Сексуальное влечение между терапевтом и клиентом является частью нашей психотерапевтической действительности. В классической психотерапии сказали бы: «Только без перехода к самому половому акту». Тем не менее, в последние годы стали возникать подозрения в лицемерии, обмане, нарушении профессионального кодекса. Как правило, до открытого выяснения отношений дело не доходило. Скрытность не удивительна, публичное дело может быть ужасным для терапевта. Для клиента же последствия могут быть сразу неочевидны. Например, если это участник терапевтической группы, у него появляется риск никогда больше не вернуться в группу. Среди этих клиентов нечасто встречаются те, кто открыто требует, чтобы терапевт отвечал за свои действия. Тем не менее, ставки высоки как для клиента, так и для терапевта.

При обсуждении этого вопроса, скрытность, лицемерие и запреты часто противопоставляются искренности и человеческой открытости. «Что плохого в том, что между терапевтом и клиентом существует любовь?» - спросят некоторые психотерапевты. «Почему существуют запреты?» «Не предпочтительней ли оставить свободным в своих влечениях, чтобы позже рассмотреть последствия и лучше работать, чем исключать секс из общей картины?» Но я спрашиваю себя, возможна ли работа в случае, когда сам терапевт становится частью внутреннего мира клиента? Кто из нас достаточно мудр, чтобы иметь возможность наблюдать свое сексуальное поведение с достаточной ясностью?

Эта статья является плодом одной конференции, в ходе которой я обсуждал в многочисленных дискуссиях с коллегами нашу профессиональную необходимость ограничения сексуальности. Манера и стиль, в котором эта проблема нас затрагивает, напряжение и уловки обсуждения меня просто завораживали.

Начнем с того, а что собственно мы подразумеваем, когда говорим об ограничении сексуальности? Сексуальная реакция? Любимые ласки? Поцелуи, которые из сухих делаются влажными? Дружеское приветствие со «случайным» касанием генитальных областей? Думаем мы о терапевте-женщине и клиенте? Или терапевте-женщине и клиентке? Терапевте-мужчине и клиенте? Как все эти ситуации нас затрагивают? И что изменится, когда мы узнаем о мотивах, которые побуждали терапевта к сексуальным реакциям? «Пользуется» ли терапевт ситуацией или «пытается помочь»? Открывает ли он в клиенте потенциального партнера для жизни или испытывает простое сексуальное возбуждение? Терапевты, которые рассказывали мне о своих связях с клиентами, не были похожи на эксплуататоров, скорее они производили впечатление людей сердечных, энергичных, открытых риску, тонких и ищущих приключений. По моему мнению, они скользят по тонкому льду, добровольно и безвозмездно получая эротические чувства, которые, в то же время, могут быть их защитой, указывающей на недостаток ясности в работе, на некомпетентность, на сексуальное давление или слепое желание.

Это очень тяжелые темы, они эмоционально нагружены, и, упоминая их, мы касаемся глубоких и архаичных слоев психического. Сколько терапевтов скажут: «Да, я согласен с необходимостью ограничения в 99% случаях». А что представляет этот 1%, который остался? Имелись ли реальные случаи, когда сексуальное вторжение могло помочь терапии? А может быть хорошо, что этот 1% представляет свободное пространство, которому мы могли быдовериться. Чувствуем ли мы удушье в правиле о 100%? Это вопросы, к которым я вернусь позже в этой статье.

 

 

Несколько лет у меня не было определенности по вопросу необходимости ограничения. Одна из причин была в том, что я не понимал необходимую степень глубины проникновения терапии. Также я смешивал принципы терапии и этические требования, в которых был более уверен. Сексуальные ограничения составляют часть профессионального кодекса практикующего психотерапевта, известного как этический кодекс. И поскольку принципы этики похожи на принципы морали, то все рассуждения смешиваются с нашим отношением к сексуальной морали и сопротивлением довлеющему закону. Например, размышляя о новой книге, где речь идет о богатых, интенсивных и полных наслаждения сексуальных отношениях, которые, однако, в результате оканчиваются провалом, кажется, что сексуальные отношения сами по себе малопонятны, бесчестны и могут больно ранить.

