Алхимия любви между женщинами. Любовные откровения

Карин Лофтус Каррингтон

Алхимия любви между женщинами. Любовные откровения

Карин Лофтус Каррингтон

 


Карин Лофтус Каррингтон
(Karin Lofthus Carrington) – доктор наук, имеет частную  врачебную практику в Сан-Франциско, давний сотрудник института К.Г.Юнга в Сан-Франциско. Читает лекции и проводит семинары в США и Европе по женским вопросам. В настоящее время пишет книгу о лесбийской инициации, озаглавленную: «Алхимия любви между женщинами: любовные откровения». Ее статьи и рецензии печатались в различных юнгианских изданиях.
 

  

Мне как лесбиянке/феминистке мои чувства и моя плоть,

как и мой разум подсказывают, что связи между женщинами и среди

женщин есть наиболее пугающая, наиболее проблематичная и наиболее

потенциально трансформирующая сила на планете.

 

Адриана Рич (Adrienne Rich)

 

Первый раз я влюбилась в женщину в 33 года. Это было как чудо ... как возвращение домой… как исполнение желания, издревле хранившегося в клеточной памяти... как тончайшее, запутанное эротическое воспоминание о чем-то давно мною потерянном. Моя любовь к другой женщине была также пугающей, явно дезориентирующей, подавляющей. И еще – невысказанной.

Эмоциональная и сексуальная любовь между женщинами неизменно вызывает страх и патологизируется. Как и множество других глубоких, волнующих и трансформирующих переживаний в жизни женщины, любовь одной женщины к другой остается невысказанной - не имеющей своего места в рамках традиционной Западной психологической науки. Само по себе упоминание и описание любви между женщинами несет в себе угрозу как общественно одобренной реальности нашей культуры, так и самим женщинам, осмелившимся честно рассказать об их опыте любовных отношений с другими женщинами. Женщины хранили молчание веками - зачастую таков итог болезненного разрыва между нашим внутренним знанием и ожиданиями внешней патриархальной культуры. В противном случае – осмеяние, унижение, изгнание, тюремное заключение или смерть. Пользуясь юнгианской терминологией, возможно, молчание есть подлинная Теневая сторона женской натуры. Возможно, утвердившееся «поглощающее» изображение женской Тени является контрфобической реакцией, отвлекающей нас от той реальной угрозы андроцентрической культуре, которую представляет правда и внутреннее знание, заключенные в жизни женщины. Несколько лет назад кто-то из лидеров женского движения, возможно, Тилли Ольсен (Tillie Olsen), сказала, что если хотя бы одна женщина расскажет всю правду о своей жизни - мир никогда уже не будет прежним.

В Вавилонском мифе о сотворении мира Герой Мардук (Marduk) убивает свою мать Тиамат (Tiamat). После чего он расчленяет ее и разбрасывает куски ее тела по Вселенной. В результате этого деяния, согласно мифу, происходит сотворение мира. Матрицид (убийство матери) приравнивается ксоз(и)данию, и сознание Западной культуры начинается с образа женщины, расчлененной во имя создания мира Героя. Индивидуально или коллективно женщины призваны вновь воплотить себя в одном теле и высказать правду их общего опыта. Индивидуация для женщины состоит в том, чтобы вспомнить себя такой, какая она есть на самом деле, а не такой, какой она думает, она должна быть в последующей с момента воспоминания жизни. Любовь одной женщины к другой пробуждает глубинную клеточную память о женских истоках: ее тьме, ее красоте, ее силе, ее мудрости и ее безграничном желании. Одновременно утоляются старые и возникают новые, доселе не испытанные желания.

Моя работа представляет собой попытку начала «определения очертаний» этой пугающей и запретной территории любви между женщинами и описания целительных образов, составляющих ядро любовных взаимоотношений между женщинами. Такое «определение очертаний» исключительно важно как для жизни отдельных женщин, влюбленных в других женщин, так и для жизни всех, с кем мы соприкасаемся в этом мире. Годами я размышляла о моем опыте любовных отношений с женщинами; затем, около четырех лет назад, я обнаружила, что эти размышления обрели конкретную направленность. Я стала слегка одержима чувством, сначала не совсем ясным, что каждому из нас - представителю человеческого рода - приходится расширять, разрушать или стирать многие границы, отделяющие нас как от других людей, так и от частей нас самих. У меня были опыты «проницаемых границ», описанных Кохутом (Kohut) и другими. Я удивлялась, что удерживает нас от того, чтобы жить с более проницаемыми границами при плавном течении бытия. Почему эти пиковые моменты проницаемости, цельности так типично привязаны к таким экстраординарным состояниям как любовь, экстаз или безумие. «Что было бы, - пишет Кэтрин Келлер (Catherine Keller), - если бы первоначальный континуум, их которого мы все происходим, назовите его хоть преэдиповым, нарциссическим, океаническим или эмпатическим, никогда ни разбивался, ни подавлялся, а расширялся и трансформировался? Если бы созревание (взросление) означало постепенную дифференциацию и модуляцию эмпатического континуума».[1]

