, который всю свою жизнь задавал себе Юнг и который почти дословно можно найти в его последней книге-автобиографии.

5.В описании интуитивного интроверта есть диагнозы, которые в комментариях не нуждаются, и читатель может сам сделать выводы, сопоставив их с тем обликом Юнга, который хорошо знаком каждому юнгианцу.

«Интровертный интуитив обнаруживает странное безразличие по отношению к своим внутренним объектам…Это покажется, конечно, немыслимым для человека, установленного на суждение; а между тем это факт, который я часто наблюдал у этого типа».

«Так как их главная деятельность направлена вовнутрь, то вовне не видно ничего, кроме сдержанности, скрытности, безучастия или неуверенности…Если что-либо и обнаруживается, то это в большинстве случаев лишь косвенные проявления подчиненных (неполноценных) и относительно бессознательных функций».

«В той мере, в какой эти типы сами себя не понимают, ибо им в высокой степени не хватает силы суждения, они не могут понять и того, почему общественное мнение их постоянно недооценивает. Они не видят, что их проявляющиеся вовне достижения действительно имеют малоценные свойства».

«…их величайший недостаток – неспособность к коммуникации».

Вывод, который делает Юнг из описания интровертного типа, достаточно суров в своей однозначности: «Такие типы суть лишь односторонние демонстрации природы».

   

Вторая плоскость.

Мыслительный интроверт

1.Вот как выглядит портрет мыслительной функции интроверта, как он дан у Юнга:

«передает прежде всего новые воззрения»

«выдвигает вопросы и теории»

«открывает перспективы и направляет взор внутрь»

«находится под решающим влиянием идей, которые вытекают из субъективной основы»

«Масштабом для такого мышления служит готовый образ»

«Мышление интроверта создает теории с явной наклонностью прийти от идейного к чисто образному».

«Преобладающую ценность имеет для него развитие и изложение субъективной идеи, изначального символического образа».

«Творческая сила этого мышления проявляется в том, что оно способно создать ту идею, которая не была заложена во внешних фактах».

«Интровертное мышление синтетично».

Мне представляется, что данные характеристики интровертного мышления с полным правом могут быть отнесены к мышлению самого Юнга, каким оно  ощущается в его текстах. При этом нельзя недооценивать способность этой рациональной функции  мыслить образами, особенно если рядом наготове лежат другие развитые функции, такие как чувство или интуиция. Правда, это всегда признак развитого сознания.

2.В описании мыслительного интроверта есть интересные моменты, в которых мы как будто заглядываем за кулисы этого типа вообще и юнговских личных биографических сложностей, в частности, Юнг пишет:

«Интровертное  мышление обнаруживает опасную склонность втискивать факты в форму своего образа или, более того, игнорировать их, чтобы иметь возможность развернуть свой фантастический образ».

Эти слова похожи на внутренний ответ Юнга на постоянные упреки в его адрес в фальсификации некоторых фактов. ( В этом его упрекали многие исследователи, в частности, Кирш.)

Интересен в этом отношении следующий пассаж, который продолжает предыдущий:

«В этом случае изображенная идея не сможет скрыть своего происхождения из архаического образа. Ей будет свойственна мифологическая черта, которую можно будет истолковать как «оригинальность», ибо ее архаический характер не виден для ученого специалиста, не знакомого с мифологическими мотивами».

В этой фразе Юнг как будто забывает, что он, по его словам, описывает «срединно-обобщенный» тип, а не обсуждает статус его собственной теории. Слова о специалистах, не знакомых с мифологическими мотивами, мы встречаем в текстах Юнга десятки раз.

3.Есть в тексте о мыслительном типе фразы, в которых стирается грань отстраненности от объекта описания, и слова звучат как будто из уст демиурга, когда он обращается к простым смертным: «Если он даже и выпускает свои мысли в свет, то он не вводит их, как заботливая мать своих детей, а подкидывает их и, самое большое, сердится, если они не прокладывают себе дорогу самостоятельно. Если его продукт кажется ему субъективно верным и истинным, то он и должен быть верным, а другим остается просто преклониться перед этой истиной».

С такими интонациями обычно вещали пророки. Не будет преувеличением сказать, что в энергетике Юнга и его текстов всегда ощущается небезосновательная претензия на пророчество.