Для наших клиентов, студентов и коллег становится понятной идея, которая заключается в том, что ограничения сексуальности в терапии направлены на защиту ясности в отношениях.

Распространено мнение, что мы нуждаемся в ограничении, для «удержания объектов нашей сексуальности от того, чтобы они стали чрезмерно сексуализированны». Я думаю иначе. Думаю, что проблема коренится в нашей культуре, и дело скорее в том, что мы стараемся быть слишком десексуализированными. В отличие от некоторых животных, которые сексуально активны лишь в отдельные периоды времени, у людей сексуальное влечение представлено перманентно. Если бы мы выражали сексуальность более непосредственно, то угрожали бы социальному порядку, а так, в большинстве наших знакомств мы заключили социальный контракт на десексуализацию. И потому мы разрушаем наше чувство сексуальной идентичности.

И все же сексуальность существенна для всего, чем мы живем. Это один из наших наиболее примитивных аспектов, который находит сублимированное выражение в музыке, танцах, нашей духовности. Она богата символическими сигналами и верой в то, что наши чувства и чья-то оценка взаимодополняющи. Возьмите, к примеру, самооценку: привлекателен(на) ли я сексуально? Так ли я хорош(а) в постели? Долгие обсуждения, высокая требовательность, и при всем этом мы испытываем много стыда, когда говорим о наших сексуальных частях тела, нашем сексуальном желании, наших сексуальных мыслях.

Одна из значимых задач терапии это реставрация сексуальной идентичности, благополучия и полноты сексуальности. Мы должны помочь нашим клиентам в преодолении их страхов и их сексуального удушья. Причем не только в том, что является проблемной зоной, но также и в поиске новых источников для более глубокой чувственности и духовности.

Итак, мы благожелательны по отношению к сексу, так почему же надо исключать его из психотерапии?

 

 

Я со всей определенностью представляю этот утверждение как основополагающее – ограничение сексуальности это терапевтический принцип, фундаментальная составляющая всего терапевтического процесса, одно из специальных условий, которое, в то же время, оплачиваемо, конфиденциально и которое определяет терапевтическое пространство.

Подумайте, сколько на индивидуальных сеансах, когда клиент и терапевт остаются наедине, может быть знаков эротики для широкого спектра чувств: дверь закрыта, телефон выключен, не будет никаких внешних помех этим двум людям в течение долгого приятного часа. Сегодня, на следующей неделе, в дальнейшем. Приглашение к экстремальному сюжету, межличностному и очень личному. Этот же сюжет похож на страсть влюбленности, и можно запросто ошибиться, по крайней мере, с трудом объяснить, что мы делали здесь, а чего не делали. Клиент может быть амбивалентен, наши же намерения должны быть понятны и недвусмысленны.

Наши клиенты приходят к нам с неуверенностью и слабостью, с надеждой и с чувством безнадежности. Они приходят, чтобы открыть для себя свои собственные части, которых боятся, которые прячут в течение многих лет, а также для развития новых возможностей. Все это предполагает отказ от успокаивающих иллюзий, а также встречу с тем, что находится за фасадом: поднимающимися на поверхность глубоко закопанными вещами. Почему этого не было сделано раньше ими самими? Подспудная выгода из-за глубокого страха: страха идти вглубь и быть взбудораженным чувствами, страха выйти на поверхность и показать себя людям, которые составляют часть реальности. В их жизни не было достаточной безопасности, которая могла бы позволить им так рискнуть. И сейчас в терапии они затрагивают все то, что им кажется угрозой в самой высшей степени и нуждаются в том, чтобы их чувства были защищены. Защищены как никогда в обычной жизни. И залог этого в том, что они чувствуют в нас возможность сохранения терапии с ограничениями сексуальности, что позволит им идти на ослабление защит и спускаться в темноту. Они должны быть в нас уверены. Они должны знать, что мы заинтересованы в уникальности их личного блага.

