Юнгианское прочтение гностицизма

 Интервью с Робертом Сегалом

  

Опубликовано в «The San Francisco Jung Institute Library Journal», Vol.13, № 2, 1994

  

Роберт Сегал – американский редактор журнала «Религия», исполняющий директор Программы Еврейских исследований Университета Тулана, профессор еврейской классической литературы, автор книги «Гностический Юнг» (1992) и редактор сборника «Очарование гностицизма: гностический опыт в юнгианской психологии и современной культуре» (1995).

 

Майкл Ховард – доктор философии, юнгианский клинический психолог из Портленда, штат Орегон.

  

Ховард: Заглавие вашей книги «Гностический Юнг». Можем ли мы начать с объяснения, что оно означает? Что значит быть гностиком, и каким образом Юнг является гностиком?

 

Сегал: Название «Гностический Юнг» было выбрано издательством «Принсентон» в 1992 г. почти намеренно двусмысленно. Оно может относиться как к позиции юнгианской психологии в отношении гностицизма, так и к самому Юнгу, к вопросу, был ли он гностиком. «Гностический Юнг» в первую очередь относится: 1) к заявлению  Юнга, что древний гностицизм лучше всего понимать с точки зрения юнгианской психологии; 2) к мнению многих современных юнгианцев, что юнгианская психология говорит в психологических терминах о тех же вещах, что и древние гностики. Кроме этих основных тем, книга немного касается вопроса, можно ли самого Юнга считать гностиком. Я думаю, что это три разных вопроса, и самый сложный –  про самого Юнга. Можно с уверенностью ответить «да» на первые два вопроса – что юнгианская психология демонстрирует точное понимание гностицизма и что гностики придерживаются сходных воззрений. А те, кто считают Юнга гностиком, согласны с первыми двумя утверждениями. И самым убедительным доказательством является для них собственный гностический миф Юнга, сформулированный им после разрыва с Фрейдом в «Семи наставлениях мертвым». Его  упорный интерес к гностицизму выражен в наименовании первого собрания текстов Наг-Хаммади «Кодексом Юнга».

 

Х: А вы согласны с тем, что юнгианская психология дает самое точное понимание гностицизма?

 

С: Да, в начале я как раз заинтересовался приложением юнгианской психологии к гностицизму. Если согласиться с базовыми посылками аналитической психологии (о существовании коллективного бессознательного, состоящего из множества архетипов, которые проявляются через символы), то, несомненно, юнгианская психология дает точное понимание гностицизма. Лучше чем какие-либо из известных мне теоретических схем. Гораздо лучше, чем фрейдизм и теоретики других дисциплин. Юнгианское понимание более полное, чем у политического философа Эрика Вогелина, и лучше, чем у экзистенциального философа Ханса Йонаса. Производит впечатление перевод юнгианцами гностических терминов в психологические и подчеркивание, что гностицизм открывает заново суть или ядро человеческого бытия. Гностический аспект, по Юнгу, состоит в признании, что у каждого есть и всегда было это ядро. Часто первой реакцией на это осознание является смесь восторга и шока – восторг от нахождения внутри себя этого ядра, которое жаждет развития – и испуг, вызываемый разрывом в восприятии себя до и после этого осознания. Все эти аспекты в ядре гностических откровений поднимает и юнгианская психология. Гностицизм открывает, кто мы на самом деле. И к тем же поискам устремлена юнгианская психология.

 

Х: Вы говорите во Введении, что гностический миф и юнгианская индивидуация различаются.

 

С: Где я расхожусь с юнговским пониманием гностицизма – не там, где у Юнга есть точное понимание гностиков, а там, где расходятся их конечные цели. Юнг по каким-то причинам систематически не только ошибался в цели гностицизма, но переворачивал ее с ног на голову. Он считал, что гностики ищут индивидуации, тогда как, по моему мнению, они идут к инфляции. Гностики считали последствием открытия в себе тайного ядра личности (которое в юнгианских терминах соответствует бессознательному) отделение его от прежде известной  части (т.е. эго). Целью гностиков было отделение. Не гармония, баланс или интеграция. Разъединение двух составных частей человека. После открытия тайного ядра личности гностики стремились к этому разъединению –  насколько возможно – всю оставшуюся жизнь, пока смерть не поможет им завершить этот процесс. Бывали гностики вроде сторонников Валентина, которые делили человека на три части, но цель оставалось той же. В его учении главным откровением является признание духа как превосходящего и душу и тело. Цель все та же – в отделении духа и от тела и от души, точно также как в дуалистическом гностицизме  цель – отделение обнаруженной души от ранее видимого монолитным тела, воплощенного эго человеческой личности. В любом случае целью является не примирение, не индивидуация, не открытие бессознательного и погружение в него ради соединения его с сознательным эго.