Именно в процессе возврата к этому изначальному эмпатическому континууму мы вспоминаем себя такими, какие мы есть на самом деле, нашу подлинную природу, наше тепло, которое мы проносим по жизни, в которой не отчужденность, а проницаемые границы становятся реалиями каждодневного существования. Сьюзан Гриффин (Susan Griffin) - феминистка, поэтесса и философ отмечает способность женщин поддерживать этот континуум даже в обществе, которое его отрицает [13]:

Центр Земли - Мать...
Некоторые из нас решили,
что эта Мать не слышит всех нас
в наших отчаянных мольбах.
Здесь и сейчас
наши сердца были разбиты на мелкие осколки
подобно продовольственным карточкам;
и теперь, подобно,
этим нормированным кусочкам пищи,
наши малейшие движения души
также отпускаются по талонам...
но не ее сердце. Это естественно,
она пытается сказать нам об этом,
но мы не слышим.
Иногда некоторые из нас как будто вспоминают
обо всем этом
и она страдает.
Неверно думать,
что она страдает одна.
Неужели вы думаете, что не все мы говорим и слушаем
одновременно?
Наша Мать в печали.
Она думает.
Она прислушивается к голосу неба,
чтобы утешить себя.
Делайте также, зовет она нас,
Делайте также.

По мере того, как мои размышления приобретали конкретную направленность, мне приснилось несколько снов, в которых меня освобождали из тюрьмы или концентрационного лагеря, другие заключенные тоже были освобождены. Сны не были Героическими; освобождение виделось как некая любезность - простая, смиренная, несколько прямолинейная. Затем наступили очередь сновидений иного жанра:

Со своей возлюбленной я сижу под пальмовыми деревьями на белом песчаном берегу океана. Гладкий берег уходит вдаль. Тепло. Мы приехали на пикник с нашей пятилетней дочерью. Она поворачивается ко мне и спрашивает: «Мама, в чем секрет жизни?» Я смотрю на нее с любовью и нежностью и, не раздумывая, отвечаю: «Все состоит из одинаковых крошечных сверкающих бриллиантов».

В этом сне мои океанические чувства пространства и безграничности, которые я продолжала испытывать, обрели направленность и получили подтверждение, столь необходимое мне. Стало ясно, что посредством Эроса, посредством испытанной мною любви к другим женщинам и их ответной любви, была преодолена моя отчужденность, собраны одиночные осколки моего сердца. Нашим глубинным подсознанием – в той темноте, где все еще остается так много правды о нас и нашей силы, и откуда мы сами черпаем мудрость, созидание и чувственность – мы знаем, что все действительно состоит из бриллиантов.

Алхимики знали правду. Алхимики всех направлений были экспериментаторами, трудившимися во благо укрепления здоровья и достижения бессмертия, пытавшимися распознать связи между основными элементами, трансформирующими все живое. Высшей целью алхимии было обретение утраченного изначального совершенства, генетически заложенного в природу вещей – этой самой «крошечной бриллиантовости». Чтобы добиться – спасти то, что Буддисты называют бриллиантовым телом, а алхимики – философским камнем, - каждый, как напоминает нам Мария-Луиза фон Франц (Marie-Louise von Franz), должен заново повторить весь процесс создания (сотворения). Процесс индивидуации в любви женщины к женщине абсолютно алхимичен: они повторяют весь путь создания самих себя; они возвращаются к изначальному совершенству их подлинного естества, спасая себя и свой мир своим единением. Рана, нанесенная преждевременной разлукой (отчуждением) как архетипически, так и личностно, может быть излечена.

Рождение отбирает нас у самих себя,
так рано отрывает нас от женщины, от женщин, от нас самих;
и этот хор, зудящий возле уха, как надоедливая мошкара
не открыл нам ничего о наших истоках, ничего,
что нам было необходимо знать,
ничего, что бы вернуло нас самим себе.
Только болезненная
тоска по женщине, по самим себе,
по тому острому счастью в тени ее рук, ее головы,
ее полных или изящных
бедер, на которых мы возлежим плоть к плоти,
прикованные взглядом к любимому лицу. Запах ее молока, ее пота,
страх, что она может исчезнуть – все соединилось в этом порыве
обрести недостающее звено (в котором им видится опасность),
чтобы задохнуться от счастья у нее на груди, в ней как в колыбели,
чтобы даже вновь с ней разлучившись,
внезапно, как в слезе соленой и прозрачной,
дрожащей капле, что подобна тонкой оболочке, что окружает
новорожденный мир,
увидеть истину:

Вот чем она была для меня, и только
так я полюблю себя –
как только женщина меня сумела полюбить. [3]

 

Архетипические модели лесбийской любви и индивидуации.

Что есть на самом деле любовь между женщинами? Это не просто выбор объекта сексуального желания, и не попытка избегать мужчин и мужского доминирования из-за какой-то в раннем возрасте полученной травмы. Это и не незрелая сексуальность безнадежно зафиксировавшаяся на матери, и не бег от реалий зрелой, дифференцированной, сознательной жизни. Все же, образно выражаясь, все эти карикатуры на лесбийские отношения и их причины содержат в себе зерно истины: любое их этих ошибочных определений одновременно и неошибочно. В конечном счете, дабы расширить и подтвердить этот парадокс, мы сами, наши клиентки-лесбиянки и наши друзья, все должны быть посвящены на немом клеточном уровне в таинства женщины, заключенные и отверженные в эротический любви между женщинами.