 

 

Когда клиент влюбляется в терапевта, идет ли речь только о взрослой сексуальной функции? Клиенты видят в своих терапевтах отражение взрослых, сопровождавших их в разные периоды детства. Психоорганический анализ также как классический психоанализ, делает ударение на «детстве» больше, чем другие школы, но уровень «ребенок-родитель» фундаментален во всех терапевтических направлениях. Даже когда он адресуется понимающему новому взрослому, «ребенок» - даже затаенный - презентирует в клиенте его детско-родительскую зависимость от терапевта. Однако, в то же время, терапевт и клиент встречаются как сексуально зрелые люди.

Какая же родительская поддержка нужна для развития сексуальности их детей? На одной из конференций я слышал Вирджинию Винк-Хильтон, биоэнергетического аналитика, перечисляющую жанр посланий, которые необходимо услышать ребенку от каждого их родителей. Дочь нуждается в послании со стороны своей матери, как и сын со стороны отца, приблизительно такого смысла: «Я довольна своей сексуальной жизнью, и я счастлива, ты и я похожи. Я знаю, что тебе не удастся иметь моего мужа и твоего отца как сексуального партнера, и я нахожусь рядом с тобой в этот ранящий момент потери, которую ты из-за этого ощущаешь. И когда позднее ты найдешь сексуальное счастье с партнером, который тебе подходит, я буду с большим удовольствием тебя поддерживать».

Дочери от отца, а сыну от матери необходимо воспринять такую идею: «Твоя сексуальность меня восхищает, я не боюсь твоих чувств ко мне. Я никогда не смогу быть твоим сексуальным партнером и не нуждаюсь в тебе для удовлетворения моих потребностей, ты можешь показывать свои чувства ко мне и будешь полностью защищена. Найди в будущем подходящего твоей страсти и любви партнера, и я дам мое благословение и поддержку».

Тот же самый стиль поддержки сексуальности и то же ограничение нужны клиенту со стороны терапевта: быть принимающим и сердечным, заботящимся и признательным, но без душка собственных нужд терапевта.

Из чего состоит поддержание терапевтом сексуального ограничения? По моему мнению, это не зависит от специфических действий. Те, кто считает, что намерение терапевта выражается сознательно или бессознательно, могут быть на первый взгляд правы, и все же это можно обсуждать. Когда наши прикосновения, наши слова, жесты выражают наши собственные личные желания, направленные на клиента, тогда ограничение нарушено.

Необходимость сексуального ограничения совершенно очевидна в случаях, когда у клиента был опыт абьюза со стороны родителя. Он мог иметь множество конфликтов в детстве: собственное желание, провокация, соблазн или что-то еще; мог испытывать торжество даже на фоне насилия, так как сексуальный контакт был более интимным, чем что-либо из того, что ребенку удавалось добиться в своем стремлении к любви. Могила разрыта – то, чего ребенок хотел и к чему стремился, оказалось ненормальным. Не только инцестный родитель предал любовь ребенка, но предателем становится и другой родитель, который отказался препятствовать инцесту. Замешательство и страдание от этого двойного предательства, разрушенная безопасность и базовое доверие настолько опустошающи, что все с этим связанное запрятывается очень глубоко. Настолько глубоко, что может занять годы, десятилетия, прежде чем нечто всплывет в памяти – годы терапии, прежде чем клиент сможет наметить это словесно.

Это не только страдания и раны, идущие бок о бок с тайной, но и вина, которая будет нуждаться в исцелении. Существенно и то, что сексуальное развитие ребенка как бы замораживается. Взрослый клиент часто действует по той же схеме (сексуализации отношений) и может быть успешен в попытках добиться терапевта сексуально. Если терапевт поддался на эту игру, то история повторяется снова. Ситуация прошлого, где родитель, задача которого вырастить независимого ребенка, использовал этого ребенка для своих собственных нужд и удовлетворения, возвращается эхом в терапевтическом кабинете.

