Миф и сказка в психологической практике: дискурс символического текста

(Доклад, прочитанный на 2-й международной юнгианской конференции)

Галина Бедненко

Со времен начала развития психоанализа, профессионалов начал манить миф и его роль в частной картине мира. Аналитическая психология ощутила очарование символических историй, будь то миф, сказка, легенда, мистический трактат или сновидение. Символические сюжеты ныне используются в аналитической и терапевтической практике многих психологических течений. Однако это доступное использование требует большей и лучшей дифференциации сюжета и возможностей работы с ним. Существует практика унифицированного подхода к любому символическому сюжету, однако, на настоящем этапе, его можно признать недостаточно достоверным, как в анализе, так и в терапевтической практике.

Необходимо отличать пласт реальной жизни и его обобщения от метафоры как части символического объяснения и символического пласта бытия. Этому была посвящена статья «Образы и сюжеты внутренней реальности как реконструкция личного мира: ловушка подхода», опубликованном на сайте МААП. В ней мы говорили о внесении мифологического элемента в интерпретацию реальности. И наоборот, привнесение привычного подхода к реальности в толкование символических сюжетов и героев так же опасно, как и наивно. Ведь таким образом мы приходим к неожиданной диагностике Больших мифологических Фигур, как будто это люди с их страстями и страданиями. Так Смерть может болеть анорексией, а бог – демиург Один, культурный герой, который подарил богам и людям вместе с рунами понимание смысла мироздания – страдать аутоагрессией.

Когда мы употребляем термин «миф», то в психологической практике он может обозначать и «жанр», и, чаще всего, некое мифовещество, ткань мифа, пласт мифологического бытия, возвышающегося над обыденностью. Из мифа как вещества, как пласта архетипов или печатей, могут состоять философские трактаты, сновидения, сказки, легенды, былины, устойчивые научные или житейские представления. В неких объектах представлений мы улавливаем свойство и природу мифа. Однако миф как жанр является для нас реальным источником и инструментом работы, весьма отличным от других жанров, в частности самых близких ему – волшебной сказки и эпоса. Их необходимо различать для понимания самого уровневого слоя пластов мифологического бытия, того самого мифического первовещества, из которого складываются затем все идеи и принципы.

Мифологические персонажи и их сюжеты, как правило, описывают часть символической реальности, которая является условным отражением действительного бытия. Они являются символом множества возможных смыслов, но не «всем понятным» знаком известного объяснения жизни. Потому ни один персонаж с его сюжетом не будет буквальностью, просто иносказанием и метафорой. Любой символический текст это приглашение к поиску и множество смыслов, которые способны объединиться в своей совокупности, открыв некую новую картину толкования.

Сказки и мифы могут иметь некие «пограничные формы» существования, помимо отдельных также пограничных жанров, таких как эпос. Но мы в данном случае выделяем именно миф – как базовый изначально-целостный в своем высоком развитии жанр, и волшебную сказку, как наиболее удовлетворяющую нас по степени выразительной метафоричности, более близкой к символической ткани мифа.

О мифе

Миф, по-гречески «повествование, предание», это некий продукт коллективной фантазии, персонаж или сюжет, существование которого имеет для сообщества большую значимость. Это боги и древние герои, волшебные существа, которые могут напасть на ребенка или люди, обладающие сверхъестественными возможностями. Принципиально важно сочетание сверхъестественности или возвышенности контекста с верой в реальность, буквальную или же воображаемую, описания. Миф всегда для человека реален, или буквально или метафорически, как например истории о создании человека богом или о том, как генерал подарил предку свою шапку. Миф рассказывается всегда, когда есть вера в него. Любая история, окрашенная или насыщенная верой, при ее повторении способна стать мифом. Это то, что не требует доказательств, но живет в представлениях. Так стихает конфликт между существованием древних и современных мифов: в каждую эпоху они свои. Одни истории человечество перестает рассказывать, другие продолжает, а третьи вновь и вновь начинает как будто заново.

