Сила историй: группа мифодраматической терапии в Грузии

Аллан Гуггенбюль

Сила историй: группа мифодраматической терапии в Грузии

 

Помощь детям и подросткам, пережившим травму. Совместный проект шведских и грузинских психологов и рутеров IAAP.

Аллан Гуггенбюль (AGAP, Цюрих)

 

«Почему мы не создаем такие же группы в нашей стране? Нашим детям они просто необходимы!» - Этот вопрос коллеги по терапевтической группе тронул меня до глубины души. Она вошла в мою команду в отделении групповой психотерапии при амбулаторной клиники в Берне, приехав из Грузии, страны на Кавказе, искалеченной войной. По ее словам, ситуация там была запущенной. После отделения от России и обретения независимости в 1991 г. страна страдала от политической нестабильности. Две серьезные войны с Россией привели к потере двух провинций: Абхазии на западе и Южной Осетии на севере. Абхазия славится своими прекрасными пейзажами и восхитительными морскими портами. Многие годы это было одно из самых любимых мест отдыха и для россиян, и для грузин, стремящихся насладиться атмосферой Черного моря. Южная Осетия – совсем другая. Это гористая провинция к северу от городка Гори. Путешественники поражались причудливым селениям, разбросанным по мягким холмам, гостеприимным жителям, предлагающим вино из собственного винограда. Но потери Грузии – это не только две утраченные провинции. Тысячи россиян и грузин были убиты, многие потеряли свои дома, были вынуждены уйти с насиженных мест. Граждане Грузии мигрировали внутри собственной страны, находя убежище в обширных лагерях, организованных ООН. Как часто случается во времена политической нестабильности, они были уверены, что их пребывание там – временное. Что возвращение было вопросом недель, в крайнем случае, месяцев. Что «мировая общественность» поможет, западные политики будут вести переговоры о мире, а американский президент Джордж Буш убедит Россию вернуть оккупированные территории. И как это часто случается, ничего не произошло, грузинский конфликт стал незначительным эпизодом для мировой политики, другие события привлекли больше внимания. Беженцы были вынуждены остаться в огромных лагерях, оказавшись лицом к лицу с неопределенным будущим. К счастью, ООН поставляла продукты питания, жилье и зимнюю теплую одежду. Грузия – бедная страна, где всего около 5 млн. жителей, экономика разрушена, а политическая ситуация нестабильна. Государство, по всей видимости, не могло решить проблему беженцев и позаботиться о них.

Мы смогли предложить свою помощь. Живя в богатой стране, со стабильной политической ситуацией и обществом изобилия, мы смотрим на попытку облегчения ситуации с беженцами на Кавказе как на моральный долг. Будучи центром психотерапии для детей и подростков, мы обладаем многолетним опытом и навыком помощи обездоленным детям, пережившим травму. Таким образом, центром внимания стало молодое поколение, живущее в лагерях и на окраинах Гори и Тбилиси. Как мы могли передать наш опыт? Как мы могли добраться до детей и подростков в лагерях? Первым шагом было выяснение специфики психологической ситуации, в которой находятся молодые люди в грузинских лагерях и пригородах. С какими трудностями и деформациями психики столкнулись эти дети и молодежь? Мы начали свой визит в Грузию с тщательного исследования их ситуации.