Ситуация ребенка с абьюзом может быть драматичной, и более глубокое рассмотрение произошедшего часто открывает нам, что родительский идеал опирался на собственное дефектное сексуальное развитие. Родители плохо чувствовали себя со своей собственной сексуальностью, и один из них мог привлекать детей к союзу. Один родитель с ребенком, другой родитель с другим родителем. В семье с атмосферой фанатичного внимания к секретам, часто с эротическими намеками, дети могут стать очень чувствительными к желаниям других. Также, часто присутствует преувеличенное поощрение чувств, которые были у детей в то время. Дети могли искать любовь, внимание, одобрение взрослых, которые их привели, в конце концов, к отчаянию, к ситуации, где они нуждаются в адаптации и восстановлении. Они начинают подстраиваться, думая, что это смягчит других людей, но все это основа для отречения от себя.

 

 

Это происходит даже в терапии. Некоторые клиенты, стараются быть приятными своему терапевту, стремясь быть такими, какими, как они думают, терапевт хотел бы их видеть. Если они чувствуют, что терапевт интересуется ими сексуально, они делают все для того, чтобы быть желанными, фантазируя, что «любовь навсегда с кем-то, кто меня по настоящему понимает и кто всегда здесь для меня». Если терапевт дает малейший сигнал, что он/она может оправдать свои ожидания, и даже, если это будет только один раз, «это смутит спокойствие терапии», как это выразил один клиент. Фантазии, приукрашивающие реальность, могут становиться все более и более навязчивыми: клиент может вкладывать все силы и возможности в это сексуальное завоевание. Позднее терапия может раскрыть, что пряталось за этими мечтами.

В чем же в реальности нуждается клиент? Уж точно не в том, чтобы добиться успеха в завоевании любви через секс. Клиент нуждается в терапевте, который позволяет иметь место близким и запутанным чувствам и при этом остается отстраненным, ясным и объективным. Терапевт, который не хватается за первый слой сексуальной открытости, а идет дальше, ища резонанс более глубоко, и помогает клиенту исследовать большой клубок запутанных чувств: любви, небезопасности, необходимости в контроле, родительского благословения.

Если же напротив, терапевт соглашается c клиентом и погружается в сексуальные отношения, клиент может почувствовать себя в раю, по крайней мере, в настоящий момент. Отношения с терапевтом могут развиться в отношения более глубокие, доверчивые и драгоценные, с которыми клиент не мог позволить себе экспериментировать в первые годы жизни. Все это включает реализацию его сексуального желания.

На самом же деле мир возможностей, который открывается в терапии, рушится. Делая отношения сексуальными, клиент выходит на терапевтически уникальную ситуацию, ограждающую его от терапевтической работы. Там, где нечто могло бы быть раскрыто и проработано, многое остается в темноте и запустении, без возможности стать частью терапии.

В безопасном же, защищающем терапевтическом пространстве клиент скорее будет чувствовать себя свободным выражать как поверхностные, так и глубокие чувства любви и желания, экспериментировать, стремиться к действию, переходить границы, в то время как терапевт жестко держит ограничение. Клиент имеет право ждать этого так же, как и ребенок имеет право ждать этого от родителей. Клиент стремиться к зрелости и должен чувствовать себя безопасно и свободно, выражая все аспекты незрелости.

Будем честны, ничто в клиенте не сможет сломать сексуальное ограничение само по себе. Ограничение – это ограничение терапевта, и оно составляет часть неравенства отношений, как мы увидим это позднее. Терапевт – это тот, кто удерживает это ограничение. Нашим клиентам необходимо знать, что они свободны в том, как они выражают свою любовь и ожидание, и мы способны не отвечать на их мнимое сексуальное приглашение. Они должны знать, что это не может случиться.