 

Х: Я не совсем согласен с вами. Возьмем, к примеру, систему Василида, где дух, называемый им Третьим царством Сына, пребывает в материи, но эго в материальном мире не видит его, не признает его божественность, пока Гнозис не пошлет сверху лучи, принимаемые Иисусом. Т.е. задача в том, чтобы помочь тем, кто не видит, признать свои собственные и космические божественные части, их скрытую божественность.

 

С: И что дальше происходит с этими скрытыми частями? Целью Василида и других гностиков является в конце концов вырвать эти части из материального мира и вернуться в изначальный дом, полностью нематериальное бытие в Боге.

 

Х: Это метафора. Мы восходим в этой жизни не буквально, а метафорически. Это напоминает мне трансцендентную функцию Юнга. Бессознательное, являющееся этой божественностью, борется с эго-сознанием. Есть конфликт, и из него рождается третье, трансцендентная функция, которая и относится к восхождению. Юнг использовал индуистское слово нирвана, освобождение от крайностей, относя его и к трансцендентной функции и к трансцендентности Бога.

 

С: Я не вижу этого в гностицизме. Есть две версии учения Василида…

 

Х: Я говорю об Ипполите.

 

С: Да, Ипполит подходит здесь больше. У него более жизнеутверждающий оптимистический гностицизм, но, насколько мне известно, все ученые признают отчет Иринея про Василида.

 

Х: Делается различие между учениками Василида и самим Василидом, а Ипполит основывался на его учении. Юнг использовал Ипполита, и он ссылается на василидианцев, как и на самого Василида, хотя мы часто говорим о последнем, имея  в виду его последователей.

 

С: Но даже у Ипполита, когда он говорит о «состязании» между эго и бессознательным, конечной целью является не баланс, не интеграция или гармонизация. Даже здесь остается основная гностическая идея радикального дуализма.

 

Х: Я не уверен по поводу конечной цели, но когда Ипполит говорит о вознесении, для которого стартовой точкой служит распятие, он использует слово «катарсис», греческое слово из «Поэтики» Аристотеля, где тот описывает воздействие трагедии – и примером последней является Распятие.   

 

С: Эффект в очищении.

 

Х: Марта Ниссбаум в своей книге «Хрупкость богини» говорит, что в «Поэтике» это слово означает прояснение. В трагедии есть противоположные точки зрения. И аудитории нужно с ними справиться. Например, есть Креон и Антигона. Креон  может быть связан с эго-сознанием, а Антигона – с  забытыми корнями. И есть также хор, поющий о важности человеческой любви. И вы удерживаете эти позиции, и может быть не в состоянии разрешить конфликт. Но через горечь и страх – эмпатическое отождествление с героями – вы сдерживаете эти противоположности и приходите к очищению, прояснению, высшей точке зрения или даже к ослаблению противостояния позиций. Это похоже на трансцендентную функцию и, вероятно, близко к идее Ипполита.

 

С: Если даже принять, что Ипполит в случае Василида имел в виду именно это, то он совсем иначе поступал с другими гностиками и школами, о которых писал. Ипполит вслед за Иринеем осуждает гностиков за радикальный дуализм, подчеркивая, насколько они были отвергающими мир, или тело, или эго –  в психологических терминах.

 

Х: Он говорил, что Василид следует Аристотелю, а Аристотель не отвергал мир. Он признавал мир, даже говоря о высшей жизни как о созерцании божественного – как было у Аристотеля. Ипполит сделал для него исключение. Проблема в том, что у нас нет оригинальных текстов. Я исхожу из работы Катерины Осборн «Пересмотр ранней греческой философии», которая воскрешает связь Василида с Аристотелем.

 

С: Тогда надо сказать, что даже если Ипполит делал исключение для Василида, то: 1) я совершенно уверен, что он не делал его для других гностических авторов и школ, которые описывал; 2)  его исключение совсем не соответствует мнению Иринея. Даже если школа Василида после смерти основателя стала более принимающей мир, что делать с другими гностическими школами, не говоря уже о самом Василиде?