Я выделяю четыре архетипические модели, стоящие в основе любви между женщинами. Эти модели тесно взаимосвязаны и призваны помочь при излечении травм как индивидуального, так и коллективного женского. Каждая из четырех моделей имеет в своей основе образ – образ двух аспектов женской самости, разделенных патриархальной системой и стремящихся к воссоединению в единое целое. Женщины стремятся восстановить свои «расчлененные» самости и вновь превратить их в единое целое, поскольку, как напоминает нам Робин Морган (Robin Morgan): «Раньше мы были собой (были целостны)». [2] В каждой из четырех моделей заложен потенциал чрезмерного отождествления с базовыми образами, или сопротивления их трансформирующей силе. Такой подсознательный отклик есть теневой аспект каждой из моделей. Внутреннее единство четырех моделей дает также возможность примирения с каким-либо из аспектов женского внутреннего мужского. Хотя все четыре модели могут быть рассмотрены в развитии, мне такой подход кажется излишне линейным и ограниченным. Данные модели обладают некой спиральной взаимосвязанной автономией и находят свое отражение друг в друге. Тогда как над началом любовных отношений одной женщины с другой может доминировать базовый образ одной из моделей, образы всех моделей найдут отражение в различных фазах или моментах лесбийских отношений.

I. Возвращение к Истокам

В первой из четырех архетипических моделей женщина, влюбленная в другую женщину, не пытается повторить героический путь мужчины, в котором Эго сначала расщепляется, а позже восстанавливается. Женщины уже «расщеплены», поэтому мы просто продолжаем движение – возвращаемся назад, но дальше назад – к первоистоку нашей цельности. Влекомые эротической и непреодолимой сексуальной любовью другой женщины, мы вступаем в уроборический союз с любовницей/матерью, которую, в некотором смысле, никогда не имели. Я вновь и вновь убеждалась в том, что практически невозможно расстаться с чем-то до тех пор, пока это что-то не обретешь. Адрианна Рич (Adrienne Rich) писала: «Мать, в которой я нуждалась, онемела до моего рождения». [3] Это больше, чем личное заявление автора. Оно предполагает, что все наши матери и матери наших матерей, и матери матерей наших матерей жили отделенные от самих себя, в некотором смысле, лишенные Эго, с обостренным чувством собственной неадекватности, безгласности и желанием этот голос обрести. Когда я только начинала писать эту статью, я неверно процитировала Рич (Rich) и написала: «Мать, в которой я нуждалась, умерла до моего рождения». Возможно, продолжать хранить молчание о нашей любви, наших жизнях, нашей «расщепленности» равноценно смерти. Возможно, это та часть наследия, которую нам дано искупить. Эта первая модель индивидуационного опыта у лесбиянок возникает в ответ на желание, хранящееся в памяти клетки, воссоединить себя, а затем вновь возродиться, освободив свои тело и душу из патриархального заточения.

Лесбийскую женщину влечет к союзу и слиянию с другой женщиной, в своем роде, к мистерии с обоюдным участием, предполагающей глубокое отождествление с той, которую любишь. Этот союз, являясь чем-то сверхъестественным и потому вне-личностным, также является воплощено-личностным. К.Г.Юнг (C.G.Jung) описывает архетип матери: «Материнская любовь – есть самое трогательное и самое незабываемое из воспоминаний нашей жизни, таинственная причина любого роста и изменения; любовь, означающая возвращение домой, убежище и долгое молчание, с которого все начинается и в котором все заканчивается». [4] Этот союз не есть просто воспоминание об архетипической матери, это пробуждение и ликование нашего женского тела.

Лесбиянка, старше 30 лет, после секса с глубоко любимой ею женщиной имела опыт наиболее ранних своих воспоминаний:

Ей около 10 месяцев, ее купает мать, она плещется в воде, ощущая бесконечную радость и защищенность.

Зачастую, наиболее ранние воспоминания у женщин связаны с периодом, когда они уже оторваны от истока, воплощенного в такой матери, когда они уже отклонились от изначального континуума самости, и уже ощущают собственную неадекватность и бестелесность.

В той или иной степени у женщин есть потенциал вспомнить это изначальное ощущение собственной (сверхъестественной) целостности посредством глубокой эротической любви к другой женщине и начать освобождаться от наследия неадекватности и молчания, передававшегося из поколения в поколение.

Я ненадолго загляну в анналы мифологии, чтобы шире проиллюстрировать базисный архетипический образ этой первой модели родственности и трансформации в гомосексуальных отношениях женщин. В Древней Греции в промежутке между господством матрицентристских и патрицентристских культур Элевсинское святилище (Eleusis), находящееся неподалеку от Афин, было центром религиозного культа, история которого насчитывала почти два тысячелетия, а люди, положившие ему начало, происходили из всех частей цивилизованного мира. Изначально исполнение обрядов в этой мистической религии осуществлялось только женщинами, но позднее в дни весеннего и зимнего равноденствия из Афин в Элевсины для участия в ритуалах – молчаливых и секретных,  подобных алхимическим опытам, – стали направлять представителей обоих полов.