 

 

Может случиться, что мы не распознаем силу переноса клиента. Мы знаем, что мы имеем огромную важность для него. Заговорим ли мы об его любви и об устремлениях? Действительно, хотя это может быть сложно, в психоорганическом анализе необходимо внимательно распознавать постоянство и силу переноса клиента, но при этом у аналитически ориентированного терапевта перенос – это центральный инструмент работы, а в психоорганическом анализе так не в каждом случае. В психоорганическом анализе тело также источник истины.Когда наши клиенты становятся более чувствительны к вопросам их тела в жизни, они более глубоко контактируют и со своей психологической истинностью. Становясь более чувствительными к своей витальной энергии, они становятся более близки к самим себе. Отношения с терапевтом (перенос и контрперенос) могут быть также доступны для проработки, но не только они. Итак, неважно, что в данный момент главное в нашей работе: мы можем использовать перенос или не делать этого. Но мы должны распознавать, какую роль перенос и контрперенос играет в нашем взаимодействии с клиентами и стажерами.

Мы можем быть в панике от идеи, что унижаем клиента, отталкивая его сексуальные авансы. «Сексуальное поведение» может отыгрывать травмы прошлого этого человека, и наш отказ сейчас воспринимается как катастрофа, тотальная брошенность, наказание. Как поддержать сексуальность «взрослого» и «ребенка» в нашем клиенте, придерживаясь четкого ограничения? Мы должны показать, что мы не отвергаем его, мы интересуемся больше, чем когда-либо чувствами нашего клиента, может быть, говоря «нет» добавляем, например, «как ты себя сейчас чувствуешь, услышав мой ответ?» И это очко в пользу клиента.

Мы можем фантазировать про то, что мы не последуем нашему собственному сексуальному желанию, и тут мы можем обмануть сами себя. Тем не менее, это знак зрелости, которая распознается в нашем ответе – быть сильным и не переходить к реальным сексуальным отношениям. Знак терапевтической компетенции – умение использовать наши собственные ответы в качестве резонансного ящика, чтобы мы могли лучше понимать нашего клиента. Обсуждение этих чувств на супервизии нам помогает увидеть ситуацию во всей полноте и глубине. Что отыгрывает клиент, так желая меня? В то же время, почему некоторые другие клиенты не добиваются успеха в том, чтобы вызвать наше сексуальное желании? Только ли сексуальная энергия заставляет клиента действовать сексуально? Может быть, что-то другое проигрывается здесь?

Мы можем чувствовать себя переполненными силой нашего сексуального желания. Несложно поддерживать ограничение, когда мы не испытываем серьезного влечения. Но когда мы реально тяготеем к клиенту, испытываем возбуждение, потеем  или напрягаемся после каждого сеанса, что может нам помочь? Ничего, по моему мнению, если мы рассматриваем сексуальное ограничение только как постороннее правило, как «они против нас», - тогда в ограничении мы будем чувствовать только принуждение. Клиент будет чувствовать то же самое, и он будет иметь власть над нашими слабостями. Мы будем и дальше напрягаться, замораживаться и удаляться, а клиент почувствует страх потери нашей любви. Вместо этих колебаний стоит принять бесповоротное решение. Я думаю, то же происходит, когда я хочу сбросить вес. Я вижу сдобную булку и хочу ее съесть. Я борюсь с соблазном поддаться соблазну и съесть булку. В конце концов, происходит внутреннее изменение: момент, когда я просто решаю не есть углеводы в течение недели. Я смотрю на булку, чувствуя желание, желая ощущений на своих зубах, но я знаю, что я не могу ее съесть. Итак, я могу рассматривать булку и просто созерцать мой голод. Соблазн мистическим образом становится неактивным, заменяясь решимостью. В той же манере и наше внутреннее стремление быть уверенным в сексуальном ограничении может быть достаточно сильным, чтобы удерживать силу нашего желания. Не для того, как мы увидим позднее, чтобы уничтожить нашу сексуальность, а для поддерживания внутри терапевтического ограничения. Однако, легче сказать, чем сделать.