 

Х: Можно взглянуть на них в свете Василида, т.е. иначе, чем их рассматривали раньше. Я не так глубоко вникал в учения всех орфиков, которыми интересовался Юнг. Но думаю, что Василид или школа Василида сыграли для Юнга ключевую роль. Можно также обратиться к версии Климента Александрийского. Климент обсуждает этические аспекты Василида и не касается метафизики. Я думаю, это точное описание, и оно согласуется с Ипполитом. После вознесения должно быть погружение в мирские дела, которого Ипполит не касался.

 

С: Мне не известен ни один гностический текст, где после восхождения должен быть спуск. Скорее наоборот. Спуск про падение, а восхождение относится к спасению.

 

Х: Это про этическую жизнь. Мы живем в нижнем мире и хотим построить ее в соответствии с нашим опытом божественного.

 

С: Но жизнь в мире вплоть до смерти – это жизнь в ограниченном состоянии, поскольку мы заперты в теле.

 

Х: Согласно Клименту, Василид сказал: «Любовь все, ненависть ничего». (Я ссылаюсь здесь на «Историю гностицизма» Филарамо). «Любовь все» означает здесь любовь искры божьей, которую, как Юнг подчеркнул в «Мистериуме», Василид искал везде – в кристаллах, металлах и всех живых существах.

 

С: Хорошо; если интерпретировать гностицизм в терминах юнговской индивидуации, нужно подчеркнуть, прежде всего, что Бог производит эти искры и выдыхает их в материальный мир. В некоторых гностических традициях Господь создает саму материю, а также прямо или косвенно материальный мир, заканчивая тем, что шлет Спасителя (Иисуса в христианском гностицизме и других мессий в не-христианском гностицизме), который погружается в материальный мир ради его спасения. Дело в том, что в каждом гностическом мифе, возможно, кроме описанной Ипполитом школы Василида, Господь горько сокрушается по поводу материи или материального мира – как о совершенной ошибке, которую надо исправить. И причина, по которой Господь посылает Спасителя, а иногда и спускается сам, не в установлении контакта с материальным миром, а, напротив, в извлечении застрявших там частиц нематериальности.

 

Х: Важно освободить их, т.е. метафорически помочь им подняться. Однако в нашей жизни нам важно чувствовать эти искры  везде вокруг нас и их связь с божественным.

 

С: Для меня это то же самое, что провести всю жизнь, спасая себя из материального мира, надеясь, что со смертью придет окончательное освобождение.

 

Х:  Есть другой способ видеть это – любить все и принимать все возможности, – например, быть радикальным экологом. Если вы любите все, то некоторым образом любите и темные, теневые стороны материального существования. Юнг в 5 главе «Айона» пошел даже дальше, следуя за тем, что нашел в древних гностических текстах, что божья искра в нас и хорошая и плохая, и что надо уважать оба аспекта.

 

С: Этого я не нашел в гностических текстах.

 

 

Гностицизм и алхимия

 

Х: Я думаю, что Юнг пытался взять все ценное в этом направлении из разных текстов и тем самым дополнить гностицизм. Он сказал в конце «Айона», что гностицизм слишком фокусировался на верхнем мире и недостаточно на нижнем, которым как раз и занялась алхимия.

 

С: С этим я согласен. Юнгианская психология дает такой же жизнеутверждающий гармонизирующий подход, как и алхимия – в отличие от гностицизма. В алхимии не надо избегать основных металлов. Из металлов надо извлечь пар, и потом этот газ снова соединяется с металлами, производя золото или серебро.

 

Х: Юнг говорил, что его не так интересует производство золота. Его больше интересовали другие процессы, соответствующие психологическим изменениям, и они перекликались с гностическими текстами – нигредо, альбедо и рубедо, например. 

 

С: Да, Юнг толковал алхимию психологически, также как и гностицизм. Я подчеркиваю, что его психологическое толкование гностицизма просто не работало.

 

Х: Но ведь нигредо похоже на состояние путаницы, описанной гностиками, отчуждение от искры и божественного. А альбедо – это восхождение или очищение. А рубедо – это заступник, возвращение очищенной души в качестве спасителя, чтобы запустить процесс в других материальных созданиях или веществах. По крайней мере, таково мое личное  понимание.