Таинственное содержание этих обрядов волнует ученые умы на протяжении веков. Бесспорно то, что мистический центр этих обрядов составлял архетипический образ матери и дочери, отраженный в мифе о Деметре (Demeter) и Персефоне/Прозерпине (Persephone). Изначально Деметра и Персефона живут на земле в гармоничном союзе, затем они внезапно разлучаются. Согласно патриархальной традиции причиной разлуки стало изнасилование Персефоны Аидом/Гадесом (Hades), забравшего свою невесту в подземное царство. Однако, согласно матриархальной традиции, разлука произошла из-за сострадания Персефоны к заблудшим душам умерших, которым она решает служить и поклоняться, сойдя вместе с ними в подземное царство. В конце концов, мать и дочь воссоединяются; процветание и гармония возвращаются на землю на время их воссоединения, и вновь исчезают на время их разлуки, на шесть месяцев каждого года. Шнайдер (Schneider) поясняет [5]:

Важно понять, что в этом мифе родственные отношения не строятся на позиции силы, как в мифе об Эдипе. Деметра смиряется с компромиссом. Ее дочь будет исчезать на осень-зиму и вновь появляться весной-летом, возрождаясь в каждом распускающемся бутоне. Персефона больше не существует в конкретной форме и не находится в определенном месте. Именно эта пугающая сила, свойственная женщинам в периоды влюбленности и материнства, позволяет ей узнать частицу себя во всем, что находится в процессе развития.

В дискуссиях о роли этого мифа в развитии женской психологии акцент зачастую ставится на разлучении матери и дочери героической силой мужского рода. Нам внушают, что благодаря вмешательству Аида (Hades), мать с дочерью и расстаются, и спасаются из безнадежного плена. Нэнси Ходоров (Nancy Chodorow) [6] рассматривает сложный процесс женского развития под углом объектных отношений и обнаруживает, что женщины поддерживают связь с матерью на протяжении всей жизни, одновременно развивая привязанность к другому/мужскому объекту. Данная теория применима к гетеросексуальному развитию женщины в части переноса любовной привязанности.

Это и есть тот самый компромисс, о котором пишет Шнайдер (Schneider) в приведенной выше цитате. В понимании лесбийской индивидуации акцент должен ставиться на первоначальном единстве и последующем воссоединении, а не на разлучении или компромиссе. Хотя различные составляющие оказывают влияние на любовные отношения между женщинами, в конечном счете, именно такое смещение акцента имеет исключительно важное значение.

Юнг (Jung) и Кереньи (Kerenyi) писали [7]:

Сначала в женщине живет мать, позже – дочь. Осознание этих связей порождает чувство, что ее жизнь растягивается на многие поколения – это первый шаг к убеждению и непосредственному ощущению «вневременности», которые ведут за собой чувство бессмертности. Жизнь женщины возвышается до Символа (Типа), превращается в обобщенный архетип женской предопределенности… Подобные ощущения помогают индивиду (женщине) осознать свое место и значение в жизни поколений, благодаря чему сметаются ненужные преграды на пути жизненного потока, который пройдет сквозь нее. В то же самое время индивид преодолевает собственную изоляцию и восстанавливает целостность…

Миф о Деметре – Персефоне слишком феминистичен, чтобы быть просто результатом проекции Анимы… На самом деле, психология культа Деметры имеет все признаки матриархального уклада общества, в котором мужчина является совершенно необходимым, но разрушительным фактором. (стр.225,245)

Исключительно важно воссоздать и понять эту первую модель лесбийской индивидуации в клиническом и социальном контексте. Элемент слияния (единства и воссоединения) в однополой любви между женщинами исключительно угрожающ и зачастую рассматривается как патологический. Однако, именно эта боязнь слияния и потери границ Эго разбивает наши сердца на те самые «мельчайшие осколки» и, возможно, является первопричиной гомофобии (homophobia). Кристина Даунинг (Christine Downing) верно замечает [8]:

Такое законное нарушение границ тесно связано с тем, что, по моему мнению, является уроком Деметры в отношении однополой женской любви. Поскольку Деметра напоминает нам о том времени, когда не было границ, и любящая, и любимая были одним целым. Я уверена, что все тесные связи между женщинами неизбежно вызывают воспоминания и чувства, ассоциирующиеся с нашей первой привязанностью к женщине, могущественной матери раннего детства. Они напоминают нам о времени, когда не было необходимости ни в фаллосе, ни в протесте против его силы, когда он был попросту неуместен. Тяга вновь ощутить связь с другим существом и страх вновь ощутить эту сплавляющую связь, быть проглоченной этой связью, страх потери с таким трудом обретенной идентичности мощно проникает во все отношения «женщина-женщина». Это не означает, что в отношениях между двумя женщинами одна партнерша будет играть роль матери, а другая – роль дочери. Скорее обе они будут испытывать желание будто бы вновь оказаться в объятиях матери их раннего детства – и настоятельную потребность вырваться из них. (стр.204)