Мы можем питать иллюзию, в соответствии с которой в сексуальных отношениях мы могли бы дать что-то бесконечно более драгоценное, чем в терапевтических отношениях. Сексуальные отношения - не они ли являются потенциально наиболее обогащающими из всех всевозможных вариантов человеческих взаимодействий? Не так ли бывает в пору нашей влюбленности, когда мы просто расцветаем? Так. И наш клиент, и терапевт могут потерять всякую элементарную объективность. Сексуальные отношения предполагают удовлетворение зрелых потребностей, в то время как терапевтические отношения предполагают трудную работу по противостоянию силам этих потребностей и предлагают возможное развитие. Терапевтические отношения подчеркнуто асимметричны, и это особенно важно для клиента, в то время как сексуальные отношения симметричны: там каждый берет и дает, желая давать самое сокровенное и получая что-то от другого. Эти две линии отношений, по моему мнению, несовместимы.

 

 

При человеческом рассмотрении эта важная асимметрия может казаться надуманной. Мы любим рассматривать терапию не как технику, а как человеческое узнавание двух людей работающих в кооперации. Правда в том, что мы, два взрослых человека, каждый из которых имеет обязательства и ограничения, и, что мудрость терапевта, базирующаяся на профессиональной подготовке и опыте, встречается с естественной мудростью каждого клиента. Но эта правда прячется за иллюзией, благодаря которой клиент видит терапевта равным. Клиент воспринимает терапевта, начиная с самых глубоких внутренних уровней.

Существенная асимметрия в отношениях может быть также тяжело переносима клиентом, потому что она защищает и терапевта. Наши клиенты стремятся получить со стороны терапевта дружбу и любовь взаправду. Некоторые клиенты постоянно настаивают на более симметричных отношениях. Тут стоит сказать, что если мы полагаемся на то, что они сами могут заботиться о терапевтическом пространстве, наши клиенты, смешивая  застарелую вину и идеализированные ожидания от терапии, могут быть не готовы допустить, чтобы произошло что-нибудь для них не подходящее.

Порой бывает сложно восстановить ясность, но я думаю, что клиент проверяет нашу ответственность, компульсивно бросаясь в «признания», которые привлекают внимание терапевта, или, начиная работать с внутренними реакциями, слишком фокусируясь на своих запросах, когда это становится возможным и подходящим. Если же складывающаяся картина отношений не будет полностью охвачена, наши реакции будут базироваться на лживости и двусмысленности. И если мы не сумеем восстановить ясность в сексуальных отношениях, следует передать этого клиента другому терапевту. Может случиться, что наш клиент настаивает, протестует, плачет, ощущает это как ужасную потерю, огромную трагедию, однако это жизненно важно для клиента отделиться от псевдотерапии и иметь возможность получить объективную помощь. Конспиративное мышление - ужасная ноша. Клиент должен понимать, что он не обязан сохранять в секрете новые отношения. Сразу он сможет говорить об этом с другим терапевтом, или это может занять годы, прежде чем он сможет полностью разобраться с предполагаемыми чувствами, ускоряющими его выздоровление.

Восстановление базовой безопасности будет еще более сложным в ситуации группы. Здесь связь с терапевтом менее прямая и непосредственная, тем не менее, она имеет огромную важность для каждого члена группы. Для группы терапевты не только родительские фигуры, они создают «очаг» своим индивидуальным присутствием, чтобы сдерживать коллизии сложных присутствующих в группе интересов и различной динамики: взрослой детскости, инфантильности и т. д. Когда терапевт, вступает в сексуальные отношения с членами группы, это становится уже не только внутренним фантазмом, но и реальной возможностью для всех. Будет трудно работать с эдипальными желаниями, а сексуальное соперничество может затмить все другие темы, которые из-за этого не поднимутся. Могут исказиться все процессы в группе. Ставки велики, создание доверия требует времени, но сформировавшись один раз это защищенное и святое пространство несет огромные возможности для изменения каждого. Нарушив однажды ограничение, теряется и безопасное пространство, а продолжение группы зависит от этого же вопроса. Каждый участник сталкивается с потерей психологического пространства огромной важности. Каждый, а не только те люди, которые включены лично. Каждый участник, также как и группа в целом, будет в аффекте по поводу внедрения в свое терапевтическое пространство. Почему так происходит? Такого рода сюжеты все время присутствуют в жизни. И если мы взрослые, мы можем брать на себя ответственность.