4.По Юнгу, Эго есть точка пересечения сознания и бессознательного, которые находятся в состоянии постоянного взаимообмена. Поэтому при описании любого типа Юнг всегда рисует два аспекта - установку сознания, где доминирует дифференцированная функция, и установку бессознательного, где всегда лежит наготове вытесненная та или иная вторичная функция. При нарушении равновесия между ними бессознательное имеет тенденцию одерживать верх. С этой точки зрения, в мыслительном типе в тексте Юнга есть фразы, которые являются информацией для размышления в определенном ключе. Например, он пишет:

«Доведенное до крайности интровертное мышление доходит до очевидности своего собственного бытия. Мышление становится мистическим. Создаются образы, которые вообще не выражают больше никакой внешней действительности, а являются еще «только» символами того, что, безусловно, непознаваемо».

В этом тексте ощущается личное знакомство с подобными процессами, о которых не раз писал Юнг, предупреждая об опасной грани погружения в бессознательное, апеллируя к своему личному опыту «экспериментирования с собственной сущностью», о чем можно прочитать в его последней книге.

5.Следующий текст Юнга в описании мыслительного интроверта подводит, на мой взгляд,  к выводу в моей аргументации:

«Чем больше сознание вместе с функцией мысли ограничивается самым малым и, по возможности, пустым кругом, который, однако, содержит в себе, по-видимому, всю полноту Божества, тем более бессознательная фантазия обогащается множеством архаически окрашенных фактов, адом, местообиталищем демонов, магических и иррациональных величин, принимающих особые лики, смотря по характеру той функции, которая прежде других СМЕНЯЕТ ФУНКЦИЮ МЫШЛЕНИЯ...Ход жизни вытесняется из функции мышления в область других психических функций, которые до тех пор существовали в сравнительной неосознанности. Если это интуитивная функция, то «другая сторона» рассматривается глазами...Мейринка".

В таких случаях в математике пишут: «Что и требовалось доказать». Интуитивная вторичная функция была развита у Юнга до той степени дифференцирования, что затрудняла определение его типа как мыслительного интроверта. (К слову, на имя Мейринка Юнг ссылается в своих текстах не один раз).

6.В описании интровертного мышления можно встретить пассажи, которые звучат не столько характерологически, сколько профетически: «Конечно, испытанное не только примитивно, но и символично; и чем старше и первобытнее оно кажется, тем истиннее оно для будущего. Ибо все древнее в нашем бессознательном подразумевает нечто грядущее». Подобная профетическая интонация перекликается с уникальными и самобытными мыслями Юнга из его книги «Ответ Иову». В этой книге Юнг парадоксальным образом переосмысливает древний образ Люцифера:

«Люцифер, по-видимому, лучше кого бы то ни было понимал волю Божью, направленную на сотворение мира, и самым точным образом исполнил ее, восстав против Бога и противопоставив Богу собственную, отличную от Его, волю».

В этом неподражаемость юнговского мышления - открывать «новый доступ к старым истинам»,  заглядывая в будущее.

 

Третья плоскость.

 

Формальные детали

 

1. Когда очень долго «общаешься» с одним автором, то,  как следствие,  появляется нечто, что я скорее назову не только осмысливанием, но и «вчувствованием». Думаю, этот процесс знаком любому человеку. Я отдаю себе отчет, что эмпатия не только не может быть аргументом, но и во многом несет на себе печать моего психотипа, тем не менее позволю себе ее озвучить. Текст Юнга о мыслительном интроверте, в отличие от всех других, более энергетически и экспрессивно насыщен, в нем много эмоционально окрашенных слов и выражений, которые выдают личную вовлеченность автора в это описание. Например:
   
   «облако густых недоразумений"
   «не страшится даже самых смелых дерзаний"
   «Мысль опасна, революционна, еретична".
   «величайшая робость"
   «отвращение к какой бы то ни было рекламе»

«Другим остается преклониться перед его истиной»

«упорен, упрям и не поддается воздействию»

«его грабят с тыла»

«доказательства непроходимой тупости людей»

«позволяет своему примитивному аффекту вовлечь себя в полемику, столь же едкую, сколь и бесплодную»

«кажется щетинистым, неприступным, надменным»

«Идеи отравлены осадком горечи»

Ни в одном другом описании типа мы не найдем такого количества эмоционально насыщенных фраз. У Тургенева есть забавный афоризм: "Человек о чем угодно может говорить увлеченно, заинтересованно, страстно, но только о самом себе он говорит с аппетитом". Текст Юнга о мыслительном интроверте написан именно с аппетитом.

