Юнгианский анализ и духовность

 Мюррей Штайн

Об авторе: теолог, выпускник Института Юнга, президент IAAP 2004-2007гг. Он основал юнгианское издательство «Хирон» в Америке, а также руководит Международной школой аналитической психологии в Цюрихе, которая недавно откололась от Института Юнга. Автор многочисленных книг по аналитической психологии. (На русском вышла его книга «Трансформация».) Он много делает для развития юнгианства в других странах, в т.ч. и в России.

 

 

В коротком рассказе «Письмена Бога» аргентинский писатель Борхес поведал историю ацтекского мага Тсинакана, который был схвачен испанцем Педро де Альварадом, подвергнут пыткам, чтобы вырвать у него признание, и, в конце концов, пожизненно заточен в глубоком подземелье. Его темница поделена на две части: в одной обитает Тсинакан, в другой – ягуар, священное для американских народов животное. Секции разделены каменной стеной, доходящей до самого верха потолочного свода, а в стене находится зарешеченное окно, через которое Тсинакан может видеть ягуара, когда в тюремное пространство проникает свет. Всего на один миг ежедневно, в полдень, яркий свет падает в камеру сверху, пока тюремщик опускает дневную порцию пищи и воды. И в этот краткий миг Тсинакан может видеть пятнистого ягуара, а за долгие годы заточения он приучает себя методично изучать это размеренно шагающее животное, чтобы познать смысл узоров на его шкуре. Тсинакан верит, что рисунок ягуара содержит кодовые слова, тайный шифр Великого Бога. И тот, кто им овладеет и расшифрует код, тот станет всесильным, как сам Бог. И если только он, Тсинакан, сумеет разгадать спрятанный на шкуре ягуара код, то он познает Бога, и это знание поможет ему избавиться от оков, отомстить за себя Педро де Альварадо, возродить традицию, религию и свое племя, чтобы снова привести их к величию. Тсинакан верен этой священной миссии и готов ее исполнить.

 

Долгие годы он изучает пятнистого ягуара. Вместе со своим сокамерником Тсинакан стареет, лишается сил и здоровья и в конце концов становится таким немощным, что уже даже не может встать с каменного пола. И вот однажды ему снится сон. В этом сне он в своей камере обнаруживает одну песчинку. Он видит ее и (все еще во сне) опять засыпает. И снова он видит сон, но теперь в его камере уже две песчинки. И в третий раз он ложится спать и снова ему снится сон про новую песчинку. И так далее до тех пор, пока песчинок не становится так много, что они наполнили всю темницу от пола до потолка, и он уже задыхается и вот-вот погибнет под их тяжестью. Вдруг он понимает, что для спасения ему надо пробудиться от сна, но когда Тсинакан просыпается, то оказывается, что ему надо очнуться еще от одного сна, а после еще от одного и так далее и так далее. И чтобы он смог пробудиться окончательно, ему надо выйти из всей очередности снов в обратном порядке. Такая задача Тсинакану кажется безнадежной. Никогда он не сможет выйти из этой череды снов.

 

И тут неожиданно высоко над ним открывается дверь, и вся темница до краев наполняется солнечным светом. В итоге Тсинакан просыпается от своего грандиозного сна. Испытав сильнейшее облегчение от того, что он спасся от кошмара, Тсинакан шлет благословление своему тюремщику. Затем он благословляет свою ужасную камеру, которая долгие годы была ему домом, а потом он благословляет свое старческое страдающее тело за долготерпение и выносливость. В это же самое мгновение с ним происходит радикальное просветление: он зрит Бога, и ему открывается конечная Реальность. То, что ему видится на самом деле, предстает в образе высокого Колеса, сотворенного из огня и воды, которое наполняет весь космос, соединяя в нем все сущее. Внезапно Тсинакан постигает свою малость в этом великом порядке вещей, в котором он только нить, вплетенная в громадное полотно жизни и самой вселенной. Более того, его заклятый враг Педро де Альварадо – тоже нить этого холста. Продолжая изучать вселенское Колесо и понимая все его неявные сообщения, Тсинакан чувствует, что теперь он в состоянии прочитать код, зашифрованный в рисунке ягуара. И этот шифр внезапно открывается ему. В нем – формула, состоящая из 14 случайно подобранных слов, и если произнести их вслух, то они подарят Тсинакану силу, необходимую для свершения того, о чем он страстно мечтал все эти долгие годы, проведенные в тюрьме и унижении. Наконец-то в его десницах власть и сила, и с их помощью он сможет разрушить тюрьму, вернуть молодость телу, уничтожить врага, возродить славу своего народа и религии и править так, как некогда в Мексике правил Монтесума.