Если тренер работает с группой, вся команда должна устанавливать и придерживаться ограничений. Это командные ограничения, а не только индивидуальный сюжет. Итак, если один член группы минует запрет, ограничение ломается для целой группы во всех ее отношениях. Если же терапевт остается в группе, другие члены группы могут лишь внешне демонстрировать свое согласие на это.

 

 

Хотя помощь нашим клиентам ведет к установлению ими более разнообразных и богатых контактов, часто мы сами внутренне не благословляем их на такого рода изменения. Иногда наши клиенты и студенты могут составлять часть наиболее притягательного для нас окружения. Нам ценна их приветливость, жизненность, независимость и их авантюрные чувства. Мы их видим в интимный и откровенный момент, в тонкий момент драматической трансформации, где каждый клиент, по моему опыту, и правда очень хорош. Что сделать для того, чтобы остаться с нашим клиентом, так глубоко нас тронувшим, в ясных незамутненных отношениях? Это составляет часть психотерапевтического искусства. До какой степени готовы мы согласиться на эти условия?

Терапевты приводят ирреальные аргументы, чтобы оправдать факты, в которых сексуальные отношения с клиентами не нуждаются в том, чтобы быть полностью исключенными. Например:

- Клиент много выиграет, проработав свои негативные и позитивные реакции по отношению к сексуальной встрече с терапевтом.

- Клиенты, приходя на телесно-ориентированную психотерапию, «хотят» исследовать радости тела, почему же мы будем замалчивать то, что касается сексуальных отношений?

- Некоторые думают, что эффективнее помогут в практике клиентам, которые испытывают страхи и трудности, например, с сексуальным актом.

- Это поможет залечить старые раны и избавиться от сексуально навязчивых идей, если клиент экспериментирует секс с мудрым человеком, имеющим хорошее отношение к клиенту.

 - «Если мы прорабатываем перенос и претендуем на более глубокие отношения, ограничения на инцест не принимаются. Почему секс не может быть частью естественности нашей встречи, отражая глубину нашего согласия? Может быть, никто кроме меня не может подарить этому человеку такой глубокий сексуальный опыт».

Но терапевт никогда не превращается в «мудрого друга». Мы олицетворяем огромное символическое значение для наших клиентов, и я сомневаюсь, что оно однажды прекратит свое существование. Среди людей, с которыми я разговаривал, кто спали со своими профессорами или терапевтами, никто, возвращаясь к своему опыту, не чувствовал себя свободным по отношению к нему. Легализация – это иллюзия.

Большинство работающих терапевтов говорят, что около 99% клиентов имеют отношение к внутреннему «раненному ребенку». А 1%, который остался? Некоторые утверждают, что в то время как клиенты приходят на психотерапию, испытывая уныние и регрессию, есть и такие, которые выбирают телесно-ориентированную психотерапию, стремясь к внутреннему росту, как спасательному кругу, и, таким образом, работа с ними может оставаться на исключительно взрослом уровне. Однако, при этом каждый вносит и бездну собственной детскости, что в сложном терапевтическом пространстве, может быть по началу скрыто.

Если я не принимаю в расчет эти аргументы, то я должен задуматься над тем, что фундаментальный источник этого сомнения находится в нашем желании придерживаться неравенства в терапевтических отношениях, и оставить для нас самих этот 1%. Секс рассказывает о глубинах бессознательного, и наши собственные чисто сексуальные потребности смутны. Наши сексуальные желания оказывают влияние на наше восприятие, и природа интереса к клиенту меняется. Можем ли мы быть уверены, что сами не обольщаемся, говоря, что что-то будет «хорошо для клиента» просто потому, что мы сами того желаем? Представления, что мы можем оставаться достаточно трезвыми, чтобы работать над сексуальными проблемами, сами включаясь в эту сексуальную ситуацию, иллюзорны.