Единство и воссоединение Деметры/Персефоны является угрожающим архетипическим образом в особенности по отношению к Мужчине и патриарху. Помню как реагировали мои друзья мужчины, когда я впервые полюбила женщину: они всегда хотели «втиснуться» между нами. И у всех них были фантазии любви а-труа. Реакцией одного из клиентов-мужчин, узнавшего, что его врач – лесбиянка, было: «Конечно, я почувствовал, что меня отвергли. Я почувствовал, что меня в некотором роде, отвергли все лесбиянки. Любой, некривящий душой мужчина, признает, что он хотел бы чувствовать, что он может предложить женщине нечто уникальное, чего никакая другая женщина и близко не может дать». У монахов в 12-м веке существовало наказание для монахинь, становившихся любовницами. Пока монахини выражали свою любовь посредством поэзии и ласк, не предполагавших проникновение в тела друг друга, с такими отношениями мирились; если же появлялись доказательства или признания о проникновении, монахинь приговаривали к смерти. [9] В попытке осознать такую суровую реакцию мужчин на любовь между женщинами я написала: «Поскольку женщины вглядываются в зеркала и в глаза друг друга, пытаются вспомнить свою целостность, кто же тогда покажет мужчинам отражение их собственных душ?»

Теневая сторона данной архетипической модели любви между женщинами концентрируется либо на расширенном слиянии, при котором слияние может поглотить индивидуальные дефиниции самости, либо на случаях, когда трансформирующая сила, заключенная в самом слиянии не задействована полностью. В этой первой архетипической модели, лесбиянки борются с собственным внутренним принципом героического мужского, что может проявляться в имитациях героического уединения и нарциссизме, а также в глубинной гомофобии.

II. Воссоединение с утраченной самостью сестры

В этой второй модели лесбийская женщина переживает соединение, конъюнкцию (conjunctio) с утраченной самостью сестры посредством своих любовных отношений с другой женщиной. Сильвия Перера (Sylvia Perera) так пишет об этом: «Такие инцестные связи между женщинами есть способ присоединить темные силы матери (или сестры), вместо того, чтобы разрушать или избегать их». [10] Она добавляет, что «такая эротическая связь между женщинами дает доступ к позитивным теневым качествам, к которым женщины поодиночке доступа не имеют». Миф сотворения, по которому Лилит и Еву разлучают в Садах Эдема, есть один из архетипических образов в центре данной модели лесбийской индивидуации. В этом мифе женщина отделяется от самой себя. Лилит – мифическое воплощение порывистого, соблазнительного, инстинктивного и агрессивного измерения женской души (psyche) – классически изображается в образе змеи в Садах Эдема, Невесты Дьявола в Зохаре (Zohar), а в Западной культуре ассоциируется с проституткой. В противоположность ей, ее сестра Ева изображается как чистая, смиренная невеста Адама. Одновременно «подпорчивает» ее репутацию и навсегда закрепляет за ней подчиненное положение отказ Евы освободиться от всех своих темных сил и изгнать их вместе с Лилит в пустыню. В ней закреплена часть мудрости Лилит, поскольку вкусив от яблока, предложенного ей Лилит, Ева обретает знание, заключенное в Лилит и, таким образом, сохраняет частицу клеточной памяти самости своей сестры. Это то, что Христианство именует «внесением зла в мир». В этой второй модели лесбийской индивидуации женщина стремится обрести свою потерянную сестру, свою теневую самость. В результате обострения противоречия противоположностей возникает священное воплощенное единение с частью себя, частью, отделенной с незапамятных времен.

Другой образ, составляющий основу этой второй модели, это Шумерский (Sumarian) миф, повествующий о нисхождении светлой сестры Инанны (Inanna) в подземное царство ее сестры Ерешкигал (Ereshkigal) для познания своей подлинной природы в этом единении. Здесь она воссоединяется с ее мрачными сторонами: ее дикостью, ее сексуальностью, ее обнаженностью и ее голосом. В конечном счете, воссоединение и конъюнкция (conjunctio) сестер полностью трансформирует обеих.

В современной пьесе Джуди Грэхн (Judy Grahn) «Королева Мечей» («The Queen of Swords») в качестве сцены подземной инициации Инанны используется бар, где собираются лесбиянки. Ерешкигал – «Мужлан[1] Королевства», а инициация включает сексуальный контакт между сестрами, как часть их воссоединения. Хелен, так зовут Инанну в этой поэтической драме, спрашивает свою венценосную сестру: «Кто же ты на самом деле?» Ответ Ерешкигал – смелый, агрессивный, разоблачающий, эротический и пронзительный – заканчивается следующими словами:

Да, я - Мужлан Королевства. Леди
из подземелья. И мне тяжко с тобой расстаться.
Когда в следующий раз ты произнесешь:
«ты сука» - «дикая вишня» и «такое случается»,
ты будешь думать обо мне
как о той, что вознесла тебя к твоему новому
законному рождению,
как о той, кто в него вдохнула свои силы
и время посвятила –
ради тебя;
чтобы ты, Инанна,
стонала и рыдала и
умерли
все те, кем ты была когда-то. (стр.50)