 

«Сорок слогов, четырнадцать слов – и я, Тсинакан, стану властителем… Но я знаю, что никогда не произнесу этих слов, потому что я больше не помню о Тсинакане… Тот, кто узрел вселенную, тот, кто познал огненные знаки вселенной, более не может думать, как думает одинокий человек, как человек со своими житейскими радостями и горестями, будь даже он сам этим человеком. Таким человеком некогда и был он, но сейчас ничто более не имеет значения» (с. 173).

 

Как Иов, сомкнувший уста при встрече с пугающим величием Бога, Тсинакан смыкает уста, приемля свое безмерно малое место в конечной реальности Высочайшего Колеса. Он не произносит «слов Бога», поскольку его эго непосредственно испытало воздействие высшего объекта (самости), чьей мельчайшей частью он является.

 

И разве, в некотором смысле, анализ не является тем поиском, с помощью которого человек стремится понять зашифрованное содержание на пятнистой шкуре ягуара, называемое нами бессознательным, чтобы понять тайну нашего личного существования и освободиться от оков и тюрем? Понять, чтобы обнаружить этот высший объект (самость), контейнирующий наше эго в гораздо более пространной сети ассоциированных психических процессов и содержаний? Поиск психического паттерна и попытка расшифровать его код стали центральной проблемой психоанализа со времен публикации Фрейдом его «Интерпретации сновидений» 100 лет тому назад. И поиск этот ведется в запечатанном теменосе аналитической структуры.

 

Несмотря на решимость Фрейда держать психоанализ «возвышенным и сухим» вдали от туманных сфер «оккультизма», эзотерики, гнозиса, магии и мистического опыта, он сам неожиданно приоткрыл дверь в мир духа, когда предпочел прямолинейному мышлению свободные ассоциации и образы сновидений. Весь «поток оккультизма», против которого он предостерегал Юнга (см. «Воспоминания. Сновидения. Размышления», с. 150),  сдержать было невозможно. Еще на заре психоаналитического движения художники, поэты, теологи, философы и прочие представители не-научных и не-медицинских кругов присоединились к практике и теории психоанализа.

 

Психоанализ привлек их не своими механистическими и научными требованиями (или, можно даже сказать, претензиями), но тем, что он проникает в загадочные источники творчества, воображения и прочие иррациональные порождения. Психоанализ изучает ягуара, который занимает другую камеру ума, в которой – бессознательное. Нередко бывает, что в начале анализа возникает мотив власти. Пациент думает: «Если  мне удается взять свое бессознательное под контроль, то я стану обладателем великой силы, которая позволит мне трансформировать свою жизнь и окружающий меня мир». Есть надежда, что этот поиск силы должен завершиться осознанием относительности эго в громадном пространстве психической вселенной.

 