 

 

Нам нужно развивать в терапии позитивное отношение к асимметрии клиента и терапевта, понимая, что асимметрия дает широкие возможности в терапии. В ограниченном терапевтическом пространстве чувства клиента не будут буквально следовать «реальной жизни». Фантазии могут иметь свободное течение, и за ними сохраняется их жизненная сила, ведущая к выздоровлению, не встречая непреодолимых препятствий. Ограничение защищает нас как терапевтов. То, что мы согласились, что секс не может иметь места в терапии с клиентом, становится «данностью», и мы не оставляем себе вариантов в этом решении.

 Итак, какую роль играет наша собственная сексуальная энергия в нашей работе? Это встреча энергий между терапевтом и клиентом, и именно клиент задает импульс для уникального терапевтического опыта. Энергия в ограниченном терапевтическом пространстве может становиться высоко заряженной. И если ее правильно удерживать, она становиться интенсивней и фокусируется. Ничего не теряется, если мы не переходим к половому акту, опыт усиливается, и проникающая энергия пробуждает источник чувств клиента.

Если же в роли терапевта мы пытаемся отрицать нашу собственную сексуальную энергию, мы становимся менее целостными, менее живыми, менее ответственными в нашем взаимодействии. При наличии четкого разграничения между внутренним прикосновением и внешне проявляющимся поведением, мы можем использовать наши сексуальные реакции в позитивном ключе. Для некоторых наших клиентов жизненно необходимо видеть, что мы нашли их сексуально привлекательными. Но быть стимулятором для кого-то не то же самое, что желать сексуальных отношений с этим человеком. Имеется тонкая разница между тем, чтобы почувствовать себя прикоснувшимся к другому и буквально дотронуться до него. С этим искусством мы будем способны разделять наше удовольствие без посягательства нашего желания на пространство клиента.

По моему мнению, если терапевт испытывает влечение в отношениях с клиентом, он будет всегда иметь несколько уровней непонимания: непонимание уровня активного ребенка в клиенте, непонимание символического значения терапии, непонимание реального притяжения к себе клиента, выздоровления и независимости. А на поверхности полное непонимание терапевтического прикосновения.

 

 

Если терапевт преодолевает сексуальное ограничение и ввязывается в реальные отношения с клиентом, то терапевтический контракт нарушен. Задача не выполнена, и доверие к нашим профессиональным возможностям предано. Перестаньте утверждать, что этого никогда не было. Перестаньте думать, что это может быть оправдано.

Как сохранять профессиональный принцип сексуального ограничения, полностью оставаясь согласованным и конструктивным, если кто-то из коллег его ломает? Как предлагать путь для выздоровления этому терапевту, как будто это он клиент? В терапевте может сталкиваться множество вещей: потеря любви, тревога провалиться в терапевтической работе, страх столкнуться с трудностями. Если сами мы остаемся неопределившимися в решении не смешивать профессиональные проблемы с игрой, мы можем легко скользить по бесплодной амплитуде наших реакций от наказывающих до самооправдывающих по отношению к нашим неосторожным коллегам. Если же наши реакции слишком строги, мы приведем терапевта к логичному желанию оставить все в секрете.

Наша работа является трудной. Мы можем также испытывать одиночество. Но у нас больше возможностей оказать помощь нашим клиентам, если мы не ждем от них возврата того же, что даем сами, и, если мы не нуждаемся в их любви. Ясно, что наша профессия состоит из работы над собой, в том, чтобы следить за тем, чтобы мы были адекватно «накормлены». Однако сколькие из нас могут сказать, что удовлетворены полностью собственными сексуальными отношениями? Сколько свободного времени нам остается, сколько энергии остается для жизни в обществе, чтобы найти действительно свободных партнеров?

Сухая порядочность остается лучшим основанием профессиональной и взаимной поддержки. «Абсолютное совершенство» терапевта никогда не будет базой для нашей работы. То, что может нам помочь, это реальное подтверждение асимметрии в основных терапевтических отношениях при нашем понимании своей терапевтической цели.

Мы имеем потребность интегрировать сексуальное ограничение в наших сердцах, чтобы оно придавало смысл любви к нашим клиентам, любви к нашим студентам и любви к нашей работе.

 

 

Перевод с французского Е.О. Молостовой, под редакцией Д.Г. Залесского