 

С: Я только хочу сказать, что не вижу в гностицизме эквивалент алхимическому воссоединению с материальным миром, а в случае человека –  воссоединения с телом. Я вижу необходимое длительное и унизительное заточение души в теле (или духа в душе-теле в трехчастном гностицизме), пока человек не освободится в момент смерти.

 

Х: Материя не унижает, по крайней мере, у учеников Василида, она только ограничивает и путает; поэтому надо подняться для прояснения виденья. Я объясняю «вознесение» и «очищение» - гностические концепции – с точки зрения юнговской трансцендентной функции, потому что считаю, что именно этого искали гностики, по меньшей мере, Василид. Нам будет полезно взглянуть на пару не-василидских гностических текстов. Первый – про видение Иоанна в «Деяниях Иоанна». Там апостол Иоанн бежит в горе и страхе с места Распятия на гору Фавор, где прячется в пещере. Там он слышит голос Иисуса и видит крест света, который, как поясняет голос, «есть граница всех вещей». Крест отделяет правое от левого, верхнее от нижнего, стабильное от нестабильного и т.п. Юнг говорит в «Трансформационном символизме мессы», что световой крест символизирует «дихотомию вселенной», поляризацию  правого и левого, света и тьмы, небес и низа, генератор всей  материальности. Он и разделяет все, и «также соединяет и сочетает все вещи» - Юнг использует снова термин «нирвана» как свободу от противопоставления, как иллюстрацию трансцендентной функции. Далее он цитирует «Деяния Петра», где Петр просит быть распятым вверх ногами и объясняет это словами Господа: «Пока не сделаешь правое левым, а левое правым…» и т.д., не познаешь Царства. Это похоже на строки из ныне хорошо известного Евангелия Фомы, где Иисус говорит, что в Царство войдет тот, кто «сделает два одним, внутреннее внешним, женское мужским и наоборот». Юнг говорит, что эти высказывания относятся к соединению противоположностей, в котором одна сторона превращается в другую. Так что есть и другие гностические тексты, кроме Василида, которые развивают схожие идеи. Мне хотелось бы вашего комментария.

 

 

Целостность и нематериальность.

 

С: Хорошо, что вы упомянули другие тексты, не Василида. Те интерпретации, что вы упомянули – не тексты, а интерпретации Юнга, – я включил в свою книгу «Гностический Юнг». Но мое мнение, увы, все то же. Гностические символы целостности, единства, совершенства и полноты относятся, и в этом мое мнение отличается от мнения Юнга, к состояниям, в которых обе части человека или космоса соединяются. «Целостность» для древних гностиков относилась только к состоянию чистой нематериальности, которое для человека относилось к душе, а в трехчастном гностицизме – к духу. В отношении космоса целостность относилась к чистой божественности, небесам, а не земле (или высшему небу над обычным небом – в трехчастном гностицизме). Целостность для гностицизма рождается в результате отделения нематериальности от материи, а не от примирения их обоих. Т.о. характер связи между материей и нематериальным в гностицизме делает невозможной целостность, предотвращает любую гармонию. Целостность означает цельность, монолитность. В гностицизме целостность означает отсутствие конфликта, отсутствие напряжения, отсутствие противоположностей. Теперь обратимся к упомянутому Евангелию от Фомы. Оно говорит о разделении, т.е. два, а не одно, мужское и женское, а не единство двух, которое происходит не от конфликта между материей и нематериальностью, а от конфликта в самой материи. Так что восходящий к нематериальности освобождается не только от конфликта с материей, но и от конфликта внутри самой материи. Материя в конфликте с собой, а не в конфликте с нематериальным. Избавиться от этого беспорядка можно лишь избавившись от материи вообще.

 

Х:  Я не отрицаю, что некоторые гностики могли так думать. Я думаю, что есть другой способ «сделать два одним», как если бы эго удерживало напряжение между телом и душой (душа в смысле «духа»), т.е. между духовными устремлениями души и ограничениями тела – удержать это напряжение и просто разрешить его в таинстве.

 

С: Вопрос в том, что будет лучшим средством достижения конечной цели – мое предложение или ваше. Многие гностические тексты посвящены не только цели, но и средствам; и средством служит отделение души от дела. Тело и душа просто не могут мирно сосуществовать.

 

Х: Даже в психологическом аспекте, где мы описываем развитие сознания?

 

С: Даже здесь. Я не противопоставляю непсихологическую интерпретацию гностицизма юнгианской, скорее, более правдоподобную (юнгианскую) противопоставляю менее правдоподобной. По моей юнгианской версии, гностики хотели отделения эго от бессознательного, а не их примирения на пути к целостности. В юнгианских терминах, их идеал ведет к инфляции, а не к индивидуации.