Лагеря беженцев оказались огромными огороженными территориями, состоящими из сотен одинаковых бараков. Маленькие «коробки» были окружены очень большим забором. Лагеря были вынесены за пределы Тбилиси, столицы Грузии. Большинство беженцев все еще надеялись, что смогут вернуться в свои деревни в ближайшем будущем, поселиться в своих домах, работать на своих винодельнях и продолжить ту жизнь, которую они потеряли. Чем больше проходило времени, тем более иллюзорными становились их намерения. Постепенно беженцы осознали, что их пребывание в лагере – реальный факт. Потребовалось длительное время, чтобы реальность стала для них очевидной. Больше всего трудностей в принятии того факта, что возвращение в родной дом невозможно и пребывание в лагере постоянно - испытывали люди старшего поколения. «Все так и есть» - эта мысль, в конце концов, пришла к семьям и их молодому поколению. Сознанием они это понимали, а вот психологически для этого требовался длительный процесс. Проблема заключалась и в том, что надежда на возвращение домой выполняла специфическую функцию. Она помогала беженцам игнорировать свою безнадежную ситуацию. «Скоро мы снова будем дома» - эта фраза защищала от бездомной реальности. В их мечтах дом ждал своих хозяев. Это помогало им отгородиться от реальности повседневного быта. Дети обречены были расти в подобии мыльного пузыря, в пространстве, которое, по мнению родителей, не имело никакой ценности. Важен был только дом. Когда возможности возвращения домой исчезли, защитная оболочка пузыря лопнула. Идея «радостного возвращения домой» оказалась иллюзией и утратила свою утешающую силу. И именно молодым людям было необходимо начать все заново, чтобы справиться с реальностью своего страшного существования в огромных, изолированных и безликих лагерях беженцев.

Для детей и подростков это было нелегко. Когда возвращение домой стало иллюзией, истории об их прошлой жизни, образы их детских дней, обещания их родителей и близких – все утратило силу. Воспоминания и сны утратили спасительное качество земли обетованной, они более не могли компенсировать отсутствие перспективы. Разговоры о возвращении домой и воспоминания о добрых старых днях стали пустым звуком. Встал вопрос – как противостоять жестокому миру отсюда, из этой ситуации. Молодежь начала отдаляться от старшего поколения, искала ответы на вопросы о собственном будущем. Они не могли найти успокоения в иллюзиях старших. Их внимание переместилось от обмана прошлого к ситуации настоящего. Отдаление от взрослых было естественным процессом. Подросток должен исследовать мир, найти себя и расширять свою территорию. Когда дети входят в возраст формирования, они хотят встречаться лицом к лицу с проблемами, разведывать окружающее пространство, выходить за пределы своей семьи. Чтобы выяснить, кто они такие, они хотят идти на риск вне семейного крова. Для детей беженцев нормальное отдаление подростков от взрослых приобретало особое значение. Как обычные подростки они начали дистанцироваться от своих родителей, но в отличие от большинства их сверстников, им некуда было идти. Их желание бродить по свету и исследовать окружающее пространство могло осуществиться только частично. Вокруг исследовать было особо нечего.

 

Когда молодые люди выходят за пределы своего семейного крова, они все еще остаются с ним связанными. Они остаются в пространстве культуры своего народа. В шведских деревнях молодежь крутится возле железнодорожных станций и торговых центров. В шотландском Абердине молодые люди встречаются на пляже или во время прогулок по набережной. В Цюрихе, Берлине или Стокгольме отдельные районы города превращаются в специальные пространства, где молодежь может встречаться и развивать свою идентичность. Молодые люди собираются в группы и экспериментируют на территории, не связанной с их семьей, и при этом остаются в зоне комфорта, определенной их обществом. Когда молодежь Цюриха встречается на Эшер Висс Платц, они выходят из пространства своих семей, но пребывают на своей общей земле. Пространство вокруг площади овито множеством историй и мифов промышленного района. Сейчас оно принадлежит молодежи и ассоциируется с разбитными барами и модными клубами. Здесь все проникнуто духом промышленного района, но в то же время, обозначает новую границу. Молодежь осваивает территорию, полную значения. Проблемой лагерей беженцев было то, что они жили на пустой земле. Они были перемещены, а значит, лишены связи с окружением. Их окружающее пространство ничего для них не значило – в нем не было ни историй, ни ожиданий, ни мифов. Осознать, кто ты и что ты в огороженной пустоте без знакомых опознавательных знаков, хорошо известных домов и территории – очень трудно. Когда история и рассказы земляков не представлены в окружающей среде, не возникает возможности для сопоставления и взаимодействия с символами своей культуры. Нет знакомых мест, домов, церквей, приметных холмов, связанных с памятью, или таинственных лесов, полных сказок. Вот так обстояли дела с детьми в лагерях беженцев. Они будто бы застряли в пустыне, не имевшей для них ни малейшего психологического значения. В этот момент множество детей и подростков пришли к осознанию того, что они бездомные.