Использование автором пьесы слова «мужлан» для идентификации роли Ерешкигал по отношению к Инанне, которую, в свою очередь, в лесбийском кругу, возможно, назвали бы «дамочкой», указывает на отмеченный и испытанный мною теневой аспект данной архетипической модели однополой любви. «Мужлан» соответствует более мужественной и доминирующей из любовниц, тогда как «дамочка» - более женственной и покорной. Чрезмерная идентификации данных полярных ролей в лесбийских отношениях может привести к «расщеплению» сознания, характерному для патриархальной системы, в которой субъект/объект, темнота/свет, разум/тело всегда находятся в оппозиции. Одновременно с важностью осознания глубины такого расщепления в психике женщины, существует также опасность имитации мощных дисфункциональных дисбалансов, идущих от гетеросексуального происхождения. Исключительно важно, чтобы женщины находили и высвобождали свою темную, чувственную, сексуально агрессивную энергию своими собственными способами в продолжительных, построенных на взаимности отношениях, таким образом, чтобы обе женщины высвобождали темную или светлую сестру, ранее потерянную для них. Пылкая страсть, возникающая от столкновения таких противоположностей, может «зажечь» души обеих женщин, трансформируя и открывая каждой из них новый уровень их глубинной сути.

Эта же самая энергия может послужить причиной яростных ссор между женщинами. В этой модели воссоединения тьмы и света пробуждается и побуждается к трансформации женоненавистнический, женоподавляющий и, нередко, абьюзный и тиранический аспект внутреннего мужского начала. Таинственная и священная энергия этой второй архетипической модели однополых отношений между женщинами определенно мрачна, включает в себя символизм смерти, спуска и преобразования. В ней нет ни залитой светом недифференцированной сверхъестественности первой модели, ни такой же опасности полного сплавления друг с другом. Скорее всего, женщины в этой модели архетипического воссоединения откликаются на более оппозиционный тип трансформирующего воспоминания своей силы, глубины и красоты.

III. Воспоминание собственной самости: двойниковость

В основе этой третьей архетипической модели лежит образ двойника. В данном случае женщины приходят к взаимной эмоциональной и сексуальной любви посредством нахождения двойника своей самости в другой, очень похожей на них женщине. Для данной модели любви характерно ощущение давнего знакомства друг с другом, естественное течение пассивного и активного обмена и глубокое интуитивное понимание и забота, проявляемые влюбленными женщинами. Описывая этот тип любви между мужчинами, Митч Уокер (Mitch Walker) подразделяет его на «любовь самоподобия» и «анима-любовь», определяя первую, как характеризующуюся «необычными ощущениями единства, силы и поддержи личной идентичности». [12] Его описание двойниковой любви между мужчинами подходит для соответствующего типа женской однополой любви. В дополнение к укреплению их личных идентичностей и опыта слияния с двойниковой самостью, женщины нередко видят сны, в которых они производят на свет или ребенка, или некий другой творческий символ. Уокер (Walker) отождествляет энергию архетипического союза двойников или самоподобий с некоей самовоспроизводящейся (про-творческой) реальностью, совершенно несексуального или биологического происхождения. Даунинг Велл (Downing Well) описывает такой про-творческий обмен между женщинами: «Хотя любовь между женщинами биологически не связана с зачатием, но по испытываемым переживаниям она приближается к этой загадке посредством взаимного удаления-приближения к вратам нашего происхождения». [8] Лесбиянке в процессе такого двойникового опыта снился следующий сон:

Я стою на краю луга с кем-то из своих близких друзей. Я вижу мою возлюбленную, едущую через луг на лошади без седла. Она где-то на шестом месяце беременности, и я знаю, что это наш ребенок. Я также знаю, что это будет мальчик.

Ребенок, являющийся на свет от двойникового слияния двух женщин, может быть мальчиком. Он как мальчик Триптолем (Triptolemos), чье имя означает «несущий зерно миру», и, которого часто изображают рядом с Деметрой и Персефоной после их воссоединения. Он - дитя души, творческая сущность жизни лесбийской женщины, символ глубокого, зачастую радостного осознания ее самости, наступающего в процессе творческого отношения и взаимоотношения с ее миром. Таким творческим порождением двойникового союза также может быть девочка, как в сновидении одной из моих клиенток:

Я рожаю. Ребенок – чудесная девочка с черными волосами. Как только она выходит из меня, я тут же подношу ее к своей груди. Пуповина не обрезана, но девочка не плачет и не капризничает. Хотя она новорожденная, я уже чувствую в ней зрелость. Прижимая ее к себе, я испытываю неведомое мне ранее ощущение счастья и завершенности.

Спящая переживает творческое рождение, ощущает вернувшуюся связь и повышенную, если не избыточную, заботу, которые зачастую являются результатом двойниковой модели лесбийских любовных отношений и индивидуации.