 

Х: Теперь я хотел бы узнать ваше толкование «Песни о жемчужине».

 

 

Песнь о жемчужине

 

С: Это очень удачный выбор. Среди всех гностических мифов «Песнь о жемчужине», возможно, самый жизнеутверждающий в том смысле, в котором вы, а также Юнг и многие юнгианцы, интерпретируете гностицизм. Потому что ребенок, который одновременно жертва и спаситель, должен снизойти в материальный мир, расставшись с Богом-отцом. Это не падение, а инициатический ритуал перехода. Но даже в «Песне о жемчужине» ребенок растворяет себя в материальности не навсегда и не сдается ей полностью. Ему дают подробные наставления, хотя, как выясняется, недостаточные, как погрузить себя в материю только в качестве средства для достижения конечной цели. А этой целью является вернуть назад частицу божественного, жемчужину, т.е. забрать ее из материального мира и принести назад к Богу. Для меня здесь еще один пример того, что вначале кажется попыткой гармонизировать Бога и материю, а на поверку оказывается чем-то противоположным. Ребенку не удалось выполнить задание, потому что он попал в плен материи. Когда он очнулся, получив послание, он спас жемчужину, поднялся к Богу и был восславлен за свои достижения. Здесь и намека нет, что после выполнения миссии он вернется вниз.

 

Х: Вопрос в том, все ли описанное в мифе происходит в жизни. Может быть, в конце пути мы достигнем реализации трансцендентной функции, связи эго и Самости, благодаря которой начнем новую жизнь.

 

С: Если считать гностические мифы метафорами, то они не детерминируют, как проживать свою жизнь. Они детерминируют, какого типа жизнь должна быть. И на примере «Песни о жемчужине» я вижу гностический идеал жизни в сохранении настороженности в отношении материи.

 

Х: А где же жемчужина? В материи.

 

С: Но она не происходит из материи. В отличие от алхимии жемчужина не символизирует процесс, который идет…

 

Х: …из бессознательного.

 

С:  Жемчужина упала в материю.

 

Х: Она происходит не от эго, эго – это жизнь в Египте.

 

С: Конечно нет, поэтому ребенок и был послан. Если бы жемчужина родилась в материи, не было бы необходимости посылать ребенка ее спасти. Можно сказать, что ее находят в материи, но она не принадлежит материи. Она пленена материей, и цель в том, чтобы…

 

Х: …освободить ее. Жемчужина – это компенсация бессознательного, развиваемая в активном воображении, и тогда через трансцендентную функцию можно прийти к целостности.

 

С: Я вижу это иначе. Когда ребенок добывает жемчужину, когда он выполняет миссию, ему не говорят оставаться в Египте, в материальном мире. И ему не предлагают оставить там жемчужину.

 

Х: Нет.

 

С: Вопреки юнгианской версии, здесь гностический, а не юнгианский взгляд – в идеале, жемчужина должна быть полностью освобождена из материи. Текущая связь жемчужины с материей, погруженность в нее – это плачевное состояние, и исправление лежит только в извлечении ее из материи. Если вы скажете, что жемчужина символизирует аспекты бессознательного, то я соглашусь…

 

Х: Бессознательное отдельного человека, божественное в отдельном человеке, которое должен открыть поход героя в мифе.

 

С: Но как увязать происходящее с жемчужиной с юнгианской интерпретацией этого мифа?

 

Х: Сын относит жемчужину Королю и Королеве.

 

С: Но где они находятся? Не в материи, а в царстве Господа.

 

Х: Есть большая перспектива, достигаемая с помощью трансцендентной функции. Я признаю, что возвращение не включено в этот миф. И это важно. Возможно, только Василид пошел так далеко, а также Зосима и некоторые алхимики, но это следующая ступень…

 

С: Погодите. Ваше «возвращение» меня путает. Говоря о возвращении, вы выходите за рамки гностицизма. Возвращение в Египет?

 

Х: Да, в качестве Короля.

 

С: Я согласен, что «Песнь о жемчужине» соответствует вашему юнгианскому прочтению образа ребенка, который был коронован и назван наследником, и после этого может вернуться в Египет или материальный мир, но…

 

Х: Он не сделал этого, здесь история заканчивается.