В культурах, ориентированных на эмоционально-чувственный опыт и пралогическое мышление, миф играет универсальную роль всего комплекса представлений о мире. В культурах логического мышления дифференцируются философия, естественно-научные знания и другие направления научной мысли, ориентированные на эмпирический или иной доказательный аппарат. Но миф не исчезает: старые истории становятся метафорическими сказаниями, поэтическими аллегориями как объективной внешней, так и во внутренней душевной реальности человека. Ряд сюжетов обретает новых персонажей. Так, например, в современных нам Рембо или Терминаторе мы видим вечный мифологический сюжет о Бессмертном Воине. Возникают современные каждой эпохе мифологические представления о человеке и его месте в мире: к современной мифологии такого рода можно отнести представления об одиночестве или соседстве человечества во Вселенной, о влиянии человеческой цивилизации на климат и месть матери-Земли, уже исчерпывающий себя миф о народах – старших и младших братьях, и другие. Макс Вебер говорил об исторической рационализации картины мира, которая приводит к обесцениванию представления о сакральном. Однако распад одной мифологической структуры неизменно ведет к созданию другой (отчетливый пример – революционные мифы России первой трети XX века).

Для человека и человечества миф это созидающая сила, превращающая хаос впечатлений и разрозненных событий в упорядоченную картину мира. Это создание Космоса из Хаоса. От того неудивительно, что миф тесно связан с ритуалом в первобытных культурах. Восстановить порядок можно было только через утверждение мифа в то время и в том месте, когда реальность вновь разрушена прорывом хаоса (например, в критических ситуациях бедствий или в точках разрыва времен в конце одного и начале другого цикла). До сих пор ритуал способен утверждать миф: так происходит с государственными, социальными и военными ритуалами, утверждающими идею определенных социальных правил и взаимоотношений как данность (инаугурация президента, военный парад, поминовение павших воинов, «первая линейка» в школе и др.)

Миф — не просто упорядоченная система знаний, а структура значимых явлений и объяснений этого мира. Ритуальные, знаковые изображения любой культуры, вне зависимости от кода изображения (антропоморфные образы, фантастические персонажи, абстрактные узоры) всегда дают нам отрывок мифа, достаточно открытого или зашифрованного многослойностью символов, понятных людям эпохи. Это могут быть божественные статуи или зооморфные рельефы архаичных эпох, аллегории эпохи Просвещения, знаковые узоры персидских ковров или советский агитплакат 1920-х годов. Любая изобразительная «знаковая» система культуры является статичным утверждением ее мифа.

Миф объединяет людей в социум, и существуют мифы семейные, национальные, местные, государственные, культурные, человеческие. На уровне семьи миф будет, допустим, называться семейной легендой, но иметь именно сакральное, особенное значение (например, рассказанная мне история о том, как дед увидел во время войны знака в небе, «серпа и молота» накануне Сталинградской битвы). Это может быть и бытовая история, о спасении девушки незнакомыми людьми, но значимость ее будет велика настолько, что она станет семейным мифом. Не волшебство и сверхъестественный опыт делает историю мифом, а значимость (эмоциональная «сила») сюжета для рассказчика и слушателей.

Таким образом, мифами мы можем называть

· религиозные сюжеты о божественных проявлениях

· истории о социально значимых персонажах (как реальных, так и легендарных или даже мифологических)

· общепринятые (не требующие подтверждения) представления о себе и мире

Мифами, в общем смысле, будут исторические песни, былины, духовные стихи, легенды, рассказы о нечистой силе, былички и др. Мифологическими будут также знаковые структуры и ритуалы культуры и субкультур. Если при разрушении или недостаточной значимости общекультурного мифологического пласта возникает миф, знак и ритуал узкого сообщества, то оно становится субкультурой. Отсюда мифы, ритуалы и знаки молодежных субкультур, религиозных сект, криминальной субкультуры, профессиональных сообществ.

О сказке

Сказка – сугубо повествовательный, обычно прозаический жанр, в содержании которого, со всей очевидностью, отсутствует строгая достоверность и даже вовсе нарочито постулируется условность всех событий. Этим обусловлены традиционные зачины «В тридевятом царстве, в тридесятом государстве», «Жили-были старик со старухой», «Однажды…», «Еще при Царе-Горохе…». Сказка изначально подает себя как исторически недостоверное, анонимное и безличное повествование. Это принципиально важно для понимания ее сути. Точно также обычно анонимен и безличен автор сказки. Авторская сказка точно также и даже с большим пылом стилизована под всеволшебную, игрушечную безличность: наличие автора совершенно не влияет на ее форму и правила, хотя обычно усиливается дидактичность подачи информации. (Существуют авторские сказки, написанные в традиционном ключе и привычном волшебно-метафорическом дискурсе, появляются и откровенно личные невротические авторские сказки, обычно характеризующиеся нарушением сказочной стилистики и общих правил).