В сновидении другой лесбиянки творческое начало проявляется иначе:

Я с Х (ее наставник, которого она уважает и чьим творческим потенциалам и оригинальностью восхищается) и нам поручена театральная постановка – новая версия «Волшебника из страны Оз». В процессе работы я говорю ему: «Мы, похоже, выбрали неверное направление в работе, нам ведь нужно создать нечто совершенно новое и оригинальное». Он соглашается со мной, и мы прерываемся на обед. Пока мы едим и отдыхаем, я говорю ему: «Я безумно влюблена в Y (женщину, которую он знает, и которая является двойником спящей). Он улыбается и говорит: «Это прекрасно» и продолжает о том, как идеально мы подходим друг другу. Потом делает паузу и говорит: «Но вы вдвоем - это нечто слишком приземленное. Возможно вам нужен мужчина». Я тронута, потому что чувствую, что он пытается защитить мое творческое начало; но я также понимаю, что ему не известно о женщинах нечто такое, что известно мне. Он просто не имеет представления о том, как много земного необходимо женской созидательности.

Теневой потенциал данной конкретной архетипической модели заключен в том, что влюбленные женщины могут оказаться загипнотизированными собственными взаимными отражениями и начать подражать друг другу. Такая имитация не позволяет им глубже исследовать их союз, а именно такое исследование приводит женщину к выразительной воспроизводящей сущности двойникового союза.

Обращение к внутреннему мужскому в данной модели ведет к новой творческой, но порождающей вопросы, встрече с учительствующим/мошенническим/наставническим аспектом ее внутреннего «я».

IV. Воссоздание социальной организации и ценностей

Четвертая последняя архетипическая модель женской индивидуации и взаимоотношений перекликается с первой из описанных мною моделей, в которой женщина вспоминает свою целостность посредством уроборического воссоединения с возлюбленной/матерью. Разница состоит в том, что воссоединение с матерью в этой четвертой модели – это воссоединение не с собственной матерью, а как у Сьюзан Гриффин (Susan Griffin) «матерью – центром Земли». [13] В данном случае любовь – проявление некоего партнерства, способствующего возобновлению связи отдельной женщины с глубинным источником всего живого. Андроцентрические культуры и патриархальный этос – с такими ценностями как изолированность, собственность, производство, порядок, контроль, форма, единоподобие, однозначность и прямолинейность, практически уничтожили нашу память об этосе[2]характерном для культуры, названной Паулой Гунн Ален (Paula Gunn Allen) «женоцентрической» (gynocentric). [14] Лесбиянка этой архетипической модели могла бы сказать: «Так же как непросто мне и этой женщине было найти друг друга, так же как мы воссоединились и вспомнили, кто мы есть на самом деле, так же и я нахожу и восстанавливаю мою глубокую изначальную связь с Землей, постоянно формирующей и изменяющей себя». Шнайдер (Schneider) говорит об этой взаимосвязи между любовью личной и большей по масштабам любовью ко всему формирующемуся: большому и малому, когда он рассуждает о мифе о Деметре и Персефоне [5]:

Деметра, только что потерявшая свою дочь, переживает антинарциссический опыт. Ей кажется, что она слышала крик, когда земля разверзлась и поглотила Персефону. И теперь, каждый раз услышав крик, она думает, что это ее дочь, и это заставляет ее ходить по свету. Есть нечто прекрасное в материнстве, неограниченном только чревом/процессом рождения. Оно предполагает сопричастность материнства, женщины всему, что еще не обрело форму: это и рассвет, и зарождение языка. И каждый раз, когда возникает нечто необъяснимое, Деметре кажется, что это вновь появляется Персефона, и это чувство заставляет мать ходить по свету с взлохмаченными волосами и в ветхой одежде, с факелом в каждой руке и день, и ночь искать свою дочь. Поиски дочери для ее – это поиск всего, что находится в процессе обретения формы; ни зеркала, ни законченные формы не остановят ее. (стр.186) [курсив автора]

Мать ищет дочь, дочь ищет мать, и обе они ищут все исчезающее и изменяющее себя. Этот процесс открывает женщинам новое направление – духовное, законченное, Земле-центрическое, проявляющееся в ритуалах как древних, так и современных, удивительным образом пересекающееся с голографической теорией современной физики. В теории современной квантовой физики мир предстает перед нами не собранием разобщенных отдельных объектов, а сложным хитросплетением взаимозависимостей между различными частями единого целого. Политические события в мире, начиная с ноября 1989 года, явственно демонстрируют эту голографическую взаимосвязанность и подтверждают, что люди повсеместно идут на столкновение с хаосом, из которого естественным образом произойдет освобождение новых форм. Возможно то, что Грегори Бейтсон (Gregory Bateson) назвал «гносеологической ошибкой западной цивилизации» [15] – мнение о том, что все мы обособлены – в действительности начинает исправляться. Оптимизм, мужество и основополагающее доверие необходимы для того, чтобы удержать и закрепить эту новую перспективу. Женщины, любящие других женщин, открывают для себя эту перспективу посредством воспоминания о своей эмпатической связи с Первоисточником, к которому они возвращаются как на индивидуальном, так и на коллективном уровнях. Джоанна Мэйси (Joanna Macy) – знаток буддизма, борец за мир и охрану окружающей среды писала [16]:

Эта экологическая самость, как и любое другое представление о самости, есть метафорическое и динамическое построение. Она предполагает выбор, выборы, которые могут быть сделаны, чтобы осознать изменившийся момент, с другими параметрами или аспектами нашего постоянно взаимосвязанного существования – будь то истребляемые киты или бездомные люди или сама планета. Делая такой выбор, возросшая самость расширяет круг используемых ресурсов, добавляя мужество, терпение, изобретательность, подобно клетке нервной системы, открывающейся под воздействием других нейронов.