 

С: История заканчивается, потому что все сказано, что хотели сказать. История не прерывается. Ясно, что это конец.  

 

Х: Такова проблема.

 

С: Это проблема с юнгианской точки зрения. Но мне кажется, что эта история не про юнгианскую теорию.

 

Х: Верно, история только на три четверти юнгианская. Трансцендентная функция изображается здесь одной стороной – фокусируясь только на духовном, а не на материальном. Возвращение разрешило бы это напряжение. Именно об этом Юнг пишет в «Айон». Гностики слишком фокусировались на конце эпохи как духовном золотом веке – это было в духе того времени. А когда тысячелетие прошло, они переключились на мир.

 

С: Это с юнгианской точки зрения здесь пройдено «три четверти пути». А с гностической позиции цель выполнена.

 

Х: Кроме одного или пары гностиков.

 

С: Но, несмотря на это, вы понимаете, о каких последствиях говорится в «Песне о жемчужине» - отношения жемчужины и материи или ребенка и материи невозможно видеть иначе как упорную борьбу или противостояние. Потому что жемчужина в ловушке, и ребенок попадает в ловушку.

 

Х: Если только жемчужины не повсюду, а вы просто не видите их – именно так предлагали поступать последователи Василида.

 

С: Жемчужины могут быть повсюду, но все вещи не являются жемчужинами. Считать, что искры или частицы божественного во всех вещах не значит считать все божественным. Это просто означает, что частицы божественного пленены повсюду.

 

Х: Верно, и наша работа освободить их. Но освободить их означает увидеть их, различить их, привести их в сознание.

 

С: Увидеть их, какие они есть на самом деле. Но какие они в реальности? Каковы отношения этих божьих искр с материальным миром, где они обнаруживаются? Есть ли хоть одна, которая относится к материальному миру,  хотя и не происходит из него? Как я читал в гностических текстах, искры всегда пленены в материальном мире. Это не тот мир, из которого они возникли, но мир, в который они попали. И разрешение ситуации – в их возвращении в их чисто нематериальный дом. Некоторые юнгианцы отметили, что отдельные ветви гностицизма – которые Йонас называет сирийско-египетским, в отличие от иранского, – материя происходит из нематериальности. Т.к. Царство Божье выражает идеальное состояние, то некоторые юнгианцы считают, что гностицизм поддерживает не просто примирение, но прямое слияние материи и нематериальности. В ответ я говорил им, что гностические идеи о происхождении материи из Бога являются парадоксом, который толком не объясняется.

 

Х: Прекрасно! Именно парадокс и является конечным решением.

 

С: Но в гностических текстах не приветствуется идея о происхождении материи из Бога. Это трагедия, когда порождаешь нечто противоположное себе. Отдельные юнгианцы ссылаются, что в некоторых гностических текстах Демиург, бог-творец, не считается злой фигурой. Несомненно, такие тексты есть. Например, «Поймандр», где Демиург –  нейтральная или даже добрая фигура. Хотя в большинстве текстов все-таки злая. И все же созданное им – это зло, и решение лежит в отмене содеянного Демиургом и в восстановлении изначального состояния, т.е. опять же в чистой божественной нематериальности.

 

Х:  По ипполитовской версии Василида, сделанное Демиургом по его воле было в согласии с чем-то еще, с конечной целью, которая состоит как раз в возвращении к парадоксу. Для Юнга парадокс это хорошо, парадокс – это признак трансцендентного. Он сказал в «Айон», что там, где парадокс, там трансцендентное. У Василида также есть несуществующее начало-конец. Несуществующее, чем бы оно ни было, за пределами любых категорий, обладающее волей, хотя слово воля здесь не применимо. Все это парадоксально.

 

С: Парадокс имеется, но я не вижу в гностицизме одобрения парадокса, скорее, ему приходится с ним сталкиваться. Я не вижу, чтобы парадокс вел гностицизм в юнгианском направлении. Гностический идеал – не парадоксальное состояние. Это просто полностью совершенное единое. В идеале гностики хотят получить состояние, где ничто не существует, кроме нематериальности, или, в случае иранского направления, по Йонасу, нематериальность без всякой связи с материей.

 

Х: Да, это не парадокс. Только отдельные тексты заканчиваются парадоксом. Например, «Деяния Иоанна» заканчиваются загадками и тайнами, потому что, если вы приходите к тайне, вы приходите к божественному. Потому что слова – лишь слова материального мира.