Впрочем, дидактичность сказки бывает достаточно очевидной. В развитой сказке присутствует подспудная мораль (в архаической сказке, близкой к быличке, это не столь заметно): идентифицировать себя с главным героем может (и должен!) любой слушатель, а, следовательно, и пройти с ним все испытания и невзгоды к счастливому, или наоборот отвращающему и неудачному, концу. В первом случае, обучающим является положительный пример, во втором – точно также обучающим – отрицательный (можно тут вспомнить страшные сказки о мертвецах в собрании А. Афанасьева). Общим целевым назначение сказки полагают сознательное (прямое и очевидное) или символическое (на языке образов и метафор) обучение ребенка или подростка неким социальным правилам, в которые в традиционном обществе входят правила отношений не только с людьми, но также и с животным и сверхъестественным миром. Последние, впрочем, могут быть вновь выявлены как метафоры. Хорошо разработанные сюжеты сказок могут быть ориентированы на человеческое развитие личности, обретение определенных душевных качеств и соблюдение внутренних правил. Потому неудивительно, что в сказках современная психология и аналитическая психология замечает сюжеты индивидуации, пути к максимально полному и возможному развитию и совершенству души. Именно поэтому сказка анонимна и безлична. Это история, которая может случиться на символическом уровне или случается с каждым.

Волшебная сказка, как правило, имеет сложную композицию. В ней есть экспозиция, завязка, развитие сюжета, кульминация и развязка. В основе сюжета волшебной сказки находится повествование о преодолении потери или недостачи; при помощи чудесных средств или волшебных помощников. В экспозиции сказки рассказывается о причине, которые породили завязку и о вызове – необходимости совершить подвиг. Развитие сюжета — это сам поиск потерянного или недостающего. Кульминация волшебной сказки состоит в том, что главный герой, или героиня сражаются с противоборствующей силой, разгадывают трудные задачи, похищают важные и нужные предметы и совершают иные нетривиальные поступки. Этим они могут заниматься долго и по-разному. Легких путей не бывает, и кажущаяся победа оказывается коварным обманом и поражением, но герой вновь идет в бой. Развязка сказки — это обычно преодоление потери, или недостачи, восстановление справедливости и наказание виновных. Обычно герой (героиня) в конце «воцаряется» — то есть приобретает более высокий социальный статус, чем у него был в начале. Таким образом, у героя сказки всегда есть возможность, шанс победить и воцариться. Это то, чего нет у богов и мифологических героев, чья судьба предрешена. Потому сказка – это путь смертного, человека, героя своей уникальной жизни.
Сопоставление мифа и сказки

Традиционно в академической филологии и культурологии сказку противопоставляют мифу через оси «профанное (сказка) – сакральное (миф)» и «нестрогая достоверность – строгая достоверность». Кроме того, филологи отмечают в сказке специфические поэтические клише, несвойственные другим жанрам и особенно – «чистому» мифу. Повторяются и сюжетные ходы. В. Пропп установил схему сюжетного развития волшебной сказки.

В то же время, на поле юнгианской аналитической психологии, с легкой руки Марии-Луизы фон Франц сказка и миф соединяются в обще-символическом, обще-сакральном, легендарном и архетипическом. Вслед за Юнгом и его учениками очарованность мифом охватывает культурологов и философов. Дж. Кемпбелл эклектически соединяет мифы, сказки, эпос и выстраивает единую сюжетную систему путешествия мифологического Героя.

Миф о Герое или героическое прочтение индивидуального мифа человека с самого начала влияло на развитие как психоанализа, так и аналитической психологии. Ретроспективный взгляд на миф З. Фрейда вызвал реакцию противоречия и стимулировал самостоятельное развитие идей К.-Г. Юнга, предпочитавшего телеологический (перспективный) подход к интерпретации мифа. В первом случае мифологическое время случается у человека в раннем детстве, во втором – индивид живет и в любой момент может оказаться в мифе, более того, миф призывает его самого стать Героем своего личного мифа. Подобный подход разделяет и ряд мифологов.