2.Давая психологическую характеристику разным типам, Юнг демонстрирует в своем способе  мышления большую степень абстрагирования, что, по его определению, является в принципе особенностью интровертной мыслительной функции. Для этого, с формальной точки зрения, он постоянно прибегает к определенным словам и оборотам: «Этот тип я встречал, главным образом, у женщин», «Я часто наблюдал у этого типа…», «Я обозначил этот тип, как…». Кроме того, практически во всех типах  Юнг употребляет слово «наблюдатель», лексическое значение которого означает отстраненность от объекта описания. Только в одном типе - в мыслительном интроверте - подобные фразы не встречаются ни разу. С другой стороны, в тексте Юнга в описании мыслительного интровертного типа  встречаются некоторые детали, которые звучат слишком конкретно и в силу этого не совсем органично для описания обобщенного типа. Таким вербальным конкретным деталям не хватает определенной степени абстрагирования, которая присутствует обычно при описании человека в 3 лице. (Он, Она) Они написаны как бы «изнутри». Например:

«В сфере своих специальных работ он вызывает самое резкое противоречие».

«Позволяет своему примитивному аффекту вовлечь себя в полемику, столь же едкую, сколь и бесплодную».

«Работа идет с трудом».

«Он плохой преподаватель, потому что во время преподавания размышляет о материале преподавания».

«Интровертное мышление… с трудом способно пробудить адекватное  понимание…»

3.Как ученый, Юнг отличается не только самобытностью своей научной концепции, но и специально разработанной терминологией, которая закрепилась в определенных, специфичных для его языка словосочетаниях и оборотах. Именно в тексте мыслительного типа (и только в нем) мы находим обилие таких фраз и оборотов, которые являются юнговской терминологией, в принципе. (Это легко проверить.)

Например:

«изначальный символический образ»

«темный архаический образ»

«претворение темного образа в ясную идею»

«извлекает убедительность из бессознательного архетипа»

«развитие идей, которые все более приближаются к вечной значимости исконных образов»

«магические иррациональные величины"

Такие обороты встречаются в этом тексте 18 раз; кроме того, только здесь мы находим однокоренные слова со словом «символ» (4 раза). Это та самая лексика, которую мы встречаем в текстах Юнга, написанных от 1 лица.

4.Описание всех типов дается в 3 лице. Первый раз Юнг упоминает об интровертном мышлении практически сразу в описании мышления как функции в экстравертной установке. Текст строится на сравнении принципиально различных способов оформления мысли у экстравертов и интровертов. Сам способ подачи материала стилистически оформлен как внутренняя полемика автора. Но важно другое: в большом абзаце, посвященном интровертному мышлению, достаточно неожиданно появляются местоимения «я», «моего», «мне», «моим» и т.п. Процитирую это абзац почти полностью:

«Когда я мысленно занимаюсь каким-нибудь конкретным объектом или общей идеей и притом таким образом, что направление моего мышления в конечном счете снова приводит назад к моим предметам, ..то это течение мыслей, исходящее от объективно данного и стремящегося к объективному, вместе с тем находится в постоянном отношении к субъекту…Ход моих мыслей остается моим субъективным ходом мыслей…Если я даже стремлюсь придать течению моих мыслей во всех отношениях объективное направление, то я все-таки не могу прекратить параллельный субъективный процесс  и его постоянное участие, не угашая тем самым моего течения мысли».

Само по себе употребление местоимений 1-го лица, с точки зрения языковых норм, здесь вполне уместно, но показательно то, что к ним Юнг прибегает исключительно в рассуждении об интровертном мышлении. (Употребляются они в данном отрывке 12 раз, что является уже некоторой стилистической погрешностью, наводящей на размышления.)  В описании всех других типов такие местоимения отсутствуют.

Несколько неожиданно местоимение «моего» появляется еще один раз (и только один) уже непосредственно в тексте о функции мышления у интроверта:

«Переходу на «другую сторону» в большинстве случаев мешает противление против подчинения МОЕГО эго бессознательной фактической действительности».

По правилам грамматики местоимение в этом случае вообще может быть опущено. Если это не огрехи перевода, то тогда это или показательная бессознательная  оговорка, или намеренное употребление слова «моего», где Юнг не скрывает своей принадлежности именно к этому типу.

5. К интуитивному типу Юнга относил постъюнгианец  Дикман. В то время как М.Л. фон Франц считала Юнга мыслительным интровертом с вспомогательной функцией интуиции. Мне представляется, что ее мнение имеет вес, так как она работала рядом с Юнгом в течение 20 лет.
   