Многим молодым людям было трудно справиться с ситуацией. Интегрироваться в их общество стало проблемой. У них украли знакомое окружение, которое могло бы помочь, где можно было бродить в поисках своей идентичности. Как может человек расти, взрослеть и находить свою цель в жизни, когда все, что у него есть – это шатание по пыльным улицам. Кроме того, что они были перемещены, их настигло осознание травмы. Это ужасный опыт нельзя было пережить коллективно. Дом для семьи был запрещен. Как они могли бы исследовать мир, если мир для них был чужим, не представлял ни традиционной, ни культурной значимости? За неимением отправных точек или знакомых символов некоторые молодые люди бежали в свой собственный мир. Они создали субкультуры как противоядие – покрывали кожу татуировками, одевались как типичные «пацаны с района» или в униформу своей «банды», вели себя вызывающе. Они создали свой собственный мир, чтобы жить в соответствии со своими фантазиями. Их безличное окружение было заполнено подростковыми проекциями. Банды создавались, как воплощение жажды действия. Шумное поведение давало возможность отвлечься от внутренней боли. Следующим «лекарством» стали приверженность к радикальным идеологиям или принятие наркотиков. Другими словами, молодежь создала свою собственную среду, ради реализации стремления войти в мир. Импульсы, характерные для их возраста достигли крайней степени и приобрели радикальную форму: нетерпеливость, бунтарский дух и агрессивное отношение. Травматический опыт подпитывал браваду субкультуры. Личные проблемы сливались с общими темами. Возникали злобные стычки, чтобы заглушить чувство бездомности и травмы. Поскольку эти молодые люди не были встроены в значимое окружение, их усилия не вызвали никакой реакции. Их конфликты были не попыткой достижения интеграции, а симптомом культурного одиночества. В обычных условиях дети и молодежь бросают вызов обществу, потому что они хотят проверить прочность границ и оживить свое окружение. В лагерях беженцев драки группировок, торговля наркотиками и силовые стычки стали компенсацией чувства бездомности. Сказывалось отсутствие старейшин, сельских общин, дискуссионных клубов, строгой реакции или сельских сходов, которые могли бы помочь молодым людям обрести их роль в обществе и прийти к согласию с самими собой. На пустой земле лагеря для беженцев нет ограничений. Отвратительное поведение и фальшивые сделки стали первыми воротами в мир. Агрессия и соперничество между бандами стали средством достижения цели в жизни, а кража – проявлением смелости. Как у молодых людей украли значимое окружение, так они заполнили вакуум своими собственными нуждами и содержанием субкультуры. Их поведение сигнализировало: они безнадежно стараются придать своей жизни хоть какое-то значение. Говоря терминами психологии: они пытались ре-мифлогизировать свое окружение, создать ему историю и пространство воображения.

 

 

Мифодрама.

 

Можем ли мы всерьез представить себе как именно помочь этим детям и подросткам? В консультационном образовательном центре и в государственной амбулаторной клинике Берна мои коллеги и я помогаем множеству детей в самых невозможных ситуациях: издевательства в школе, насилие, столкновения группировок и личные проблемы. Школьные учителя, врачи общей практики, психотерапевты, судьи и социальные работники ежегодно передают в наш отдел более 200 детей и подростков. Возрастной диапазон - от семи до восемнадцати лет. Многие из этих детей приходят из семей беженцев, которые потеряли дома и были вынуждены бежать со своей родины. Значительная часть этих детей страдают от последствий пережитого ими ужасающего опыта и того, через что прошли их семьи. У некоторых – симптомы пост-траваматического стрессового расстройства, повышенного страха, низкой самооценки и скрытого гнева. Наш опыт показывает: они зачастую не могут выразить свое недовольство, гнев или дезориентацию. Они оторваны от пережитого опыта и, таким образом, не осознают своей травмы. Им недостает личностного психологического языка, который помог бы им выразить их прошлое и получить новые перспективы. Они воспринимают самих себя и мир вокруг как плоский, поскольку лишены языка, дающего возможность глубокой рефлексии. Многие из этих детей и подростков очень нуждаются в личной истории, которая выразила бы в краткой форме ситуацию их прошлого и будущего. Им не хватает истории, которая могла бы помочь им осознать собственные проблемы, взглянуть им в лицо, истории, которая связала бы их внутренний потенциал и комплексы с теми трудностями, что стоят перед ними. Подобно грузинским беженцам, они чувствуют свою беспомощность, они испуганы, утратили слова, которыми могли бы отобразить прошлую и текущую ситуации. Они оторваны от собственной личной психологии.