 

С: Если даже назвать это парадоксом (а я не уверен, что это будет здесь правильным термином), это не опровергает мою точку зрения.  Там говорится, что разрыв между божественным и материей так велик, что у нас нет языка для передачи божественного,  и поэтому мы изъясняемся метафорически.

 

Х: Я думаю, что там, где есть парадокс, есть способность удерживать напряжение противоположностей, и на этом пути –  возможно, только на этом – можно осознавать то, что за пределами сознания. Юнговское понимание высшей божественности в том, что это про бессознательное. Поэтому материи нужно (эго или всем эго мира) стать сознательными. Поэтому восхождение, обретаемое в единстве сознания и бессознательного через трансцендентную функцию, как считал Юнг, это осознание Богом самого себя: или бессознательное становится сознающим себя в качества Самости. У этого толкования  есть преимущество, оно дает всему творению смысл. А в вашей версии гностицизма процесс творения был бы бессмысленным. Я не думаю, что все гностики не понимали этого.

 

С: Я просто не вижу, как интерпретировать гностицизм подобным образом. Кроме «Песни о жемчужине», где ребенок после возвращения обретает зрелость, гностицизм заявляет конечной целью восстановление изначального состояния. Это состояние соответствует первичному бессознательному, а не трансформированному бессознательному. Тем не менее, приведу один аргумент в пользу юнгианского – более жизнеутверждающего –  прочтения гностического дуализма. Это существование либертинских гностиков. Именно против них ополчились Отцы Церкви, и именно к ним относились худшие подозрения, тень которых была позже брошена на всех гностиков. Либертинские гностики потакали телу всякими способами, не только сексуально, хотя сексуально в первую очередь.

 

Х: Только для извлечения искр.

 

С: Чтобы продемонстрировать, что они не…

 

Х: …покорились.

 

С: Чтобы попирать ловушку тела. Но это не юнгианское отношение. Тело и эго здесь у таких гностиков все еще отвергаются.

 

 

© Перевод с англ. Хегай Л.А., 2008г.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

из апокрифа Деяния  Иуды  Фомы

 

Песнь о жемчужине    Иуды Фома апостола в стране индийцев

  

 

Когда я был ребенком и проживал в царстве моем, в доме отца моего, и богатством и роскошью кормильцев моих удовольствовался, от Востока родины нашей снарядили (меня) родители мои и послали меня (прочь со двора).

 

И от богатства (дома) сокровищ наших прибавив, завязали мне поклажу большую, но легкую, которую я только мог унести.

 

И они снабдили меня алмазом, который железо режет. И они сняли с меня одеяние сверкающее, которое с любовью своей они сделали для меня, и тогу пурпурную, которая скроена и выткана по росту мо ему.

 

И заключили они договор со мной, и записали в сердце мо ем то, что не должно быть забыто:

 

"Если спустишься ты в Египет и принесешь ее, жемчужину одну, ту, которая в глубине моря охраняется змеем вздыхающим, ты оденешь одеяние сверкающее и тогу твою, которая по тебе, и с братом твоим, который второй наш (по власти), владетелем в царстве будешь ты".

 

Я покинул Восток (и) спустился с двумя проводниками, ибо путь был опасен и труден, а я, был юн я, чтобы идти им. Я миновал пределы Майшана, место встречи купцов Во стока, и достиг земли вавилонской, и вошел в стены Сарбуга. Спустился в глубь Египта, и спутники мои от меня отделились.

 

Я отправился прямо к змею, около обиталища его я поселился, до тех пор пока он задремлет и уснет, и у него жемчужину мою я возьму. И когда я стал одиноким и покинутым, и для товарищей мо их чужим стал, и для рода моего, свободных из восточных, там я увидел юношу прекрасного и милосердного, помазанника. И ко мне он пришел и приблизился, и я сделал его другом своим, товарищем, который в торговле моей стал компаньоном.

 

Я охранял его от египтян и от общения с нечистыми. И в одежды их оделся я, чтобы они не гнушались мной как пришельцем, чтобы взять жемчужину и поднять змея против меня.

 

Но каким-то образом они узнали, что я не их соотечественник, они поступили со мной лживо и дали мне отведать кушанья своего. Забыл, что сын царей я, и (я) служил царю их, И я забыл ее, жемчужину, из-за которой родители мои послали меня, и под бременем притеснений их уснул сном глубоким.