   

6.В поисках аргументов своей позиции я обратила внимание на то, что описание интровертного мыслительного типа по объему занимает самое большое место по сравнению со всеми другими типами. И только описание мыслительного экстраверта превышает интровертный в 2 раза.  Дать такую развернутую характеристику функции мышления у противоположного типа вряд ли смог бы интуитивный тип.  При очень внимательном исследовании всех этих текстов я столкнулась с одной непредвиденной неожиданностью: экстравертный мыслительный тип – это  абсолютно точный, развернутый, подробный портрет Фрейда, каким мы его находим в других текстах Юнга, некий внутренний, возможно, бессознательный выпад против оппонента, с которым его связывали столь драматичные отношения. Если моя догадка имеет право на жизнь, то это еще одна загадка Юнга, которую он оставил нам в наследство.

7. Известно, что сам Юнг определял тип Ницше как интуитивного интроверта, а тип Канта - как мыслительный. В «Психологических типах» в главе «Аполлоническое и дионисийское начало» в п.240 Юнг пишет:
   
   

«Иррациональные типы не дифференцируют восприятия и созерцания внутренних образов до состояния мышления, как это делает мыслительный тип».

В п.242:»О его (Ницше) принадлежности к интуитивному типу говорит то обстоятельство, что ему недостает рационального ограничения и законченности».

Трудно представить, что Юнг оценивал себя таким образом, через подобные характеристики. С другой стороны, на мой взгляд, имеются достаточные основания предположить, что он ассоциировал себя не только с типом Канта, но и с его масштабом. В книге о догмате Троицы Юнг пишет:

«Для того чтобы осознать необходимую оппозицию добра и зла, а не их антагонизм, надо увидеть одновременно тезис и антитезис».

Эта фраза Юнга есть парафраз кантовской философской мысли. В философии впервые ввел понятие антиномии именно Кант. Антиномия, по Канту, - это одновременное существование двух взаимоисключающих истин, которые Кант подает как тезис и антитезис. (Кроме того, я уже говорила, что даже свою основополагающую идею архетипов Юнг позаимствовал у Канта).

 

Если допустить мою правоту в определении психологического типа Юнга, то перед нами - уникальная характеристика человека, данная им самим. Это едва ли не исповедь, в которой, если прочитать ее очень внимательно, Юнг не побоялся явить миру свои грехи и слабости. Юнг выглядит человеком, который глубочайшим образом разобрался со своей Тенью и трансформировал ее в Люциферову добродетель - восстал против Бога и противопоставил ему собственную волю ради сотворения мира.

Обращаясь к мыслящей аудитории, Самуэлс в своей работе «Юнг и постъюнгианцы» спрашивал: «Достойны ли идеи Юнга серьезного обсуждения в клинической подготовке по психотерапии?» Относительно «Психологических типов» ответ на этот вопрос мы находим у самого Юнга: «Сознательная установка по своей природе всегда является мировоззрением…Это как раз то, что делает проблему типологии столь важной. Противостояние между типами - это не просто внешний конфликт между людьми, но это источник бесконечных внутренних конфликтов, причина не только внешних споров и неприязней, но и нервных болезней, и психического страдания. Кроме того, это тот самый факт, который обязывает нас, врачей, постоянно расширять свой медицинский кругозор и включать в него не только общие психологические точки зрения, но также и вопросы, связанные со взглядами на жизнь и на мировые проблемы того или иного больного».

В настоящий момент вопрос Самуэлса не потерял своей актуальности. Ответом на него должны стать и открытость исследователя новому, и корректная верность традиции. Собственная правда исследователя в развитии идей Юнга не должна строиться  на кривде в искажении первоисточника, как бы далеко от него он ни отклонился. Переосмысление и развитие юнговской теории не должны означать ее ревизионизма. В понимании такой тонкой материи, как психика человека, уместен здоровый консерватизм, который удержит от легкомысленного отрицания прежнего научного психологического опыта, не позволит выплеснуть с водой ребенка, а станет той основой, на которой возможен и необходим новый поиск в раскрытии тайн человека.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. К Г. Юнг «Психологические типы».  С-П. «Ювента», 1995г.
2. К.Г. Юнг «Психологическая теория типов». С-П. «Ювента», 1995г.
3. К.Г. Юнг «Попытка психологического толкования догмата о Троице» Изд. «Канон», 1998г.
4. К.Г. Юнг «Ответ Иову».  Изд. «Канон», 1998г.
5. К.Г. Юнг «Воспоминания, сновидения, размышления». Москва, Изд. «Инициатива»,1998г.
6. М.Л. фон Франц «Подчиненная функция». http://www.psiland.narod.ru/psiche/index.htm
7. Э. Самуэлс «Юнг и постъюнгианцы». КДУ : «Добросвет», 2006г.
8. Д. Хиллман «Чувствующая функция». СПб.: Б.С.К., 1998г.
9. М. Хайдеггер  «Время и бытие». Москва, Изд. «Республика», 1993г.