Чтобы помочь этим детям и подросткам мы разработали отдельный терапевтический подход: мифодраму. Это инструмент терапии, происходящий из психодрамы и юнгианской психологии. Главный элемент Мифодрамы – истории, рассказанные специальным образом, служащие отправной точкой настоящей терапевтической работы. Рассказы функционируют как средство выражения чувств и тревог членов группы. Рассказы упрощают психотерапевтический процесс. Они помогают отчужденным детям прийти к ощущению того, кто они и откуда. На каждой сессии звучит связная история, имеющая отношение к проблемам членов группы. Лидер группы выбирает, историю, изучив основу и текущую жизненную ситуацию участников. История должна инкапсулировать настроение и темы членов группы. Она служит контейнером для возможного опыта и эмоций, которые пациенты привыкли замалчивать. Рассказы имеют особое значение и могут быть связаны с комплексами, мечтами или подавленными эмоциями соответствующих участников группы. Истории должны помочь членам группы войти в контакт с самими собой, их травмами и их прошлым. При работе с группой детей, пострадавших от алкоголизма родителей, мы выбираем истории, касающиеся безумия, эмоциональной неустойчивости и взрывов гнева. Вместо того, чтобы говорить о себе, участники сессии сначала обсуждают историю или миф. С помощью историй наши клиенты могут высказывать свои эмоции и начинают отражать собственную личную жизнь.

Истории должны обладать различными качествами. Они могут быть возмутительными, смешными и политически некорректными. Они служат инструментом раскрытия разума. Они должны спровоцировать терапевтический процесс, и не несут явного морального сообщения. Целью истории является введение символов и образов, которые помогают детям и подросткам соединиться с самими собой. Они служат оболочкой и вдохновением. Мифодраматические сессии не просто состоят из рассказов. История является отправной точкой для терапевтической работы. После прослушивания истории участникам предлагается представить ее продолжение. Они пытаются задействовать воображение. Позже они разыгрывают историю или меняют ее конец. С помощью историй, изображающих их психологическую ситуацию, нам удалось дать клиентам язык для выражения своих страхов, желаний и требований. Образы и символы, проявляющиеся перед клиентами, служат обратной связью для терапевтического процесса. Это помогает им обрести психологический язык, с помощью которого дети могут начать задумываться о себе.

Не всякая история может быть использована. Каждая культура обладает своим набором различных текстов и символов. Мифодрама может быть эффективной только, когда она работает с рассказами, принадлежащими культуре клиентов. Участников группы следует ознакомить с образами, символами и персонажами представленных историй или мифов. Попробуем передать элементы опыта психолога коллегам в этой стране на берегу Черного моря.


Проект Nergi

Наш план предполагал создание группы грузинских психологов, которые сначала проходят обучение методу мифодрамы, а затем под нашим руководством начинают организацию мифодраматической группы для перемещенных детей и подростков своей страны. Мы не планировали вести группы сами, так как, очевидно, грузинской культуры и языка мы не знали. Нашей задачей было дать толчок созданию групп, проведению обучения и дать грузинским психологам необходимую компетенцию для самостоятельного проведения групповой работы.