В этой четвертой модели лесбийской индивидуации теневой аспект фокусируется вокруг потенциала для инфляции и дезориентации. Женщины тянутся к установлению партнерских отношений как со своим внутренним мужским, так и с окружающими мужчинами. Теперь, с универсализацией парадигмы партнерства, должна раствориться и граница между мужским и женским. Без взаимодействия всех четырех моделей и особой передачи целостности от женщины к женщине такое всеохватывающее партнерство с мужчинами и внутренним мужским невозможна.

Как мы увидели, первая архетипическая модель однополой любви между женщинами предполагает возвращение обеими любящими к Первоисточнику посредством мистерии с обоюдным участием, которая пробуждает связи мать-дочь. Во второй модели женщина переживает воссоединение со своей утраченной сестринской самостью и начинает исцелять расщепление своего внутреннего женского на девственное/развратное, заложенный патриархальной культурой. В третьей модели женщина вспоминает свою глубинную самость посредством как бы самовоспроизводящегося соединения со своим двойником и производит на свет творческий/духовный символ – ребенка, рожденного в результате такого глубокого обмена. В четвертой архетипической модели возобновляется связь женщины с матерью – центром Земли, и соединяются осколки, на которые разбито ее сердце, и, которые не дают ей увидеть крошечные бриллианты у источника своей жизни. Во всех четырех моделях женщина, влюбленная в другую женщину, заново создает и изменяет себя и свой мир.

Из хаоса современного мира фантастически и пророчески возникает чудо любви между женщинами. Говоря словами Адрианны Рич (Adrienne Rich) «край становится центром». На свободной от позора и стыда любви женщины к женщине может держаться преобразующий потенциал наших жизней. Пришло время активного создания аналитической теории, отдающей должное красоте, мужеству, загадке и значению, которое имеет эмоциональная и сексуальная любовь между женщинами. Я искренне надеюсь, что этой работой мне удастся нарушить молчание и начать открытые и правдивые разговоры, которые в конечном итоге дадут необходимую информацию и положат начало соответствующему преобразованию нашей психологической теории и практики.

Библиография

1. Catherine Keller. From a Broken Web: Separation, Sexism, and Self. 1986. Boston: Beacon Press
2. Robin Morgan. Going Too Far : The Personal Chronicle of a Feminist. 1978. New-York: Vintage Books.
3. Adrienne Rich. Poems, Selected & New, 1950-1974. 1974. New-York: Norton.
4. Carl-Gustav Jung. The Archetypes and the Collective Unconscious. CW 9. 1959. Princeton: Princeton University Press.
5. Monique Schneider quotation from «Women Analyze Women: in France, England, and the United States». Edit. by Elaine Baruch; Lucienne Serrano. 1988. New York : New York University Press.
6. Nancy Chodorow. The Reproduction of Mothering: Psychoanalysis and the Sociology of Gender. 1978. Univ of California Press.
7. C. G. Jung and C. Kerényi. Essays on a Science of Mythology. 1969. Princeton: Princeton University Press.
8. Christine Downing. Myths and Mysteries of Same Sex Love. 1989. New-York: Continuum.
9. «Моя сестра, моя супруга» (1989) Е.Мэттер в «Полотне наших мечтаний». Сан-Франциско: Харпер энд Роу.
10. Sylvia Perera. Descent to the Goddess: A Way Of Initiation For Women. 1981. Inner City Books.
11. Judy Grahn. Queen of Swords. 1987. Beacon Press.
12. Mitch Walker. The Double: An Archetypal configuration. 1976. Spring, 165-175.
13. Susan Griffin. Unremembered country: poems. 1987. Wash.: Copper Canyon Press.
14. Совместная с Paula Gunn Allen презентация на обеде в честь книжного магазина Artist’s Proof. (1989) Larkspur, California.
15. Joanna Macy. The Greening of the Self. Dharma Gaia: A Harvest of Essays in Buddhism & Ecology. Edit. By Allan Badiner. 1990. Parallax Press.
16. Empowerment beyond Despair: A Talk by Joanna Macy on the Greening of the Self. Vajradhatu Sun 11, no. 4 (April-May 1989)

 


[1] В оригинале автор использует англ. сленговый термин «butch», обозначающий также: 1) грубиян, наглец, насильник; 2) силач; 3) мужеподобная баба, мужик в юбке; 4) лесбиянка (прим. переводчика)

[2] Этос – (антич.филос.) – моральная цель, идеал; совокупность стабильных черт индивидуального характера