При «снижении» мифа до индивидуальной жизни каждого, до «модели поведения» (буквальной или метафорической, внешней или внутренней) он действительно начинает напоминать сказку, с ее дидактической направленностью. Потому неудивительно, что в перспективном подходе миф и сказка часто смешиваются. Примечательно, что фатальную и неизбежную силу мифа сохраняет как раз ретроспективный взгляд на миф начального периода психоанализа.

Традиционный миф изображает уникальное событие, которое не может быть повторено, которое, повторенное другими персонажами, будет уже не идентично, а лишь уподоблено первоначальному акту действия. Так отвергнутый муж будет уподоблен Гефесту, чувствовать родство с ним, но не будет им же. Миф буквален, он говорит на языке символов, а не метафор. Также он представляет узнаваемое, но далеко не обязательное событие в жизни человека.

Сказка же метафорична, потому вновь и вновь отец будет требовать от сыновей выполнения невозможных заданий, а мы будем узнавать здесь как бытовые ситуации, так и метафорические социальные вызовы. Сходство сказочного сюжета вызывает меньше силы узнавания подобия: как третья младшая дочь, да еще в семье мачехи, могу тут сослаться на свой опыт. Для меня узнаваемо большинство сказок о мачехе и падчерице, но даже буквальность сюжета не дает ни силы отождествления с великой фигурой (их в сказке нет), ни прямого указания на способ совладать с ситуацией, лишь общее социальное пожелание (вроде терпеть и трудиться или уметь соблюдать правила и вместе с тем нарушать их).

Пришло время напрямую сопоставить миф и волшебную сказку (последняя является самой развитой формой сказки, максимально отличающей ее от мифа и иных фольклорных историй). В европейской культуре эти два жанра в достаточной степени и даже принципиально различаются.

1.      Вера и творчество.

· Миф ориентирован на веру. Он предлагает актуальную веру в истинность происходящего. Для него важна неизменность существования определенных символов для аудитории.

· Сказка опирается на творчество. Истинность повествования ни в коей степени не принципиальна. Отсюда важнейшее отличие сказки от мифа – ее игровая метафоричность. Символ для сказки не принципиален, он заменяется образом, знаком, метафорой.

2.      Авторство повествования.

· Миф — это авторская переработка множества версий. Это собирание всех возможных историй о конкретном персонаже или событие в нечто целое, совокупность информации. Здесь авторский голос работает с равноправным множеством сюжетных отрывков, а не продолжает единственную линию, как в сказке.

· Автор народной сказки уникален в анонимности как особой форме линейной множественности. Он продолжает традицию одного голоса – одного рассказчика. Это линейная передача некоего авторского сюжета. Авторские сказки являются подчиненным, стилизованным повествованием.

3.      Историчность и вариативность сюжета.

· Миф мало вариативен в своем сюжете. Любят и ссорятся боги, культурный герой добывает огонь и др. Сюжет расширяется только для раскрытия характера и судьбы героя, которая всегда исторична.

· Сказка допускает как редукцию сюжета, так и его расширение. Герой может ходить кругами вокруг своей цели во множестве. Повторения ходов и их вариативность – одна из особенностей волшебной сказки. Это ее украшение.

4.      Имя и характер.

· В мифе важен характер и герой. У героев уникальные имена и происхождение. Потому важно, что «Авраам родил Исаака…» и прочие родословные. Сюжет во многом определен уникальным характером героя.

· В сказке имена условны. Характерологических особенностей же почти нет. Герой целиком подчинен сюжету.

5.      Актуальность или уникальность сюжета.

· Миф описывает уникальные события, которые были один раз с конкретными персонажами. Все остальное всегда будет лишь слабым подобием.

· Сказка предлагает метафорическое описание того, что может случиться с каждым. Потому начинается сказка как метафора в одеждах обыденности «Жил-был старик у самого синего моря…».

6.      Социальная/индивидуальная обусловленность поступков.

· В мифе поведение героя обусловлено его характером и некоторыми обстоятельствами.