Хотелось бы также отметить, что только одно или два поколения отделяют отцов-основателей – Фрейда и Юнга – от вековой религиозной традиции: дед Фрейда был ортодоксальным раввином, а отец и дед Юнга по материнской линии были швейцарскими священниками-протестантами. То, чему отцы и деды научились и, возможно, испытали в своих традиционных подходах, их сыновья и внуки вновь обрели во внутреннем плане психики. Образы и символы из бессознательного, открытые и изучаемые психоанализом, стали эхом утраченных религиозных миров. Это эхо затем получило реальное воплощение в рабочих кабинетах отцов-психоаналитиков. В случае с Фрейдом оно оказалось несколько завуалированным, но, тем не менее, воплотившимся в его знаменитой коллекции древностей. Риззуто так писал об этих многочисленных «священных предметах» в консультационных Фрейда: «Они давали ему то, что Бог дает верующим: уверенность непрестанного присутствия и радость сублимированного эмоционального контакта с призывающим к себе отцом… они всегда были рядом, как некое обязательное присутствие, отвечающее той же функции, что и существование Бога для верующих» (с. 259). Реверанс Юнга в сторону религиозной традиции был более откровенным. Свой кабинет он оснастил окнами с витражами из средневековой церкви, а напротив письменного стола повесил копию Туринской плащаницы. Сама психологическая теория Юнга прочитывается как версия библейской теологии. Так, его «доктрина» синхронии является переводом известной протестантской доктрины Божественного Проведения (Стейн, 1995). Оба пионера психоанализа напоминали себе о духовных реальностях, в которые они, как современные люди, более «не верили», но, тем не менее, находили удивительно значимыми и важными для себя. Некоторым образом, эти древних религиозные предметы и образы продолжали быть живыми символами для этих современных людей.

 

Удивительно, что Фрейд, который так строго критиковал духовные и теологические (если не культурные) аспекты еврейской традиции, подспудно проторил дорогу новой форме духовности. Юнг остро ощущал масштабы психоанализа и многократно писал об этом в своих  поздних работах. «Океаническое чувство», о котором Фрейд пишет в «Цивилизации и ее разочарованиях», - это такого рода опыт, который хорошо знаком поэтам, мистикам, мечтателям, а порой даже анализандам и аналитикам в теменосе анализа. Оно – необходимое условие, чтобы Тсинакан смог увидеть Высочайшее Колесо и ощутить в нем свое место. Оно же является почвой для гораздо более поздних психоаналитических теорий, изложенных в работах таких авторов, как Винникотт, Бион, Милнер (см. Огдена), Огден, Болас и многие другие.

 

Позвольте мне сделать попытку дать определение тому, что я подразумеваю под «духовностью» в контексте психоанализа. Полагаю, что этот термин следует понимать несколько иначе, а не так, как его трактуют в традиционном религиозном дискурсе или даже в нью-эйджевской подаче.

 

Новый пациент приносит в анализ свой первый сон. Одна подробность в этом сне привлекает к себе мое внимание. Он завтракает в комнате отдыха некого отеля с широко открытым окном. За окном  он видит океан. Сильный, но не слишком, морской бриз вздувает белую штору в комнате, где он находится. Я прошу пациента описать этот фрагмент более детально.

 

 «Это мягкий бриз, - говорит он, - очень свежий». «Иногда налетает порыв ветра, и тогда штора, знаете ли, надувается облаком», - добавляет он, делая широкий жест обеими руками. «Ясный, солнечный день, и бриз довольно сильный, но не опасный. В такой день хорошо быть на пляже или, скажем, идти под парусом».

 

Во время своего рассказа он впадает в легкое мечтательное состояние, увлекая меня за собой. На мгновение кажется, что мы оба очутились в этом сне, и я почти могу почувствовать и этот бриз, и соленый вкус ветра. (Это своего рода «океаническое чувство», в которое мы одновременно погрузились.) Я подумал: окно распахнуто, доступ к бессознательному открыт, все развивается благоприятно. (А сейчас, когда я пишу эти строки, я думаю о той небесной двери, которая распахнулась над камерой Тсинакана, и на одно мгновение он смог увидеть мир за пределами своей темницы и разглядеть ягуара, живущего в сопредельном пространстве).

 

Спустя несколько недель он приносит еще один сон. Он стоит на берегу большой реки. Он видит, что вокруг него и в реке много женщин и детей, которые играют, купаются и отдыхают. Когда он зашел в воду и поплыл, он подумал о том, как чиста и прозрачна река. Даже дно видно, и ему приятны эти бодрящие прохладные ощущения чистой воды на коже. Он заплывает довольно далеко и уже готов повернуть обратно к берегу, как вдруг примечает очертания огромной белой акулы, спокойно лежащей на дне реки в двадцати или тридцати футах от поверхности воды. Ошеломленный увиденным, он быстро поворачивает к берегу и выходит из воды. Он удивлен, кажется, что женщин и детей все это словно не волнует, и они продолжают плавать и резвиться в воде. Может, они просто не видят акулу? Или не знают, насколько она опасна? Или акула – всего лишь плод его воображения, а не реальность? Он не может найти ответа.