 

Но все это, что случилось со мной, родители мои почувствовали, и стали горевать обо мне, и объявили во всем царстве нашем, чтобы всякий (человек) к вратам нашим приходил, цари, и главы Парфии, и все вельможи Востока. И они составили совет для пользы моей, чтобы я в Египте не был покинут.

 

И они написали мне послание, и каждый вельможа имя свое в нем поставил:

 

"От отца твоего, царя царей, и матери твоей, владетельницы Востока, и от брата твоего, второго нашего, тебе, сын наш, что в Египте, здравствовать!

 

Встань и поднимись от сна твоего и слова послания нашего выслушай.

 

Вспомни, что  сын царей ты, взгляни на рабство, которому ты служишь.

 

 

Вспомни о жемчужине, ради которой ты пришел в Египет. Подумай об одеянии сверкающем твоем и тогу твою велико лепную вспомни, которую ты оденешь и которой ты будешь украшен, когда в книге доблестных имя твое будет читаться, и вместе с братом твоим, цесарем нашим, вместе с ним в царстве нашем будешь".

 

И послание мое - послание то, которое царь десницей своей запечатал от злых сынов Вавилона и от демонов лютых Сарбуга. И оно полетело, подобно орлу, царю всех птиц, прилетело, и опустилось около меня, и стало все говорить. К голосом его, и шелестом его я был разбужен и восстал от сна.

 

Я взял его, и поцеловал его, и начал я содержание его читать, и в согласии с тем, что в сердце моем запечатлелось, были слова послания, мне написанного. Вспомнил, что сын царский я и знатность моя природой утверждена. Вспомнил жемчужину, за которой в Египет я был послан. И начал прельщать я его, змея страшного, вздыхающего. Усыпил я его и убаюкал его, ибо имя отца моего над ним упомянул, и имя второго нашего, и матери моей, царицы Востока. И захватил ее, жемчужину, и повернулся, чтобы вернуться в дом отца моего.

 

И одежду их, скверную и нечистую, я снял и оставил ее в стране их. И я пошел прямым путем, чтобы прийти к свету родины на шей, Востока. И послание мое, побудитель мой, предо мною на дороге  я нашел. И, так же как голосом своим оно пробудило меня, также светом своим оно меня вело. Оно, которое шелком царским предо мною обликом своим воссияло. И голосом своим, и руководством своим оно также вдохновляло меня поспешить, и любовью своей оно вело меня.

 

И одеяние мое сверкающее и тогу, в которую был облачен, - и поскольку я не запомнил вида ее — ибо в детстве моем я оставил ее в доме отца моего, случилось, что, когда я получил ее, показалась мне одеж да  подобной мне (самому).

 

Все во всем я увидел, и также я все в нем получил, ибо двое нас, по различию, и одно мы в одном подобии. И сокровища также, которые принесли мне, я увидел, что недвойственные они, одному подобны они, ибо один сим вол царя был написан на них. И оно было сделано по размеру своему, и камнями алмазными все его застежки были скреплены. И образ царя царей весь целиком на нем был выгравирован и изображен. И как камень сапфировый, оно отливало разными цвета ми.

 

Увидел я, что в нем во всем движении мысли трепетали, и что как бы заговорить видом своим оно готовилось. И звук голосов его услышал я, который по мере опускания его шелестел:

 

"Это для него, храбрейшего из рабов, что возвеличил меня пред отцом моим".

 

И также я понял, что стойкость моя трудами его увеличивалась. И движениями своими царственными все оно ко мне излилось. И в руку подателей его оно поспешило, дабы я принял его. И также меня любовь моя пробудила, дабы я бросился на встречу ему и принял его.

 

И я распростер (объятия) и принял его. Красотою цветов его я украсился, и в тогу мою, украшенную камнями, во всю целиком я облачился. Я оделся в нее и поднялся к вратам приветствия и поклонения. Склонил я главу свою и поклонился сиянию отца мо его, который мне послал его, ибо я исполнил приказания его. И также он - то, что обещал, исполнил.

 

И во вратах его знати с вельможами его я соединился. И он возрадовался мне и принял меня, и с ним в царстве его я пребывал. И гласом трубным все слуги его славили его. И он обещал, что также к вратам царя царей с ним я от
правлюсь с приношением моим, и с жемчужиной моей с ним к царю нашему явлюсь.

 

Окончена песнь Иуды Фомы апостола, которую он произнес в темнице.