· В сказке поведение персонажа в наибольшей степени обусловлено социальной моделью, верной или неверной, что всякий раз дидактически раскрывается для аудитории.

7.      Эмоции и чувства (продолжение предыдущего аспекта).

· С мифе эмоции подчинены целиком характеру. И в большинстве случаев (как и в других символических историях) выражаются в действии, а не мыслях, идеях, переживаниях. Но обусловленность характером героя его аффективных поступков для аудитории неоспорима. Потому понятно, что при встрече на переправе переодетого Одина и Тора первый насмехается над вторым. Более того, именно по характеру насмешек мы понимаем, кто перед нами (он же переодет и, разумеется, под другим именем).

· В сказке эмоции и чувства целиком подчинены сюжету. Герои плачут и радуются исключительно в обусловленности этих действий общей ситуации.

8.      Встреча с чудом.

· В мифе герой находится внутри чудесного локуса.

· В сказке персонаж выходит из обыденного пространства в чудесное и возвращается обратно. Границы и характер обоих локусов или объектов обычного и волшебного мира различаются довольно разительно. Основные подвиги герой совершает в локусе чудесного (т.е. более метафорического).

9.      Время и рок (судьба).

· Миф каждый раз на момент повествования уже как будто случился. Он как уникальное событие уже существует во времени, в прошлом или настоящем (так называемом мифологическом времени), и оно неизменно. Потому миф всегда фатален: с героем, в общем и целом, не может произойти ничего другого. Противоречия мифов всегда спорны, а не альтернативны.

· Сказка случается в момент повествования. Она способна разворачиваться постепенно и неожиданно (отсюда такой жанр как «докучные сказки», которые могут повторяться бесконечно). Приключения героя могут меняться на ходу по прихоти рассказчика.

10.  Сюжетное пространство.

· Мифологические сюжеты могут пересекаться.

· Сказки никогда не пересекаются (та самая Красная Шапочка потом не выходит замуж, у нее не рождаются дети…).

11.  Функциональные цели.

· Для мифа функцией является описание мира и тех, кто в нем имеет смысл. Миф всегда про Других. Он про внешний мир.

· Для сказки подобной функцией является дидактическая составляющая (правильные социальные формы поведения; верные для кризисных психических состояний метафорические сюжеты). Сказка всегда рассказывает немного про читающего/слушающего и тех, кто рядом с ним. Она (особенно волшебная) — про мир внутренний.

12.  Завершение повествования.

· Для сказки характерен или счастливый («я там был, мед пиво пил…), или иной, но логически обоснованный конец повествования (так существуют предостерегающие сказки о встречах с Большими фигурами, в которых герой ведет себя неправильно и потому ничего хорошего не получает: «Кума Смерть» и «Сказка о Старике и его Жене» из собрания братьев Гримм).

Миф заканчивается произвольно. Сюжет может быть продолжен в другом мифе про этого же, или иного героя.


В рамках настоящей работы мы остановились на Мифе и Сказке, двум из трех основных (третий – эпос) фольклорных символических повествований, двум базовым источникам коллективного пространства аналитических интерпретаций. Ведь для того чтобы видеть дискурс символического текста, нам необходимо, как минимум, различать основные его жанры.

Каждый мастер уникально использует как свой талант, так и технику. В это вмешиваться было бы грешно. Кроме того, существует практика счастливых случайностей при работе с клиентами. И все же единственное ожидание, которое у нас остается, это понимание того, что делает тренер, аналитик или терапевт, и с чем он работает. Мифологические и сказочные сюжеты и герои это не просто отдельная метафора или персонаж, который может быть включен и выключен по желанию. Герои плотно вплетены в контекст, а сюжетный контекст – в тот или иной символический пласт. При путанице и смешении этих пластов происходит профанация, упрощение и выхолащивание силы и смысла сюжета. Чаще всего символическая история превращается в аллегорию, притчу или басню, мораль которой нравоучительно выводит мастер. Из процесса уходит жизнь и смысл. Для того чтобы избежать путаницы и мешанины символических материй, нам необходимо понимать природу каждого пласта, его исходную роль в природе человеческой культуры, а также особенности и влияния при личной терапевтической или аналитической интервенции.