 

Это беспокойный сон, но не повергающий в ужас. В нем акула ведет себя спокойно. Но что означает ее присутствие? Мы оба сразу же ассоциируем акулу с психотическим срывом, случившимся у моего пациента лет 30 тому назад, когда он принимал наркотики. Этот опыт произвел на него сильнейшее впечатление. Его жизнь тогда полностью изменилась, и потребовались годы, чтобы его эго вновь обрело целостность. «В глазах Бога я застыл», - сказал он. – «Я видел свой грех. И Бог обвинял меня, указывая на меня пальцем. Я знал (он намеренно подчеркнул это слово), что я окончательно испорчен и полностью прогнил. Все, что я делал, было плохо. Я был величайшим грешником в этом мире. Только никого другого вокруг не было: я был единственным, на кого смотрел Бог, и Его приговор был решительным и бесповоротным».

 

Когда-то давным-давно огромная белая акула атаковала и сразила его эго. Для него это был духовный опыт первейшего значения, но этот же опыт был уродующим, параноидным и патологическим. Бессознательно он чувствовал вину за смерть отца, умершего от лейкемии, когда ему было шесть лет. Более того, незадолго до начала эксперимента с наркотиками он по совету двоюродного брата, бывшего наркомана, прочитал «Книгу Откровений», трогательную и жуткую историю о божьем суде и наказании за грехи.

 

«Вот почему я вышел из реки жизни», - сказал он. – «В тот момент моя жизнь остановилась. Я мечтал снова вернуться к тому человеку, каким я был до срыва, но не мог. Я был в ловушке того знания, что Бог держит меня в поле зрения и что во мне нет ничего хорошего. И я не мог понять, почему других людей эти знания не потрясают равным образом».

 

«Акула сейчас спокойна», - начал я.

 

«О, да, но она может напасть в любую минуту. Эти акулы могут двигаться подобно молнии, и когда они приходят в движение, все кончено».

 

«Дети и женщины вроде в порядке», - говорю я.

 

«Ну, да, и это странно. Не понимаю».

 

В рассказе Борхеса Тсинакана  защищает от ягуара толстая каменная стена и зарешеченное стеклянное окно. Во сне моего пациента одна только чистая вода защищает пловца от акулы. И это важное отличие, свидетельствующее о разных структурах и психических защитах от ужаса примитивного высшего объекта. Юнг пишет в своем «Ответе Иову»: «Бог обладает ужасающим двойным аспектом: море красоты встречается с безумием озера огня, а свет любви горит, но в нем  есть зловещее темное тепло, о котором говорят ardet non lucet , «светит да не греет». Здесь звучит вечный, в отличие от преходящего, госпел: «Надо любить Бога и бояться его» (Собр. соч., т. 11, пар. 733). Юнг говорит здесь не о теологическом или метафизическом Боге, о котором пишут в своих трудах церковники и философы, а, скорее, о психологическом Боге первичного религиозного опыта. Такой Бог с легкостью может принять вид большой белой рыбы или ягуара. Бог психологического опыта териоморфен, то есть подобен животному. Он – сила природы.

 

Окно анализа распахивается навстречу парадоксальной природе высшего объекта. Духовность в контексте психоанализа – это предприятие высокого уровня риска с выходом в неизвестное, в воды бессознательного и за пределы нашей психической тюрьмы с высокими стенами. Первопроходцам, Фрейду и Юнгу, хорошо был знаком страх столкновения с бессознательным и продвижения в новые земли разума.