Перед нами возникло несколько препятствий. Первым оказались финансовые вопросы. Nergi-проект, как мы называли его, требовал финансирования. Мы решили набрать для проекта группу грузинских психологов, которых потом можно было нанять на работу. Кроме расходов, которые следовало им компенсировать, психологам нужно было гарантировать оплату труда, соответствующую средней зарплате в их стране. Сбор денежных средств оказался тяжелой работой. Несмотря на профессиональные презентации, буклеты и трехлетний бюджетный план, нам было нелегко убедить благотворительные фонды Швейцарии совершить пожертвования на наш проект. Одна из проблем состояла в том, что мы вынуждены были попросить о финансировании проекта, который нельзя было увидеть в материальном воплощении. Легче собирать деньги на школы в Кении, ирригационные системы в Судане или автобусный сервис в Зимбабве. В таких проектах легко понять, на что вы даете деньги: вы можете предоставить фотографии здания школы, показать фильм о том, как вода поступает в поле или автобус, полный счастливых детей. Спонсоров легче убеждать, когда объект проекта ощутим. Проблема с нашим проектом была в том, что в нем не было ничего конкретного и материального, что мы могли бы предоставить до настоящего времени. Мы просили деньги на то, что, казалось, эфемерным. Главной целью нашего проекта был перенос психологических компетенций. Как можно измерить успех нашего проекта? Как жертвователь мог узаконить свои решения? Также мы столкнулись с некоторым скептицизмом и множеством предрассудков. Имидж Грузии был испорчен. А вдруг эти грузинские психологи просто ищут источник дополнительных доходов? А что если Грузией правят бандиты? Нашей аргументацией были положение брошенных детей и подростков  и наш опыт работы в групповой психотерапии. Мы были убеждены, что с помощью психотерапевтических навыков возможно изменение настроения и отношений детей и подростков. Мы подчеркнули необходимость специальной компетенции для работы с этими детьми и подростками и отметили положительную роль мифодрамы как ключа к их сердцам и умам, учитывая при этом правомерность многих других подходов. Нашим сильным аргументом было то, что международные организации по оказанию помощи, как правило, не обращают внимания на психологическую ситуацию детей-беженцев. Финансирование помещений, игрушек или книг – это, без сомнения, прекрасно, но если дети или подростки не будут готовы к этой помощи, ситуация не изменится. Мы указали, что многие дети были разбалансированы, пребывали в депрессии или в отягчающих обстоятельствах. Если мы не позаботимся об их психике, они останутся наедине со своими проблемами; одна только хорошая школа или хорошее здание школы не поможет. Мы утверждали, что если ничего не делать с этой проблемой, результаты будут катастрофическими. Подростки перенесут свою эмоциональную неустойчивость в их дальнейшую жизнь, что вызовет трудности в обществе. Нам помог опыт работы в области образовательного консультирования в Берне. Мы доказали, что стремимся создать нечто подобное в Грузии.  

После того, как в Швейцарии удалось собрать денежные средства, нашей задачей было найти команду психологов и психотерапевтов, с которыми мы могли бы работать на месте, и отвечающих за реализацию групп. Мы хотели, чтобы наша команда состояла из представителей обоих полов, людей разного возраста и хорошо адаптированных в грузинском обществе. После некоторых предварительных консультаций с рутерами IAAP, нам удалось собрать более 30 психологов и психотерапевтов. Основными требованиями были знание английского языка и психологическая подготовка. Они также должны были доказать нам, что способны организовывать группы для перемещенных детей и подростков. Мы отдали предпочтение психологам и психотерапевтам, проявившим искреннюю заинтересованность в терапевтической работе, а не просто искавшим работу. Чуть более 20 психологов соответствовали нашим критериям и были приглашены к переходу на второй этап процесса подачи заявки: двухдневный семинар по мифодраме. Он уже не был бесплатным. Мы дали понять, что после семинара мы примем окончательное решение о том, кто станет членом команды Nergi.

Эта процедура может показаться немного усложненной. Наш суровый подход оказался очень важным. Существовал определенный риск столкнуться с авантюристами. После первоначального взноса стало ясно, что каждый должен был быть готов внести свой вклад в проект. Мы хотели видеть психолога, способного не только брать, но и отдавать. Нашей идеей было: проект Nergi - не кормушка. Ставя условие первоначального взноса, мы надеялись отделить спекулянтов от искренне заинтересованных людей.