 

Фрейд встретился со сфинксом, Юнг столкнулся с архетипами коллективного бессознательного, и эти образы отцы-основатели психоанализа оставили нам в наследство как эмблемы этого предприятия. Разве психоанализ – это не путь, помогающий проникнуть в центральные мистерии человеческого существования, чтобы понять его основные вопросы, если не ответить на них? Вот та духовность, к которой психоанализ настоятельно призывает.

 

Продолжая определять то, что я подразумеваю под духовностью в психоанализе, я хотел бы пойти за Исайя Берлином и его знаменитым определением двух типов свобод (см.  Игнатьефф). Берлин провел разделительную черту между позитивной свободой и негативной свободой. Позитивная свобода, считает он, содержит в себе свободу, которая направляет, формирует и реформирует общество. Это свобода родителей лепить своих детей и влиять на них, свобода королей и королев, а также губернаторов «улучшать простой народ». Берлин скептически относился к позитивной свободе в приложении к обществу и культуре. Те, кто ратуют за такую свободу, следуют ей сами и поучают других тому, как надо жить «хорошо», основываясь на своей собственной (на самом деле, ограниченной) уверенности относительно того, что есть самореализация, развитие, а также хорошая жизнь. Эти наследники Руссо и романтизма становятся жесточайшими тиранами, диктаторами и фашистами новейших времен. Все хотели улучшить общество и даже человеческую расу, но эта твердость намерения и упражнения во власти обернулись муками и гибелью для многих, многих людей, которые не вписались их парадигму.

 

Негативная свобода, с другой стороны, - это состояние свободы от внешнего давления, от авторитарных (хотя бы и с добрыми намерениями) мыслей и полицейского поведения. Это условие, при котором можно делать то, что ты хочешь, когда хочешь и как хочешь. Берлин осознавал опасности, таящиеся в этом виде свободы, и все же он был за нее, потому что в целом, по его мнению, люди сами способны осознавать, что для них лучше, и двигаться к своей цели.

 

Применительно к духовности, позитивному варианту учат и проповедуют  те, кто опираются на веру в религиозные догмы и практики. Негативная форма духовности, напротив, не имеет содержания, она пуста и опирается на принцип открытости к неизвестному. Она базируется на принципе, который китайцы называют «у-вэй», т.е. на позволении всему происходить и развиваться свои путем (см. Хинтона). Метод свободных ассоциаций Фрейда и его рекомендации аналитику культивировать ровное, сбалансированное отношение к психическому материалу пациента, относятся к сфере негативной духовности, как и практика активного воображения Юнга. В психоанализе мы изучаем пятна ягуара, мы не пытается переставлять их.

 

Сегодня существуют такие виды психотерапии, которые используют позитивную духовность в своей методологии. Если духовность совмещена с видами когнитивно-поведенческой терапии, они будут приветствовать этот подход. Это, скорее, прагматические, а не  исследовательские терапии, убежденные в правильности своих целей вместо позиции   открытости новому и уникальному, они скорее проактивны, чем рефлексивны. Психоанализ в гораздо большей степени стремится принять сторону негативной духовности, признавая, что дух творит там, где он пребывает, и что «человеки» не могут предугадать его направления или направить его движение. Дух бессознательного должен обнаружиться сам собою – всегда новый, всегда свежий.

 

Один пациент, которого я наблюдал чуть больше года, рассказал мне о сне, который произвел на него сильнейшее впечатление. Это, на мой взгляд, пример свободы бессознательного духа, его гения новизны и изобретательности. Контекст этого сна был экстраординарным. Пациент мне поведал, что этот сон приснился ему, когда он сидел на скамье в приемной больницы в ожидании, пока его дочь позовут рожать третьего ребенка. Он и его жена были в отчаянии от того, что дочь снова собиралась рожать: она была не замужем и не имела средств, чтобы содержать себя и двоих детей, не говоря уже о третьем ребенке. Она отказалась сделать еще один аборт и настояла на сохранении беременности. Итак, в 2 часа утра он сидел вместе со своей дочерью в приемной, ожидая, когда ее уведут рожать. Он заснул на скамейке и увидел сон, в котором он находился в палате своей дочери. Там были какие-то женщины, они что-то делали. Вдруг у него видение (во сне): он видит человек 20, стоящих вокруг кровати дочери, ожидающих появления на свет ее ребенка. Они собрались там, чтобы отпраздновать это радостное событие. И тут он понимает, что все эти люди ему знакомы. Каждого из них он знал в своем прошлом. Он вглядывается в их лица: вот приятель детства, вот  университетский товарищ, вот бывший наставник, и так далее и тому подобное. Он узнает их всех. В видении во сне все эти люди находятся в том возрасте, а каком он их когда-то знал.  Его охватывает восторг, его наполняет радость, так как он понимает, что это видение и что некоторых из этих людей уже нет в живых. Но здесь они живы: они вернулись, они тут ради него, они хотят быть с ним, присутствовать при рождении его третьего внука, и он переполнен благодарностью за то, что они здесь. Он плачет от радости, что снова может быть со своими друзьями, и в этот момент дочь будит его, говоря, что ей пора идти рожать.

 

Этот сон/видение представляет собой систему отношений, связей между прошлым, настоящим и будущим, и он сродни видению Тсинакана о взаимосвязи всех вещей и существ на Высочайшем Колесе. В такие моменты мы чувствуем себя привилегированными, счастливыми, покидая пределы наших ограниченных эго-установок и предпочтений. Это большие реальности, во времени и вне времени. Позиция эго релятивизируется. Тсинакан забыл о себе; мой пациент отбросил свое отчаяние и несогласие с рождением ребенка. Более важная перспектива берет верх.

 

Этот вид духовности, который рождается в анализе, спонтанен, удивителен и почти всегда противопоставлен ограниченным отношениям и ожиданиям эго. Он может проникнуть в  сессию в виде обмолвки. Один пациент был весьма осторожен, рассказывая мне о своих новых чудесных отношениях с почти совершенной женщиной, в которых, однако, сейчас, спустя три или четыре недели, наметился ряд незначительных конфликтов и дисгармоний. Его беспокоило, что его возлюбленная порой демонстрировала несколько манерное и странноватое поведение, но только совсем чуть-чуть, говорил он. «Никогда не буду утверждать, что все это для меня не важно», - подчеркнул он. Потом он встал, осознав, что двойное отрицание поменяло смысл его высказывания на противоположный тому, что было задумано сознанием. Он сам психолог и понимает значение обмолвок. Когда он себя услышал, то стал нескладно смеяться.

 

«Вы же расскажете правду, хотите ли Вы этого или нет?», - сказал я, посмеиваясь вместе с ним.

 

Дух психоанализа выдает истину, разве не так? Этот факт и направляет нашу работу, независимо от того, готово ли наше эго к сотрудничеству или нет.

 

Перенос – это еще одна возможность входа в расширенное видение и такая  же королевская дорога на пути к бессознательному и высшему объекту, как и сновидение. Юнг поведал случай одной молодой женщины, которая идеализировала его, превознося до небес так, что в её мечтах он представлялся ей Отцом Небесным, который носил ее на руках по пшеничному полю, пока ветер уносил зерна в морские волны. Морской ветер – пневма, «дух» – столь же нежно дул в открытое окно моего пациента в первоначальном сне. Я забыл упомянуть, что я, его аналитик, тоже был персонажем в его сне. Я там наблюдал за тем, как сновидец испытывает удовольствие от поглощения большого стакана апельсинового сока и плотного завтрака из яиц и тостов. Ему казалось во сне, что я был нетерпелив. Он боялся, что в конце концов я перестану уважать его или брошу. Это напомнило ему об отношениях с отцом и отчимом. В переносе родился дух, который соединяет прошлое с настоящим и ведет (мы на это надеемся) к новому будущему. Крепкая связь, которая развивается в анализе, глубока и напоминает самые ранние связи (Фрейд был прав) – детско-родительские отношения. Понять, изучить и максимально испытать эту связь – центральная работа анализа и, возможно, сердцевина того духовного упражнения, которым становится психоанализ по мере того, как он углубляется, обретая полную мощь. То, что Юнг называл «трансформацией», в анализе обладает центральными энергиями в плодородном контексте отношений переноса/контрпереноса (см. Стайн,Трансформация, гл. 3).