Первый семинар имел большой успех и стал для нас приятным сюрпризом. Мы были впечатлены участием, самоотверженностью и неподдельным интересом грузин. Взращенные и обучавшиеся в учреждениях, где была принята только поведенческая психология, они тосковали по чему-то иному. Учебные программы, не учитывающие бессознательного и автономии психики, были им скучны. Они чувствовали, что могли дать человеку нечто больше, чем материалистический взгляд на предполагаемый коммунизм. Они жаждали углубленного психологического проникновения в суть и жадно поглощали идеи Юнга и психоанализа. Очень приятно было вводить их в царство символов, воображения, понимания тени, персоны, смысла игры, роли психотерапевтической группы, переноса и контрпереноса – всего, что и происходило на семинаре.

Оказалось, что мы смогли принять всех психологов, которые участвовали в первом семинаре. Мы вернулись в Швейцарию, оставив их с инструкциями о том, как настроить группы и что сообщать нам. Нам повезло встретиться с Резо Коринтели, профессором клинической психологии, рутера IAAP, хорошо знакомого с психологией Юнга, который стал для грузинских коллег координатором во время нашего отсутствия. После первоначальной сессии мы летаем в Грузию каждые полгода, чтобы осуществлять наблюдение, посещать группы и предоставлять нашим грузинским коллегам возможности для дальнейшего обучения.

 

Текущая ситуация

 

В настоящее время шесть мифодраматических групп проводят еженедельные заседания в Тбилиси и Рустави. От 50 до 60 детей посещают групповые занятия. У нас создалось впечатление, что наши грузинские коллеги проводят отличную работу и приходят к удивительным результатам. Группы хорошо восприняты сообществом психотерапевтов и уже стали известны в Грузии. Весной в Тбилиси прошел 11-й конгресс по вопросам групповой терапии и мифодрамы. Конгресс и обсуждения были поразительными. Количество участников и жаркие дискуссии стали для нас знаком, что мифодрама действительно заняла свое место в Грузии и групповая психотерапия получила признание как действенный инструмент. Посетив группы и изучив особенности, характерные для детей и подростков, мы были ошеломлены результатами действия сессий. Бросились в глаза бесчисленные лишения, через которые им довелось пройти. Многие дети и подростки были в состоянии полудепрессии, им не хватало идей и мотивации, чтобы сделать что-то со своим тяжелым положением. Все, что они могли делать, это бродить, томясь от скуки. Занятия мифодрамой помогли им обратиться к другим вариантам, ради расширения своих личных взглядов на жизнь и дали возможность стать активными. Они начали фантазировать о себе и своих возможностях в текущей жизненной ситуации. Сессии позволили им принять помощь психотерапевта, рассмотреть возможности, не связанные с разрушением, даже содействовать укреплению их чувства собственного достоинства. Нас также удивило то огромное удовольствие, с которым они работали во время сессий. Вводные упражнения, рассказы и инсценировки собственных окончаний историй оказались очень интересными занятиями. Во многих группах, которые мы посетили, мы слышали веселый смех, видели улыбки. Дети осознавали, что группа отличается от их повседневной жизни и среды обитания; жизнь стала перспективным предприятием.

Наши грузинские коллеги начали свою мифодраматическую работу, которую мы поручили им делать в рамках проекта. С самого начала было ясно, что истории служили только средством, и что наши коллеги могли создавать свои собственные варианты. Была важна их роль рассказчика. Это помогло им войти в контакт с детьми и подростками в лагерях беженцев. Дети и подростки беженцы знали, в чем суть. Наши коллеги могли обращаться ко всеобщим архетипам. Дети и подростки были готовы присоединиться к группам и активно в них участвовать, потому что они ритуал рассказа им уже знаком. Они не связывали терапию в строгом смысле с этими занятиями. Участникам групп не казалось, что их принуждают разглашать секреты. Мы призвали наших грузинских коллег, чтобы добавить истории и мифы, бытующие в грузинской культуре. Мы осуществили попытку компенсировать отсутствие мифов у брошенных детей и подростков. Большинство детей и подростков выразили благодарность за то, что смогли принять участие в сессиях мифодрамы. Истории, игры, рисунки позволили им создавать свои собственные истории и прийти в согласие со своим прошлым и статусом беженца.