 

Наконец, существует синхрония. По большей части этот феномен, обнаруживающий удивительную связь вещей, проистекает из близких человеческих отношений. Пациент, который, оговорившись, рассказал, не желая того, правду, на этой же сессии поведал о необычном происшествии. Он вовсе не склонен к мистическому мироощущению и стремится быть рациональным, скептичным и во всех отношениях современным человеком. Его дочь позвонила ему из другой страны и сообщила о несчастном случае, произошедшем с нею на узкой горной дороге, по которой она ехала в старенькой, взятой напрокат машине. Этот случай едва не стал для неё роковым. Она проколола шину и едва не упала в пропасть. Она очень испугалась, но в целом была в порядке. Он пересказывал это пугающее событие своему сыну, когда они ехали в город на театральное представление. В тот самый момент, когда он рассказывал о проколотой шине дочери, шина на одном из колес его собственной  машины разорвалась с ужасным звуком – с такой силой, что ободок колеса через мгновение уже вгрызался в асфальт.  Он потерял дар речи. Скрытая работа объектных отношений, которая включает в себя психологические и физические слои нашей жизни, проявляется самыми поразительными путями. Если бы мы могли увидеть их в «полный рост», мы бы узрели то, что открылось Тсинакану – Высочайшее Колесо. Все мы – ниточки громадного полотна, размер и незримый узор которого недоступны нашему пониманию, и мы касаемся друг друга причудливым образом в самых удивительных сферах.

 

Психоанализ как метод исследования, выявления и исцеления познает пятна на шкуре ягуара в тот момент, когда свет проникает в теменос, то есть в нашу аналитическую темницу. Это – практика негативной духовности, изучающая иррациональное, удивительное; она выявляет скрытые связи, наполняющие нашу жизнь и соединяющие нас со всем, что существует. Это – продолжение и отражение письмен Бога, которые проявляются по мере того, как мы углубляемся в нашу субъективность. Постижение посланий, вписанных в наши души, выправляет нашу однобокость, исцеляет нашу невротическую болезненность. Результат внушает благоговейный трепет, и уста наши скреплены молчанием.

 

Ссылки 

 

Bollas, C. (1999). The Mystery of Things (Тайна вещей). London & New York: Routledge.

Borges, J.L. (1964) The God»s Script, (Письмена Бога) in Labyrinths. New York: New Directions.

Eigen, M. (1998) The Psychoanalytic Mystic (Психоаналитическая мистика). London: Free Association Press.

Hinton, D. (1999) “Introduction” to The Selected Poems of Po Chü-I.(Ведение в «Избранные стихотворения По Чю-И»  New York:New Directions.

Ignatieff, M.  (2000)   A Life of Isaiah Berlin (Жизнь Исайа Берлина). London: Random House.

Jung, C.G. (1969)  Answer to Job (Ответ Иову), in Collected Works, Vol. 11. Princeton:

Princeton University Press. (1989) Memories Dreams Reflections (Воспоминания. Сновидения. Размышления). New York: Vintage Books.

Milner, M. (1987) Eternity»s Sunrise (Восход вечности). London: Virago.

Ogden, T. (1999) Reverie and Interpretation (Мечтание и интерпретаци). London: Karnac Books.

Rizzuto, A-M. (1998) Why Did Freud Reject God? (Почему Фрейд отверг бога?)New Haven: YaleUniversity Press.

Stein, M. (1995) “Synchronicity and Divine Providence,”(Синхрония и божественное провидение) in Protestantism and Jungian Psychology (ed. M. Spiegelman). Tempe, Arizona:

New Falcon Publications. (1998) Transformation: Emergence of the Self (Трансформация: возникновение самости). College Station:TexasA & MUniversityPress.

Ward, I. (ed.)  (1993) Is Psychoanalysis Another Religion?(Психоанализ – это другая религия?)London: FreudMuseum Publications.

 

 

© Перевод с англ. Елена Бортулёва, 2007